— Шестую, — поправила она меня, на время став той матерью, к которой я привыкла.
— Что?
— Я нарушила шестую заповедь, седьмая про воровство. Чему тебя только учили в школе?
— Вот видишь, вот видишь! — горько торжествовала я. — Опять ты судишь других, считая себя лучше всех! А в своем глазу бревна не замечаешь!
Она свесила голову и сплела пальцы. Снова мученица.
— Интересно, что сказал отец Кольм, узнав об этом? — ядовито спросила я. — Думаю, он уже не так улыбается тебе, как раньше. Ну, так как? — добивалась я ответа от молчавшей матери.
— Мне больше не разрешают расставлять цветы у алтаря, — призналась она наконец. Большая слеза скатилась по ее щеке, оставляя дорожку в неумело наложенной пудре.
— И правильно, — фыркнула я.
— И еще комитет отказался принимать на ярмарку мой яблочный пирог, — добавила она, и слезы нарисовали на ее лице еще несколько полосок.
— Молодцы! — горячо похвалила я неизвестный мне комитет.
— Наверное, они решили, что это заразно, — добавила она со слабой улыбкой. Я ответила на это долгим холодным взглядом, который довольно быстро стер эту улыбку.
— И какое удачное время ты выбрала для того, чтобы сообщить мне эту замечательную новость! — выплескивала я свое раздражение. — А ты подумала, смогу ли я работать после этого?
Этот упрек был вовсе несправедлив, потому что Айвор ушел куда-то, и работать я все равно бы не стала. Но дело было не в этом.
— Извини, Люси, — тихо сказала мама. — Мне хотелось сразу тебе все рассказать. Чтобы тебе не пришлось услышать это от кого-нибудь другого.
— Ладно, — сварливо буркнула я и взяла свою сумочку. — Ты рассказала мне. Большое спасибо и до свидания.
Денег за свой обед я не оставила. Пусть она сама платит за сандвич, который я не смогла съесть только по ее вине.
— Подожди, пожалуйста, — взмолилась мама. — Не уходи, Люси. Дай мне договорить, больше я ничего не прошу от тебя.
— Ну хорошо, договаривай, — снизошла я.
Она сделала глубокий вдох.
— Люси, я знаю, что ты всегда любила отца больше, чем меня… — Она сделала паузу, чтобы у меня была возможность возразить, но я промолчала. — И мне это было очень обидно, — продолжила она. — Мне приходилось быть строгой и сильной вместо него. Из-за этого ты считала его веселым и добрым, а меня — злой и вредной. Но ведь хотя бы один из нас должен был исполнять родительские обязанности…
— Да как ты смеешь! — вспыхнула я. — Папа исполнял все родительские обязанности, даже больше, чем ты!
— Но он же такой безответственный… — попыталась она возразить.
— Кто из вас более безответственный, а? — не дала я ей договорить. — Как насчет твоей ответственности перед папой? Кто будет ухаживать за ним?
Хотя я уже знала ответ на последний вопрос.
— Разве за ним нужно ухаживать? — спросила моя мать. — Ему всего пятьдесят четыре года, он вполне еще крепкий.
— Ты отлично знаешь, что о нем нужно заботиться, — парировала я. — Он не может жить один.
— А почему, Люси? Мужчины его возраста и даже старше живут одни, и ничего, справляются.
— Но папа не такой, как все, как тебе отлично известно, — сказала я.
— И что с ним не так? — спросила мама.
— Сама знаешь, — сердито огрызнулась я.
— Нет, не знаю, — возразила она. — Объясни мне.
— Я не собираюсь обсуждать с тобой, что с ним так и что не так, — сказала я. — Ему нужен уход, и точка.
— Ты не в силах признать правду, так, Люси? — Мать глядела на меня сочувственно и озабоченно, как смотрят на своих подопечных социальные работники.
— Какую правду? — взвилась я. — Мне нечего признавать, ты говоришь какую-то чушь.
— Он алкоголик, — тихо проговорила она. — Вот чего ты не можешь признать.
— Кто алкоголик? — спросила я, возмущенная ее инсинуациями. — Папа не алкоголик. О, я вижу, чего ты добиваешься. Ты говоришь о нем всякие гадости и ужасы, чтобы все жалели тебя и говорили, что тебе нужно уйти от него. Меня ты этим не обманешь.
— Люси, он алкоголик уже долгие годы. Скорее всего, когда мы поженились, он уже был алкоголиком, просто я тогда еще этого не знала.
— Чушь, — отрезала я. — Он не алкоголик, и не считай меня полной идиоткой. Алкоголики — это небритые мужики, которые валяются на улицах в грязной одежде и разговаривают сами с собой.
— Нет, Люси, алкоголики бывают разными. И твой отец — такой же, как эти люди на улицах, просто ему больше повезло.
— Повезло? Он был женат на тебе — это самое большое невезение из всех возможных!
— Но ты же не можешь отрицать, что твой отец много пьет?
— Да, он выпивает, — признала я. — А что ему остается? Все эти годы ты отравляла ему жизнь. Знаешь, какое мое самое раннее воспоминание? Как ты орешь на него!
— Прости меня, Люси, — залилась слезами мама. — Но жизнь тогда была такой тяжелой, у нас никогда не было денег, а он никак не мог устроиться на работу и все время пропивал то немногое, что я откладывала вам на еду и одежду. А мне приходилось идти в магазин и выдумывать небылицы о том, что я не успела в банк до закрытия, и просить, чтобы нам дали кредит. Хотя все отлично знали, в чем дело. А я не привыкла унижаться. Я выросла, ожидая от жизни немного большего.
Теперь она плакала по-настоящему, но меня это совершенно не трогало.
— И ведь я любила его, как я его любила, — всхлипывала она. — Мне было двадцать два, и он казался мне лучше всех. Он обещал мне много раз, что бросит пить, и я надеялась, что все устроится. Я верила ему снова и снова, а он снова и снова обманывал меня.
И полились бесконечные обвинения. Как он напился в день их свадьбы, как ей пришлось самой добираться в больницу, когда подошло время рожать Криса, потому что он где-то пил, как он затянул свою любимую песню прямо во время конфирмации Питера…
Я не слушала. Я решила, что мне пора возвращаться на работу.
Вставая, я объявила:
— Не думаю, что тебя это волнует, но знай, что я позабочусь о нем. И думаю, что у меня это получится гораздо лучше, чем у тебя.
— Ты думаешь? — недоверчиво взглянула на меня мама.
— Да.
— Желаю тебе удачи и терпения. Они тебе понадобятся.
— Зачем?
— Ты умеешь стирать постельное белье? — загадочно спросила она.
— Что?
— Увидишь, — устало сказала мать. — Увидишь.
Глава шестьдесят третья
Я вернулась на работу в состоянии шока.
Первым делом я позвонила папе, чтобы убедиться, что с ним все в порядке. На мои расспросы он отвечал невнятно и невразумительно, что меня ужасно обеспокоило.
— Я приеду к тебе сразу после работы, — сказала я ему. — Все будет в порядке, не волнуйся.
— Кто присмотрит за мной, Люси? — произнес он голосом старого-старого человека. Я была готова убить свою мать.
— Я, — с жаром пообещала я. — Я всегда буду рядом с тобой.
— Ты меня не бросишь? — жалобно спросил он.
— Никогда! — заверила я от всего сердца.
— И на ночь останешься?
— Конечно. Я останусь с тобой навсегда.
Потом я позвонила Питеру на работу. Там его не оказалось, и я сделала вывод, что мать уже поведала ему свою новость, и он, со своим дурацким эдиповым комплексом, отпросился и ушел домой, чтобы забиться под одеяло и выплакать свое горе. И точно, по домашнему номеру он ответил хриплым, несчастным голосом. Он сказал, что тоже ненавидит нашу мать. Однако я знала, что им двигали совсем другие чувства, чем мною. Питер горевал не потому, что мама бросила папу, а потому, что она бросила папу не ради него, Питера.
Третий мой звонок был Крису, который, как выяснилось, был в курсе еще с самого утра. Я отругала его за то, что он сразу же не предупредил меня. Мы поссорились, и на некоторое время я отвлеклась от тревоги за папу. Крис дико обрадовался, когда я сказала ему, что вечером еду к папе («Люси, круто, спасибо! Я твой должник!»). Да, Крис и чувство ответственности не дружили. И старались встречаться как можно реже.
И наконец, я позвонила Дэниелу и рассказала ему о том, что случилось. Делиться с ним было приятно, потому что он выслушал меня с сочувствием. И кроме того, он всегда хорошо относился к моей маме, и я была рада возможности доказать ему, что на самом деле она была подлой предательницей.
Дэниел не стал комментировать поведение моей матери, а просто предложил отвезти меня к отцу.
— Нет, — сказала я.
— Да, — сказал он.
— Ни в коем случае. Я слишком расстроена и буду плохой компанией в пути. И я хочу побыть с папой вдвоем.
— Хорошо, — согласился он. — Но я тоже хочу побыть с тобой.
— Дэниел, — вздохнула я, — тебе давно нужно обратиться за помощью к психиатру. А у меня нет сейчас времени, чтобы заниматься твоим ментальным нездоровьем.
— Люси, я серьезно, — строго сказал Дэниел.
— Ты просишь от меня невозможного, — возмутилась я. — А завышенные требования всегда приводят к разочарованию.
— А теперь послушай меня, — не выдержал Дэниел. — У меня есть машина, тебе предстоит долгий путь и ты еще должна будешь заехать домой, чтобы взять одежду и все такое. Мне сегодня вечером совершенно нечего делать. Я отвезу тебя к отцу, и хватит об этом.
«Ого!» — подумала я, испытывая удивление и даже некоторое удовлетворение, несмотря на ситуацию.
— Спасибо, Дэниел, — сдалась я. — Мне было бы гораздо удобнее, если бы ты смог отвезти меня в Аксбридж.
Даже потрясение, вызванное уходом матери от папы, не смогло избавить меня от страха перед Карен. Я все равно дрожала при мысли о том, что будет, если она узнает, что Дэниел провожает меня до самого Аксбриджа. К счастью, мы с Дэниелом покинули квартиру раньше, чем она вернулась с работы.
По дороге мы остановились у магазина, где я накупила для папы всякой всячины. Я потратила кучу денег, скупив все, что ему когда-либо нравилось, — разноцветные мятные конфетки, спагетти в форме буковок, печенье с джемом, мини-бисквиты, меренги и бутылку виски. И мне было наплевать на то, что мать считала его пьяницей. И даже если бы он был пьяницей, я все равно купила бы ему все, что он ни пожелал, — лишь бы он почувствовал, что его любят.