Где-то метров за двадцать до вершины двое продолжающих идти к нам людей сошлись вместе и молча, едва обменявшись взглядами, продолжили свое восхождение вверх.
— Пропустить! — не дожидаясь вопросов от подчиненных, приказал начальник Управления. От дальнейшего созерцания меня отвлек тихий голос Сечкина, раздавшийся прямо из-за моего плеча.
— Пойдем посмотрим, что там с Бриллия, — предложил он. — Пока эксперты не начали работать и не разогнали всех по округе.
Мы прошли к центру плато и оказались у невысокого постамента, к вершине которого вела лестница из деревянных ступенек. Чем могло оказаться это сооружение и кому пришло в голову строить на вершине холма деревянную площадку, я не знал. У меня даже версий никаких не возникало.
Такое ощущение, что когда-то здесь ставились театральные представления и эти подмостки соорудили для артистов, но, с другой стороны, кому могло прийти в голову показывать спектакли вдали от мест проживания людей.
— Это стол для просушки трав, — раздался за моей спиной голос Пельменя. Судя по всему, ему тоже стало любопытно посмотреть на убитого, из-за которого поднялся такой переполох. — Я такие в горах видел. Собирают лечебные травы и раскладывают на солнце, а чтобы влага от земли не шла, строят вот такие помосты.
— О как, — озадачился я. — Век живи — век учись. Я о таких сооружениях и не подозревал. Мать обычно если что-то сушила, то просто пучками на веревках развешивала. Ну как белье сохнет.
— По всякому бывает, — равнодушно пожал плечами Валера. — Просто когда растений много и они все разносортные, то так их раскладывать и сортировать проще.
Мы поднялись по ступенькам и остановились возле еще одного постового, держащего в руках концы оградительной ленты. Дальше уже начиналась юрисдикция экспертов, но, впрочем, нам и с нашего места все было прекрасно видно.
— Ох, ё… — вырвалось у Пельменя, а затем он издал неприятный звук, как будто его стошнило. А может Валере и правда поплохело… По крайней мере, зрелище было не для слабонервных…
Тело уважаемого бизнесмена и главы семейства лежало на помосте полностью обнаженное. Руки и ноги были раскинуты в разные стороны и, видимо, для надежности прибиты к доскам гвоздями. Но причина смерти была явно не в кровопотере или удушении от жары.
В рот господина Бриллии острым концом ручки был вставлен факел и вбит внутрь головы, причем прямо сквозь затылок. Самым ужасным было то, что на лице погибшего не было видно ни капли крови, как будто кто-то заботливо протёр его влажной тряпочкой. Даже волосы на голове бизнесмена были аккуратно уложены.
Факел, естественно, не было зажжен. В навершие светильника был вставлен лист картона, на котором красной краской было намалёвано всего одно слово.
РАВЕНСТВО!
Глава 14
— Да уж, не самая приятная смерть! — передернула плечами Лена. — Все-таки насколько жестокими людьми надо быть, чтобы сотворить такое зверство.
Как ни странно, но испорченный выходной заканчивался гораздо лучше, чем я предполагал буквально несколько часов назад. По крайней мере, в той его части, что касалась лично меня. Как оказалось, помимо журналистов к холму прибыли представители личной охраны погибшего Бриллия и почти весь состав Гвардии СС.
Не знаю почему, но Веденеев, услышав, как представлялся мужчина в строгом деловом костюме, поморщился крайне неприязненно, а затем очень жестким тоном потребовал, чтобы при нем всякую падаль не вспоминали.
Лично я не видел в аббревиатуре СС ничего страшного, но мой начальник отдела упрямо продолжал подчеркнуто официальным тоном произносить словосочетание «Совет Семей» полностью. Впрочем, Столетов обещал при случае объяснить мне, что именно так не нравилось Борису Игнатьевичу, а пока посоветовал просто не злить шефа и не употреблять сокращений, истинный смысл которых мне неизвестен.
Да я, впрочем, спорить ни с кем и не собирался. Мне вполне хватило открытия о существовании у Совета Семей персональной Гвардии, ведь никакими законами существование у одарённых своего воинского формирования предусмотрено не было.
Во-первых, как бы там ни было, но я хорошо учился в Институте и наверняка не прошел бы мимо закона, который регламентирует частную армию. Ну а во-вторых, думаю, что у всех свежи в памяти воспоминания о восстании «Рыжей Анны», и повторения эксцессов никому не нужно.
Но одарённые, как шепотом объяснил мне Сечкин, сумели выкрутиться из ситуации. Именно после того приснопамятного бунта две семьи зарегистрировали детективное агентство «Гвардия» и предложили свои услуги Совету Семей в решении, скажем так, нетривиальных вопросов.
Кому-то информацию собрать надо по какому-то вопросу, другим великовозрастного отпрыска, пошедшего в разнос, утихомирить. Ситуации бывают разные, а посвящать в свои дела официальные государственные структуры одарённые никогда не любили.
На сегодняшний день руководитель «Гвардии» сумел выстроить работу таким образом, что у Службы Правопорядка не возникало к нему никаких вопросов, поэтому и о существовании детективного агентства простым людям широко известно не было. Хотя Веденеев с генералом, судя по всему, не просто были в курсе, но и были лично знакомы с главным «гвардейцем».
Причём, если начальник управления общался с господином Ивашкиным вполне доброжелательно, то Веденеев частного детектива явно недолюбливал. Иначе как объяснить его крайне категоричное требование не вмешиваться в ход расследования? А когда руководитель детективного агентства попытался что-то сказать о помощи и совместной работе, то прямо заявил, что «не потерпит рядом с собой никаких дилетантов».
Более того, Борис Игнатьевич тут же, не стесняясь в выражениях, объяснил начальнику личной охраны погибшего Бриллия, что с ним и его подчиненными будет, если хоть кто-нибудь решит поговорить с «гвардейцами». Впрочем, мужчина в цветастой рубашке и не собирался спорить. Мне вообще показалось, что господин Лобанов уже мысленно прикидывал, где будет искать в недалеком будущем новую работу. Я, конечно, не специалист в вопросах подбора персонала, но мне кажется, что в личной охране он уже карьеру не сделает. Гибель охраняемого лица — какой больший позор может быть в этой профессии?
Впрочем, предъявить Лобанову особенно было нечего. Если верить его словам, то Бриллия еще вчера вечером сел за руль одного из своих автомобилей и уехал из дома в неизвестном направлении. Спорить с шефом у начальника охраны желания не возникло, Бриллия был известен крутым нравом, а подобные отлучки случались достаточно регулярно.
Лобанов предполагал, что у его работодателя где-то на стороне была любовная связь, но ни в какие подробности посвящен не был.
— У шефа был Дар пятого уровня, — хмуро говорил начальник «лички», глядя куда-то в сторону. — К тому же, не какая-то там способность, а умение управлять огнем. Он вообще считал, что мы у него не для защиты, а больше просто для придания статусности. В принципе, мне и в голову не могло прийти, что кто-то рискнет связаться с «огневиком» такой силы.
— Ну вот видите, уважаемый, — скепсиса в голосе Веденеева было столько, что его можно было грузить лопатами. — Нашелся кто-то отважный, кто не побоялся рискнуть…
Взгляд, брошенный на нашего начальника отдела Лобановым, был настолько красноречивым, что Борис Игнатьевич осекся.
— Господин Бриллия был достойным человеком, — твердым голосом практически по слогам произнес начальник охраны. — Я не знаю и не понимаю, кто мог бы желать ему смерти, но в любом случае, это не повод оскорблять человека, который не может ответить вам тем же.
Веденеев вонзил в переносицу Лобанова немигающий взгляд, но его собеседник даже не попытался отвести глаза. Несколько секунд мужчины смотрели друг на друга, а затем Борис Игнатьевич нехотя произнес:
— Извините. Я, наверное, действительно, немного перегнул…
Лобанов кивнул, как бы давая понять, что конфликт исчерпан, и попросил разрешения подойти к телу. Причем при этом он так теребил подол своей свободной яркой рубашки, что казалось еще секунда и ткань не выдержит, треснет и расползется на отдельные нитки.
Я смотрел на этого крепкого мужчину около сорока пяти лет с борцовской накаченной шеей и понимал, что он, скорей всего, действительно непричастен к случившемуся. О погибшем Лобанов говорил с какой-то необычной теплотой, не очень вяжущейся с его обветренным суровым лицом и стальным взглядом серых глаз. Судя по всему, до личной охраны он где-то служил, причем явно не на штабной должности, и успел повидать в жизни достаточно много. Своего шефа начальник личной охраны если не любил, то, как минимум, уважал и сейчас искренне переживал о потере.
Впрочем, может быть, это только мои личные впечатления, а на самом деле обладатель яркой цветастой рубашки переживал лишь о возможной потере хорошо оплачиваемой работы. Как бы там ни было, он всячески демонстрировал готовность к сотрудничеству с нами и без возражений согласился проехать в Управление для дачи показаний.
Веденеев отправил с ним Миткевича, наказав не только опросить начальника охраны, но и снять с него отпечатки пальцев. Я сначала не понял, почему Борис Игнатьевич не захотел провести опросы свидетелей на месте, но потом догадался, что он просто напросто решил отделить таким образом охрану от Гвардии Совета Семей.
Причем господин Ивашкин вообще оказался в роли подозреваемого. Веденеев учинил ему допрос с пристрастием, в крайне едких выражениях задавая вопросы из серии «А как вы здесь оказались?», «А откуда точно знали, куда необходимо приехать?», «Не было ли у Гвардии конфликтов?» и еще десятки подобных, от которых руководителю детективного агентства стало крайне неловко. Мне кажется, что их с Веденеевым неприязнь была взаимной и в какой-то момент Ивашкин даже пожалел о своем приезде на место происшествия.
Но делать ему уже было нечего. Если Борис Игнатьевич в кого-то вцепился, то мог продемонстрировать хватку не хуже бульдожьей. Все попытки «гвардейца» свернуть разговор или перенести его на более позднее время натыкались на жесткие угрозы ареста с последующими проверками деятельности детективного агентства.