Мои нервы были на пределе. Телефон звонил весь день, и каждый раз я вздрагивала и судорожно молилась: «Пожалуйста, Боже, пусть это будет Гас». Сама я боялась отвечать на звонки — потому что вдруг это действительно был Гас. Не могла же я допустить, чтобы он подумал, будто я жду его звонка. Это было бы непростительно. Поэтому Шарлотте приходилось отрываться от чистки пригоревшей кастрюли, а Карен — от медленного хождения по квартире с освежителем воздуха и подходить к телефону вместо меня.
И, как и положено брошенной женщине, каждый раз я настаивала, чтобы они выжидали, пока телефон не прозвонит минимум десять секунд.
— Нет, подожди еще немного, — просила я, раз за разом. — Пусть еще позвонит. Нельзя, чтобы он подумал, будто мы бросились отвечать.
— Но мы же бросились, — озадачилась Шарлотта. — По крайней мере, ты бросилась.
Но ничего не помогало. Только один раз за весь день позвонили мне, и это была моя мать.
— Почему вы так долго не отвечали? — спросила она, когда Шарлотта печально передала мне трубку.
И вдруг, совершенно неожиданно для меня, наступил субботний вечер.
Субботний вечер всегда занимал в моей жизни ведущее место. Для меня это был прекрасный момент, яркое пятно в мрачном мире. Но пустой субботний вечер, субботний вечер без Гаса — оказалось, что это страшное явление.
Шесть (неужели всего шесть?) предыдущих субботних вечеров были заняты, потому что я была с Гасом. Иногда мы куда-нибудь ходили, иногда оставались дома, но что бы мы ни делали, мы делали это вместе. А теперь мне казалось, будто раньше у меня никогда, никогда не было свободного субботнего вечера. Я не знала, что делать с этой жуткой вещью. У меня было ощущение, словно мне сунули в руки змею и велели поразвлекать ее несколько часов.
Все мои друзья имели пару. Шарлотта была с Саймоном, Карен была с Дэниелом, Дэниел был с Карен, и вообще, он уже не был моим другом.
Можно было бы позвонить Дэннису, но, как всякий гей, в субботний вечер он наверняка был занят тем, что брил себе голову и готовился к ночи разнузданного гедонизма.
Шарлотта и Саймон предложили мне сходить с ними в кино (как сказала Шарлотта, после вчерашнего разгула ее могло хватить только на кино), но я отказалась. Отказалась не потому, что боялась стать третьей лишней — с этим у меня не было никаких проблем, я почти всю свою жизнь была третьей, четвертой и пятой лишней, и обидно было только первые десять тысяч раз, — а потому, как ни стыдно мне в этом признаться, я боялась, что в наше отсутствие придет Гас.
Я, как дура, все еще надеялась, что он даст о себе знать. Я надеялась, что он придет — в восемь часов, в парадном костюме с чужого плеча и с плохо завязанным галстуком, перепутав пятницу с субботой.
Такая возможность существовала, убеждала я себя.
Ведь такое иногда случается. Вдруг и со мной случится, и тогда я буду спасена. Я смогу радостно отойти от края бездны, потому что мне нет никакой нужды там находиться.
Карен и Дэниел не пригласили меня присоединиться к ним, куда бы они ни направлялись. Да я от них и не ожидала этого. Рядом с Дэниелом я испытывала такую неловкость, что почти перестала разговаривать с ним. И стоило мне вспомнить, как вчера вечером я решила, что он собирается поцеловать меня, хотя на самом деле он просто жалел меня из-за Гаса, я тут же заливалась краской. Как мне такое в голову пришло? И что еще хуже, как такая идея могла мне понравиться? Ведь это же Дэниел. И целоваться с ним — почти то же самое, что целоваться с моим отцом.
В общем, все ушли, а я осталась дома одна — теплым, ясным апрельским вечером.
Где-то между появлением в моей жизни Гаса и его исчезновением зима превратилась в весну, но я была слишком занята радостью и влюбленностью, чтобы обратить на это внимание.
Я обнаружила, что быть брошенной женщиной в теплый, ясный вечер еще противнее, чем обычно.
Когда было темно и холодно, я могла задернуть занавески, разжечь камин, закутаться в одеяло и почувствовать себя уютно в своем одиночестве. А яркость весеннего вечера только подчеркивала мою неудачливость, выставляла напоказ тот факт, что меня бросили. Зима в этом плане была лучше — мое несчастье не так бросалось в глаза.
Гас не пришел в восемь часов, и я спустилась еще на одну ступеньку по лестнице страдания. Почему я не могла просто броситься вниз и покончить с этим? То, что пластырь с раны надо сдирать одним смелым рывком, я понимала, но когда дело доходило до сердечных невзгод, меня охватывала поразительная медлительность и нерешительность.
Я решила сходить в видеопрокат. И купить бутылку вина, потому что одолеть этот вечер без помощи алкоголя не представлялось возможным.
— Гас так и так не позвонит, Гас встречается со своей Мэнди, — говорила я, играя с богами в игру «мне все равно». Если сыграешь в нее успешно, если убедишь богов, что тебе действительно не нужно то, что тебе очень нужно, то бывает, что боги из вредности и чувства противоречия дадут это тебе.
В прокате Эдриан встретил меня как давно пропавшую сестру.
— Люси! Где ты была? — закричал он через весь магазин. — Я не видел тебя сто лет!
— Привет, Эдриан, — еле слышно произнесла я, стараясь собственным примером понизить громкость его воплей.
— Так чему же я обязан удовольствием видеть тебя? — надрывался он. — Да еще в субботу вечером? Не иначе, он тебя бросил!
Я натянуто улыбнулась и повернулась к полкам. Но когда Эдриан занялся своими делами, я заставила себя внимательнее взглянуть на него. Я убеждала себя, что теперь, когда я снова одна, мне нужно быть начеку в поисках суженого, предсказанного мне миссис Нолан. И Эдриан был не так уж плох. Симпатичный зад, но это был не зад Гаса. Симпатичная улыбка, но — не улыбка Гаса.
Все бесполезно. Моя голова была забита Гасом, и я просто не могла смотреть на других мужчин.
И я еще не верила по-настоящему, что с Гасом все кончено. Меня надо стукнуть по голове бесспорным, очевидным доказательством, вбить в землю по пояс свидетельствами, чтобы я могла наконец в это поверить. Я не умела легко расставаться с мечтами.
Потом я зашла в винный магазин. Он был наполнен веселой молодежью, покупающей бутылки вина, банки пива и пачки сигарет. Меня снова пронзило знакомое чувство, что жизнь — праздник, на который меня не пригласили. С Гасом мне ненадолго показалось, что я тоже могу принять участие во всеобщих увеселениях, но теперь я снова была привидением на пиру жизни.
Домой я возвращалась медленно, стараясь протянуть время. И вдруг меня охватила паника: я решила, что прямо сейчас мне звонит Гас. И я рванула бегом, подлетела к дому, задыхаясь, открыла дверь в квартиру и кинулась к телефону проверить, не мигает ли огонек автоответчика. Не мигал.
Я напилась и снова позвонила по старому номеру Гаса. Никто не ответил, и я разозлилась. Мне было жизненно необходимо поговорить с ним, потому что я знала: он сумеет все объяснить и вернуть меня к жизни.
Плохо соображая от горя и выпитого вина, я даже собиралась взять такси, поехать в Кэмден и попытаться найти Гаса там, бродя по улицам и пабам, но, к счастью, что-то остановило меня — может, невыносимая перспектива встретить его, гуляющего под ручку с таинственной Мэнди (по-видимому, во мне еще оставалась капля разума).
Воскресное утро встретило меня тишиной. Даже не вставая с постели, я догадалась, что ни Карен, ни Шарлотты не было дома, что их не было дома всю ночь. Итак, семь часов утра, мне абсолютно не хочется спать, и я абсолютно одинока.
Ну и чем я могу отвлечь себя от своего одиночества? Как мне запретить себе думать о Гасe?
Можно было бы почитать, но читать ничего не хотелось. Можно было бы посмотреть телевизор, но я знала, что не смогу сосредоточиться. Можно было бы выйти в парк и побегать, чтобы снять стресс, но мне было не подняться с кровати. Можно было бы позвонить в телефонную психологическую службу, но мне было стыдно занимать их время своей жалобой («Меня бросил мой молодой человек»), ведь им, наверное, звонили люди с настоящими проблемами.
Мое тягостное положение брошенной женщины усугублялось еще и тем, что я потеряла не только бойфренда, но и свою надежду на замужество, что было не менее больно. Но в этом я была виновата сама. Не надо было так серьезно относиться к предсказаниям миссис Нолан. Ведь именно я ругала Мередию и Меган за то, что они верили гадалке. А стоило им отвернуться, как я тут же поверила ей сама. И вместо того, чтобы рассматривать наши отношения с Гасом как очередное легкое увлечение, я решила, что мы предназначены друг для друга и что нам суждено быть вместе.
Я лежала в кровати с распухшей головой и винила себя, оправдывала, винила снова, прислушивалась, не звонит ли телефон, дико ревновала к неизвестной Мэнди, надеялась, что она всего лишь знакомая, думала, что Гас еще позвонит, говорила себе, что нельзя быть такой наивной тупицей, потом думала, что нет, он все-таки может позвонить, предупреждала себя, что скоро превращусь в мазохистку, возражала себе, что это не мазохизм, а романтизм, и так далее, и так далее…
Никогда еще пустота воскресного утра не была такой невыносимой. Только перекати-поле населяли пыльные улицы заброшенного города моей души.
Как же я жила до Гаса, недоумевала я. Чем и как заполняла я эти бесконечные часы? Я не могла припомнить, чтобы раньше воскресенья были до такой степени пустыми, хотя мне пришлось пережить не одно воскресенье и не два, пока в моей жизни не появился Гас.
Потом я поняла, что случилось: он пришел, заполнил свободное пространство в моей душе, а уходя, забрал с собой больше, чем принес. Он прокрался в мое сердце, завоевал мое доверие, выждал, когда я отвернусь, и стащил мои эмоциональные приспособления и подстраховки, оставив мою внутреннюю гостиную голой. После чего он, наверное, отправился в паб в Кэмдене и продал все награбленное по бросовой цене.
Меня обвели вокруг пальца, и не в первый раз.
Воскресенье длилось вечность. Шарлота и Карен так и не появились. Телефон так и не зазвонил. Часов в девять вечера я сходила в видеопрокат поменять кассету и купила еще одну бутылку вина. Вернувшись домой, я выпила вино и легла спать.