— Спокойной ночи, — пожелала мне в спину Карен. — Ой, да, Люси, я забыла сказать. Вы с Шарлоттой понадобитесь мне во вторник: надо будет убраться и все подготовить.
Я остановилась в дверях и применила очередное правило успешного совместного проживания, а именно — представила себе, как Карен колотят по голове палкой, причем из палки торчат гвозди.
— Хорошо, — процедила я, не оборачиваясь.
Ночь я провела, фантазируя о том, как я тайком сложу все одежду Карен в мешки и выкину на помойку.
Наступил вечер четверга — Вечер Больших Хлопот. У меня было ощущение, что я умерла и попала в ад.
Карен хотела приготовить большинство блюд заранее — чтобы в день ужина ей оставалось бы только прекрасно выглядеть и быть спокойной, очаровательной хозяйкой. Однако в предвкушении великого дня она так нервничала, получится ли у нее произвести на Дэниела должное впечатление, что — как бы поточнее выразиться — находиться рядом с ней стало еще труднее, чем обычно. Она всегда была энергичной и целеустремленной, но со вторника эти энергичность и целеустремленность совершили качественный скачок и превратились в «сделай то, сделай это, и ни слова поперек!»
Она решила, что мы с Шарлоттой будем осуществлять всю практическую сторону дела, она же возьмет на себя функции креативного директора, то есть будет руководить, контролировать, советовать и критиковать.
Другими словами, если надо было почистить картошку, то она не собиралась этого делать.
Итак, не успели мы с Шарлоттой войти в дом, как она тут же принялась организовывать рабочий процесс.
— Ты, — сказала она Шарлотте и сверилась с заранее составленным планом, — чистишь и режешь морковь, перец, баклажаны и кабачки, а также готовишь суп с кориандром и лимоном и суфле из аспарагуса. А тебе, — скомандовала она мне, — поручается картошка, пюре из киви, клюквенное желе, взбитые сливки, фаршированные грибы и венский пирог.
Мы с Шарлоттой пришли в ужас. Названия некоторых из упомянутых Карен блюд мы слышали впервые и даже не догадывались, как их готовить. Кулинарные таланты Шарлотты ограничивались поджариванием тостов, а мои — приготовлением супа из пакетика. Все наши попытки сотворить более сложные блюда оканчивались ссорами, взаимными упреками и слезами. А также пригоревшим снаружи и сырым внутри конечным продуктом, обидами, повышенными тонами, разлитыми и рассыпанными ингредиентами. Невозможно приготовить омлет, не разбив лиц друг другу. По крайней мере, нам не удавалось.
Кухня в этот вечер являла собой ад Данте. Тот его круг, где грешников мучили овощами и фруктами. Все четыре конфорки и духовка были заняты, клубился пар, вилки и ножи падали на пол, содержимое кастрюль кипело и убегало. Стояла невыносимая жара, и мы с Шарлоттой напоминали две помидорины. В отличие от Карен.
Нас окружало огромное количество пищевых продуктов. Горы винограда, аспарагуса, цветной капусты, картофеля, моркови и киви громоздились на холодильнике, на подставке для сушки посуды и на подоконнике, пол был уставлен маринующейся говядиной, остывающим желе и чесночными тостами в фольге (ситуация еще более осложнялась тем, что Карен заставила нас вынести кухонный стол в гостиную). Я боялась шевельнуться, потому что могла оказаться по щиколотку в оливковом масле, красном вине, ягодах можжевельника, ванили, тмине и «секретном ингредиенте Карен» для маринада. Насколько я могла судить, этот секретный ингредиент был не чем иным, как обыкновенным коричневым сахаром.
Мне пришлось почистить четырнадцать миллионов картофелин. Потом я мелко нарезала семнадцать тысяч киви и вручную протерла их сквозь сито. Я поранила костяшки рук, перенося кухонный стол. Я порезала большой палец, когда срезала шляпки шампиньонов. В ранку попал перец чили. Карен сказала, что мне следует быть поаккуратнее и не пачкать продукты кровью.
Она периодически походила к каждой из нас и «шутливо инспектировала» то, что мы делали. И, понимая, что все это смешно, я тем не менее нервничала. Она вела себя как сержант, а мы — как молодые солдаты.
— Нет, нет, нет, — сказала она и (я не поверила своим органам чувств!) шлепнула меня по рукам деревянной ложкой. — Так картошку не чистят. Ты срезаешь очень толстый слой. Это расточительно, Люси.
— Отвали отсюда со своей ложкой, — сердито огрызнулась я, мечтая, чтобы в моих руках вместо овощечистки оказался острый нож.
Мерзкая сучка зашла слишком далеко. И место, куда пришелся удар ложкой, болело.
— Ой-ой-ой, какие мы обидчивые сегодня! — засмеялась Карен. — Тебе надо научиться правильно воспринимать конструктивную критику, Люси. А иначе ты в жизни ничего не добьешься.
Меня переполняла ярость. Но я старалась — я должна была относиться к ней с пониманием. Ведь она сходила с ума из-за молодого человека. И пусть этим молодым человеком был всего лишь Дэниел, не мне было судить ее.
— А это что такое? — воскликнула она, перейдя к Шарлотте, которая чистила морковку.
— Морковь, — ответила Шарлотта угрюмо.
— Что это за морковь? — медленно и многозначительно произнесла Карен, держа в вытянутой руке чищеную морковь.
— Чищеная.
— Чищеная! — с торжеством в голосе повторила Карен. — Она говорит, что это — чищеная морковь. Могу я спросить тебя, Люси Салливан, похоже ли это на чищеную морковь?
— Похоже, — ответила я из солидарности с Шарлоттой.
— Нет, не похоже! Если это и чищеная морковь, то ее очень плохо почистили. Все переделать, Шарлотта, и на этот раз постарайся, чтобы все было правильно.
— Хватит, Карен, — вырвалось у меня. Я была слишком сердита, чтобы контролировать свои слова. — Мы делаем тебе одолжение.
— Прошу прошения? — Карен повернулась ко мне. — Вы делаете мне одолжение? Мне так не кажется, Люси. Но ты можешь идти, если хочешь, только не думай, что тебе и Гасу завтра найдется место за столом.
Я немедленно притихла.
Гас так обрадовался, когда я сказала ему о предстоящем ужине и о том, что все должны нарядиться. Если все отменится, то он огорчится. Итак, я проглотила свой гнев. Еще один шаг по дороге к язве желудка.
— Я выпью вина, — буркнула я и потянулась к одной из бутылок. — Ты будешь, Шарлотта?
— Ничего ты не выпьешь! — взвизгнула Карен. — Это вино для завтрашнего вечера… а, ладно, открывай. Я тоже с вами выпью.
И так продолжалось до глубокой ночи. Мы чистили, терли, резали, бланшировали, фаршировали, взбивали и пекли.
Мы седлали столько, что Карен почувствовала что-то вроде благодарности по отношению к нам с Шарлоттой, но только на секунду или две.
— Спасибо, и тебе, и тебе, — сказала она и наклонилась, чтобы вытащить очередное блюдо из духовки.
— Что? — переспросила я. Я так устала, что подумала, что мне это послышалось.
— Я сказала спасибо, — повторила Карен. — Вы обе очень… О, черт! В сторону! Прочь! — заорала она, сбивая меня с ног и отбрасывая от себя противень с венским печеньем в миску с рататуем. — Я обожглась до самой кости! — пожаловалась она. — Эти варежки никуда не годятся.
До кровати я добралась около двух часов, с красными израненными руками, пропахшая чесноком и французским сыром и со сломанным ногтем на мизинце.
Глава тридцать девятая
На следующее утро по дороге на работу нам с Шарлоттой страшно повезло: в электричке метро мы сумели найти свободное местечко. А иначе пришлось бы просто ложиться на пол. А так мы уселись и принялись устало обсуждать, сколь противной задавалой была, по нашему мнению, Карен.
— Нет, что она о себе думает? — зевая, возмущалась Шарлотта.
— Да! — зевнула я в ответ. Я заметила, что мои туфли были грязными и выглядели поношенными. Это расстроило меня. Я выпрямилась и откинулась на спинку сиденья, чтобы не видеть их, но тогда мой взгляд уперся в ужасного мужчину, сидящего напротив и пялившегося на грудь Шарлотты. Каждый раз, когда она зевала и поднимала грудь, в его глазах вспыхивала похоть. Мне захотелось ударить его, отхлестать по голове и шее его же газетой.
Я закрыла глаза с твердым намерением не открывать их, пока не приедем.
— И ее роман с Дэниелом долго не продлится, — неуверенно произнесла Шарлотта. — Его скоро затошнит от нее.
— Гхм-м, — согласилась я, приоткрыв один глаз. Я тут же зажмурила его, но все равно успела заметить объявление на противоположной стене с призывом сдавать пожертвования на бездомных собак, которое иллюстрировала душераздирающая фотография тощей, несчастной собачки.
Я была почти рада, когда добралась до работы, хотя там Мередия и Меган набросились на меня с упреками: они решили, что прошлым вечером я где-то пила пиво, а их не позвала.
— Нигде я не была, — слабо отнекивалась я.
— Ага, как же, — фыркнула Меган. — Ты бы себя видела.
Вернувшись с работы, я еще не успела закрыть входную дверь, как Карен уже влетела в прихожую. Она взяла на полдня отгул, чтобы сходить в парикмахерскую и прибраться в квартире. От нее тут же поступили указания:
— Так, Люси, немедленно в душ, а потом одеваться. Ты мне понадобишься через пятнадцать минут.
Надо отдать ей должное: квартира выглядела безукоризненно. А убогий кухонный стол, установленный посреди гостиной, теперь был накрыт белоснежной скатертью, и в его центре возвышался великолепный канделябр с восемью красными свечами.
— Надо же, а я и не знала, что у нас есть канделябр, — сказала я, прикидывая, что в моей спальне он смотрелся бы совсем неплохо.
— У нас его и нет, — коротко проинформировала меня Карен. — Я одолжила его.
Когда я была в ванной, раздался стук в дверь. Это была Карен с очередным указанием:
— Я повесила свежие полотенца. Не вздумай даже прикасаться к ним!
Пробило восемь. Мы были готовы.
Стол был накрыт, свечи зажжены, электрическое освещение убавлено до минимума, белое вино убрано в холодильник охлаждаться, красное вино открыто и оставлено «дышать» на кухне; кастрюли, сковородки и миски с едой выставлены на плиту, готовые к разогреванию и подаче на стол.