Солдаты. Макс напрягся, но, когда грузовик подъехал еще ближе, он увидел вольнонаемников ибли и выкинул руку вперед в приветственном жесте. Грузовик зашипел и остановился.
— Брат, здесь где-нибудь деревня Иблильск есть? — спросил бородач из кабины.
— Да, — приблизился к окну Макс. — Езжайте, пока рельсы не кончатся, затем четыреста метров влево, и выедете на увильскую дорогу. Вы с фронта?
— Нет, на фронт. Но не сегодня.
— Вы этой дорогой на фронт едете?
— Мы везем покойного, парень. Его родители проклянут наш приезд, но что мы можем сделать? Ты можешь сказать, точно ли Букиновы живут в конце деревни, около трех километров отсюда?
— Букиновы? Вы хотите сказать, что везете Михаила Букинова?
— Да, его тело, помоги ему Господь. — Вздохи пронеслись по всему грузовику. — Так ты точно знаешь, что его семья живет там?
Макс ответил немного погодя. Он стоял, уставившись на переднее колесо грузовика.
— Да, — наконец выдавил он из себя. — Проезжайте через всю деревню, потом поверните налево перед мостом на увильскую дорогу. Через километр и увидите дом его дяди, там еще надпись «Лукойл» на воротах висит. — Макс поднял глаза на водителя. — Вы можете мне сказать, как он умер?
— Пулю в грудь схлопотал. Он даже не услышал, как она вылетела из ствола.
Макс хором со всеми пробормотал «аминь».
— Хорошо, что вы его сюда привезли.
— Он был хорошим парнем, — сказал водитель, помолчал и снова произнес «аминь». — Обычно мы по одному покойников не возим по всем горам, но мы встретили его святых во время одного дела у разъезда и не могли оставить его тело на растерзание.
— Тсс! — прошипел мужчина в кузове, поднимая руку.
Макс смотрел на них и думал. Затем медленно кивнул.
— Вы нашли хлебный поезд.
— Послушай меня, сынок, не стоит тебе попусту рот разевать. — Бородач протянул Максу буханку хлеба. — Возьми и как следует набей желудок. Свободное государство отблагодарит тебя и почтит, до этого осталось не так уж много недель.
Макс протянул руку за буханкой.
— Я с вами, всей душой с вами. Я буду бороться наравне с вами, голыми руками, но я должен позаботиться о доме, где живут мои полоумные старухи.
Мужчина протянул руку из кабины и взъерошил Максу волосы.
— Единственное, что я могу посоветовать тебе, — собирайся в дорогу. Гнезвары нацелились на эти места, и их не разубедить. И должен сказать, что, исходя из общей картины, нам придется позволить им взять эту территорию.
Макс нахмурился. Он кивнул про себя и поднял глаза.
— Последний вопрос: вы оставили хлебный вагон на разъезде?
— Вагон лежит на боку. Там есть железо, которое тебе может пригодиться, но ничего по-настоящему стоящего — цепи и шланги мы забрали.
— А сторож вас там видел?
— Да, — ухмыльнулся мужик из кузова. — Вот он.
Мужчины подняли ружья в воздух и указали на сторожа с кропоткинского поезда, который выбросил руку в приветственном жесте.
После встречи с солдатами Максу полегчало. Глядя, как грузовик уезжает, он чувствовал странный эмоциональный подъем. Обладая важной информацией, зная, что времени оставалось все меньше и меньше, Макс понес буханку хлеба домой. Сожаления по поводу трактора были сейчас намного слабее, и он решил, что по пути ни кусочка не откусит от буханки, а предоставит право первого куска старухам, чтобы утешить их, пока он будет рассказывать им грустные новости о злодее Пилозанове и его дьявольской выходке. Несмотря на голод, он не тронет буханку.
Он держался двести метров, после чего тяжесть хлеба под мышкой стала невыносимой. И вообще, кто сказал, что ему досталась целая буханка? Сколько принесет, столько и ладно. Им вообще повезло, что у них будет хлеб, не говоря уже о том, что они получат его на день раньше всех остальных в районе. В знак уважения и своего горького сожаления, он отломит себе кусок руками, а не откусит. И он это сделал, отламывая кусок за куском и засовывая в рот, пытаясь набрать хоть немного слюны, чтобы было легче глотать.
Он тщательно прожевал последний кусок, прежде чем завернуть за угол лачуги. Киски не было на привычном наблюдательном посту, и о его приближении никто не возвестил. Он подошел к двери, шумно поскреб подошвы о ступеньку и шагнул внутрь.
Ирина и Ольга смотрели на него. Их глаза сузились.
— Очень тихий трактор, — сказал Григорий, выходя из тени с ружьем. — Ты его, наверное, руками дотолкал.
Макс замер на пороге. Глаза матери пронзали его насквозь.
— И хлеб приволок, — нахмурился Григорий.
— На разъезде была битва, — сказал Макс. — Гнезвары взяли весь хлеб. Миша Букинов погиб, пытаясь защитить груз.
— Что это? — спросил Абакумов, кивая в сторону задней комнаты.
— Это телефон пытается звонить, — ответила Любовь. — Иногда он так расходится, что его даже слышно.
— Интересно, у вас, оказывается, даже телефон есть.
Любовь закатила глаза, отступая к двери.
— Инспектор, только вы думаете, что здесь одни горы. Иблильск был процветающим городом целых сто лет до вашего приезда.
Она открыла ящик, в котором стоял телефон, и подняла трубку.
— Это Людмила Иванова, у меня к вам важное дело.
— Значит, ты еще живая, — сказала Любовь. — Надеюсь, дело у тебя и правда срочное. Надеюсь, ты не шатаешься по барам Заветного, ведя распрекрасную жизнь, пока мы тут страдаем от всевозможных напастей.
— Слушай внимательно, и не надо мне тут трындеть: я не могу долго говорить, но ты должна знать, что сегодня с хлебным поездом придет письмо моей матери. В нем — важный документ.
— И сколько их там, документов, потому что их потребуется куда как много после бардака, который ты здесь оставила.
— Ладно, давай забудем все обиды, потому что я дам тебе сто рублей за доставку письма.
— Ха, и ты думаешь, что я поползу в такую даль ради сотни рублей?
— Да, я так думаю, потому что знаю, что ты пошлешь за ним своего сына-идиота.
— Не смей его так называть!
— Вторая часть моего сообщения такова: скажи моим старухам, что я в порядке и скоро смогу им помочь. А тебе я должна сказать, со всем теплом, которое могу из себя выдавить, что надеюсь на доставку письма и, заметь, быструю доставку за те деньги, которые я плачу. Деньги отдаст тебе мать, когда вскроет письмо. В противном случае я приеду завтра же и устрою тебе такую веселую жизнь, что все прошлые беды тебе праздником покажутся.
— Оставь свои угрозы для подзаборных собак, — прошипела Любовь. — Я свое дело знаю.
Людмила отключилась, не сказав больше ни слова, а Любовь пошла обратно на склад.
— Что-то интересное? — спросил Абакумов.
— Не особенно, — ответила Любовь, потянувшись за водкой. — Двоюродная сестра из Заветного. Снова на сносях, хотя святые знают, что ей нечем кормить даже тех ублюдков, которые у нее уже есть.
— И она хочет послать вам ребенка? — прищурился Абакумов.
— С чего это вы взяли?
— Разве вы не сказали, что чего-то ждете? Возможно, поездом, и что ваш сын это заберет? И там еще деньги будут.
Людмила вернулась обратно в квартиру Оксаны. В голове прокручивалась афера с иностранцами, мысли укладывались одна к одной, как песок, собирающийся на дне песочных часов. Все иностранцы казались ей похожими на Мишу: крупные блондины, но с высокими голосами и кучей денег. Она видела подарки для своих будущих детей, и эти подарки она будет тайно продавать, пока ее ленивый муж будет себе работать, говоря по-английски или по-немецки. Она будет продавать их и посылать много-много денег домой.
Мужчины в ее мыслях сладко пахли женскими духами и постоянно рыгали, потому что были обжорами и ели слишком много плохо сочетающейся еды, особенно мясо и сливки. Представив их диету, совершенно нездоровую, она поняла, что они, наверное, еще и жутко пердят из-за плохого пищеварения. Вот почему у них в домах так много туалетов — потому что гниющее внутри мясо может выйти в любой момент и тогда вонь будет настолько мощной, что ни в одну комнату в жизни больше не войдешь.
Она дошла до улицы, на которой жила Оксана, и подняла глаза, выискивая темное окно. Через дорогу были окна бара «Каустик», и она стала вглядываться в них, надеясь, как всегда, увидеть широкую спину Миши за барной стойкой. Но увидела только Оксану, смотревшую в телевизор с табурета в углу. Людмила вошла внутрь.
— Ты видела? — Оксана ткнула пальцем в экран. — На поезд было нападение, по дороге в твои края.
— Какой поезд? — спросила Людмила. — Бои ведь до железной дороги еще не дошли.
— Значит, дошли, потому что на поезд было совершено нападение, да, кажется, именно так. Да, точно, на него напали. Это кропоткинский поезд или его часть, которая шла отсюда. Обвиняют ибли, но на самом деле ничего не понятно, потому что сторож, который отвечает за поезд, исчез. И мертвые тоже есть.
Людмила нахмурилась, пододвинула табурет ближе и медленно опустилась на него. Дядя Оксаны повернулся к ним и начал приближаться с другого конца бара.
— Вот девушка, которая знает, когда нужно платить аренду, — сказал он, шибая ладонью по барной стойке.
— Да, — ответила Людмила, не поворачиваясь, — и когда нужно будет, тогда и заплачу.
— Нет, ты только ее послушай, — хохотнув, дядя толкнул Оксану плечом. — Что я тебе про нее говорил? Заплатить нужно сегодня, а она пытается перехитрить старика, которому шестой десяток пошел.
— Платить нужно не сегодня, а в четверг, — сказала Людмила. — Так что это ты пытаешься перехитрить молоденькую девушку, невинную деревенскую душу, жительницу гор, где каждый день приносит столько тягот, сколько ты за полжизни получишь.
Она негодующе хмыкнула и отвернула голову.
После этих слов улыбка сползла с лица бармена. Через минуту он сорвал фартук и, тяжело топая, вышел из-за стойки.
— Ух ты! — сказала Оксана.
— Вставай, — сказал бармен. — Если ты такая разговорчивая, то наверняка найдешь себе местечко получше, может, даже станешь президентом собственной республики, с таким-то язычком.