— Да, Люси, я принес великую жертву, и теперь никто не сможет украсть наш «Гиннесс».
— Что ты сделал?
— Разумеется, я его выпил, Люси. Что еще можно сделать с пивом?
— Э-э…
Я нервно оглянулась и сквозь перила увидела, что к нам приближается Дэниел, мрачный, как туча.
— Люси, — крикнул он, заметив меня. — Какой-то мерзавец стащил… — Тут он замолчал, потому что увидел Гаса. — Ты! — рявкнул он.
Ой-ой-ой. Дэниел и Гас, по-видимому, уже познакомились.
— Дэниел, Гас. Гас, Дэниел, — еле слышно представила я их друг другу.
— Это он, — сказал Гас негодующе. — Этот тот самый тип, который хотел украсть пиво твоего друга.
— Как я сам не догадался, — Дэниел лишь качал головой, не обращая внимания на обвиняющий перст Гаса. — Люси, как ты их находишь, а? Объясни мне, как?
— Уходи, свинья лицемерная. — Я была смущена и возмущена одновременно.
— Ты знаешь этого человека? — спросил меня Гас. — Не думаю, что тебе стоит общаться с подобными людьми. Ты бы видела, как…
— Я ухожу, — заявил Дэниел, — и забираю с собой бутылку вина, которую принесла Карен. — С этими словами он выхватил бутылку из рук Гаса и скрылся в толпе.
— Нет, ты видела? — вскипел Гас. — Он опять за свое!
Я пыталась сдержаться, но не смогла и расхохоталась — все-таки я была не так трезва, как мне казалось.
— Хватит, — сказала я и потянула Гаса за руку. — Сядь и успокойся.
— Так ты хочешь, чтобы я сел и успокоился?
— Да.
— Понятно!
Секунду или две он смотрел на меня сверху вниз, яростно нахмурив брови.
— Ну, раз ты настаиваешь, Люси Салливан.
— Настаиваю.
И он смирно сел рядом со мной.
Глава двадцатая
Почему-то я никак не могла придумать, что сказать. Зажатая между перилами и Гасом, я судорожно перебирала содержимое своего мозга.
— Ну! — изрекла я наконец — слишком бодро, потому что пыталась скрыть внезапную застенчивость. «Что будет дальше?» — гадала я. Скажем ли мы друг другу, что было очень приятно познакомиться, и разойдемся, как в море корабли? Или как? Я предпочитала второй вариант.
Пока же я решила порасспрашивать его — большинству людей нравится говорить о себе.
— Сколько тебе лет?
— Я стар, как холмы, и молод, как луна, Люси Салливан.
— А нельзя ли поточнее?
— Двадцать четыре года.
— А-а.
— Вообще-то, мне девятьсот двадцать четыре года.
— В самом деле?
— А тебе сколько лет, Люси Салливан?
— Двадцать шесть.
— Хм, понятно. Ты понимаешь, что я вполне мог бы быть твоим отцом?
— Если тебе девятьсот двадцать четыре года, то ты мог бы быть и моим дедушкой. Однако ты выглядишь замечательно для столь почтенного возраста.
— Здоровый образ жизни, Люси Салливан, вот чем я это объясняю. Здоровый образ жизни и моя сделка с дьяволом.
— И в чем же заключалась сделка? — Я наслаждалась нашим разговором!
— Я не буду стареть все то время, что жду тебя, при условии, что я никогда не войду в офис и никогда не устроюсь на нормальную работу. Иначе я сразу состарюсь и умру.
— Забавно, — ухмыльнулась я, — потому что каждый день, идя на работу, я чувствую, что старею.
— Ты работаешь в офисе? — ужаснулся Гас. — О, моя бедная маленькая Люси, как это неправильно! Тебе вообще нельзя работать, ты должна проводить дни, лежа на шелковой постели в этом золотом платье, поедая засахаренные фрукты в окружении воздыхателей и слуг.
— С удовольствием так бы и делала, — поведала я ему. — Вот только ты не будешь против, если мы заменим засахаренные фрукты на шоколад?
— Разумеется, нет, — великодушно согласился Гас. — Так и запишем: шоколад. Кстати о шелковой кровати, не сочтешь ли ты меня слишком прямолинейным, если я попрошу твоего разрешения проводить тебя домой?
Несколько встревоженная таким поворотом, я только успела открыть рот, как Гас перебил меня:
— Прости меня, Люси Салливан, — заговорил он с выражением бесконечного отчаяния на лице. — Я сам не могу поверить, что сказал такое. Пожалуйста, прошу тебя, забудь мои слова, забудь, что столь грубое предложение сорвалось с моих губ. Пусть меня поразит молния и разразит гром!
— Не переживай, все в порядке, — ласково улыбнулась я, приободрившись при виде его раскаяния. Раз он так смутился, то, значит, он не всегда напрашивается домой к только что встреченным девушкам.
— Нет, не все в порядке, — продолжал он горестно. — И как я мог ляпнуть такое? И кому — тебе! Я сейчас повернусь и уйду, чтобы ты смогла поскорее изгладить мой образ из своей памяти. Это меньшее, что я обязан сделать. Прощай, Люси Салливан.
— Нет, не уходи, — испугалась я. Не знаю, хотела ли я с ним спать, но чтобы он уходил, я точно не хотела.
— Ты хочешь, чтобы я остался с тобой, Люси Салливан? — спросил он, умоляюще глядя мне в глаза.
— Да!
— Ну, если ты уверена… Тогда подожди минутку, я только найду свое пальто.
— Но…
О господи! Я-то имела в виду, чтобы он остался со мной здесь на некоторое время, а не у меня дома на всю ночь, но, похоже, он решил, что я пригласила его разделить свою шелковую постель и засахаренные фрукты! Огорчать его разъяснением мне ужасно не хотелось.
На этот раз Гас вернулся гораздо быстрее, в руках он держал шарф, джемпер и пальто.
— Я готов, Люси Салливан.
Я нервно кивнула.
— Неразрешенным остался лишь один вопрос.
— Что теперь?
— Боюсь, у меня недостаточно денег на такси. Ладброук-Гроув ведь довольно далеко?
— А сколько у тебя с собой денег?
Он достал из кармана горсть монет.
— Так, сейчас посмотрим… четыре фунта… пять… нет, это песеты. Пять песет, десять центов, «чудесный медальон»[16] и семь, восемь, девять, одиннадцать пенсов!
— Вот это да! — засмеялась я. В конце концов, на что я рассчитывала? Нельзя же мечтать о нищем музыканте, а потом жаловаться на то, что у него нет денег!
— Я рассчитаюсь с тобой, Люси, как только мне улыбнется удача.
Глава двадцать первая
Прошло еще много времени, прежде чем мы добрались до Ладброук-Гроув. В такси мы с Гасом держались за руки, но не целовались. Поцелуи нам еще только предстояли, и я волновалась. В приятном смысле этого слова.
Гас приставал к водителю такси с разными глупыми вопросами: какую самую известную личность тому доводилось возить в своем такси и какую самую неизвестную личность, и тому подобное. Через некоторое время таксист резко затормозил где-то в Вулхэме и немногословно уведомил нас, что если Гас не заткнется сию минуту, то дальнейший путь нам придется проделать самостоятельно.
Да, в этот вечер с таксистами мне не везло.
— Все, мой рот на замке, — крикнул Гас, и остаток пути мы шептались, толкались и хихикали, как школьники, обсуждая причины дурного настроения таксиста.
За проезд заплатила я, но Гас настоял, чтобы я взяла его иностранную мелочь.
— Но она мне не нужна, — сказала я.
— Все равно возьми, Люси. У меня тоже есть гордость, — добавил он не без иронии.
— Ну ладно, — согласилась я, чтобы не огорчать его. — Но твой «чудесный медальон» пусть остается у тебя, у меня у самой таких сотни, хотя все равно спасибо.
— Наверняка тебе твоя мама их надарила.
— Конечно.
— Да, ирландские матери — просто неиссякаемый источник «чудесных медальонов». У них всегда припасен один на всякий случай. А ты не находишь, что твоя мать всегда заставляет тебя есть?
— В каком смысле? — спросила я, открывая дверь подъезда.
Гас заговорил, имитируя женский голос:
— Не выпьешь чашечку чая? Разумеется, выпьешь. Налей ей кружку побольше, пусть согреется. — Он топал за мной по лестнице и кричал мне в спину: — Съешь кусочек хлеба, на, вот, возьми всю буханку. Съешь мешок картошки, съешь обед из восьми блюд, что же ты, тебе нужно поправляться. Непонятно, в чем душа держится. Я знаю, что ты только что пообедал, но от второго обеда вреда не будет.
Против воли я рассмеялась. Хотя завтра соседи обязательно будут жаловаться на то, что в два часа ночи их разбудил пьяный ирландец, настаивающий, чтобы они немедленно съели говяжью ногу.
— Бери же, ешь, — кричал он. — Хочешь, я даже пожарю ее для тебя?
— Тише, — просила я, хихикая.
— Ой, прости, — сценическим шепотом извинился он. — Ну так как?
— Что как?
— Ты съешь целую свинью?
— Нет!
— Но ведь тогда нам придется выбросить ее! А мы зарезали ее специально для тебя.
— Прекрати!
— Ну, по крайней мере глотни святой воды и возьми «чудесный медальон».
— Хорошо, хорошо, только успокойся.
Мы вошли в квартиру, и я предложила чаю, но Гасу чая не хотелось.
— Я так устал, Люси, — вздохнул он. — Давай ляжем спать.
Ох! Я догадывалась, что это значило.
Надо было позаботиться о столь многих вещах, и не в последнюю очередь — о контрацепции, поскольку Гас не производил впечатление человека, которого занимают подобные мелочи. Может, в трезвом состоянии он был более ответственным гражданином, хотя на это я не стала бы слишком рассчитывать. А в данный момент роль благоразумной стороны ложилась целиком на мои плечи. Не то чтобы я возражала — я всегда предпочитала безрассудных мужчин здравомыслящим.
— Что скажешь, Люси? — улыбнулся Гас.
— Конечно! — Я пыталась вести себя непринужденно и уверенно, как женщина, у которой все под контролем. Потом я подумала, что слишком легко согласилась и что Гас решит, что мне не терпится переспать с ним.
— Э, пойдем, — сказала я, надеясь, что прозвучало это достаточно равнодушно.
Я понимала, что веду себя не очень разумно. Я пригласила в дом незнакомого человека, более того — незнакомого мужчину. И если в результате меня изнасилуют, ограбят и убьют, то винить мне придется одну себя. Утешало то, что, судя по поведению Гаса, убийство и насилие не входили в его планы. Он вприпрыжку бегал по спальне, открывал все ящики, читал мои счета и восхищался теми или иными предметами обстановки.