А Хизы так и остались прижатыми друг к другу.
Через минуту они заплакали.
Прибежала нянечка, но близнецы уже все поняли.
Обрывки подслушанных разговоров вертелись в Зайкиной голове. Слова из детства летели в сознание, словно комья земли в открытую могилу.
«Это очень редкий случай, чтобы однояйцовые выжили при рождении, — сказал одетый в твидовый костюм мужчина, который однажды пригласил в свой кабинет двух одетых в белое людей. — Кто-нибудь знает, как они называются?»
«Омфалоангиопагусы?» — спросила женщина.
«Технически да. Омфалоангиопагусы с грудными осложнениями. И заметьте, что главный близнец не сильнее физически — видите вот этого паренька?»
Зайка раздулся, когда рука выделила его.
«Если бы разделительный процесс яйца начался хоть днем раньше, этот парень, может, и не стал бы паразитом. А если бы на день позже, он мог бы стать обыкновенным наростом на теле здорового близнеца. Его можно было бы удалить. Кто-нибудь может догадаться, почему паразит доминирует в этом случае?»
«Это инстинкт, что выживает сильнейший?» — спросил серьезный молодой человек.
«Именно, — сказал твидовый костюм, — и здесь два пути: да, опора организма на более здоровый отросток приводит к большему запасу энергии. Но также дело связано со средствами, которыми достигается контроль. Будучи слабее, он эмоционально и психологически поработил своего близнеца».
«Значит, — запинаясь, сказал молодой человек, — это означает, что более здоровый близнец стал… своего рода источником питания для паразита?»
«В общем да, хотя мне кажется, что вся широта динамики паразита-хозяина проявится только тогда, когда их разделят. И разумеется, это спорно, потому что паразит не выживет».
Зайка вздохнул и вернулся мыслями к своему заключению в горах. Похлопав по карманам в поисках сигарет, он нашел старую пачку, смятую и влажную. Он провел несколько минут, распрямляя сигарету, вытащил коробок спичек и закурил.
— Оставайся по эту сторону ворот, — прошептал он.
— Отъебись, Зайка.
— Если психовать, станет только хуже. Почему бы тебе не выглянуть и не поговорить с ними? Нет, ты послушай, ну не можем же мы все вот так оставить. Большой парень говорит по-английски. Выгляни и расскажи ему про постмодернизм, заставь его почувствовать себя членом команды. У тебя получится.
— Думаешь?
— А то. Это будут твои первые заморские деловые переговоры.
Блэр откинулся назад, проведя языком по зубам. Он нахмурился, мысли у него неслись, словно облака по небу, медленно утекая в никуда.
Вдруг его озарило:
— Подожди! Пакетики! Заяц. Давай дадим им коктейль!
Зайка не спеша сделал затяжку. Он набрал полные легкие дыма и тихо сидел, пока дым не пошел через ноздри.
— Ты их в жизни не заставишь это выпить.
— Почему это?
— Если они увидят вспышку, то поймут, что ты что-то нахимичил. Если они не увидят вспышки, то удивятся, с чего это ты обратно выпивку отдал.
— Но если я высыплю эту дрянь у них на глазах, спокойно так, и выпью одну порцию, они подумают, что это просто ароматизатор. Зайка! Давай попробуем!
— Думай лучше, как договориться с этими уродами, вот что я тебе скажу.
— Заяц, Заяц, Заяц, просто аромат черешни! — Глаза Блэра уставились в потолок. — Мы можем все изменить, посмотри, до чего мы докатились. Мы снова будем дома, Заяц, и это дикое путешествие даст нам столько опыта. Милли поедет с нами — вот это поворот, все просто охуеют. Хотя это ведь мы, да? Мы крутые парни, мы начнем оттягиваться прямо в самолете, мы обо все оттянемся, что на глаза попадется. Нас посадят в самый навороченный тяжеленный самолет, с приветственными объявлениями на английском, радостными и ласковыми, как солнышко. Чашка чая, спасибо большое, джин, еще джин, пожалуйста, голоса вокруг, может, северные девки, прекрасные, как цветы, свежие, как молодой вереск, у них еще волосы будут пахнуть посадочной полосой в Хитроу. Вот о чем нужно думать, только представь, Заяц, представь себе такое во всей красе. Мы будем наслаждаться копченым лососем на борту «Британских авиалиний»…
— Из Ставерпеня «Британские авиалинии» не летают, только дебильные русские самолеты, словно только что из «Тандерберда».
— Да, но на нем только до Еревана долететь, Заяц. А потом, кстати, вступаешь ты, мы поднимемся на борт «Британских авиалиний» и вдруг обернемся и посмотрим друг на друга. И начнем ржать как кони. Снег останется далеко-далеко, война, бедность, борьба испарятся навсегда из нашей жизни, и мы полетим к солнцу, смеясь, словно школьники. — Блэр толкнул брата локтем. — Я тебя спрашиваю: кто мы, а, блядь? Что мы за парни?
Глаза Зайки превратились в узкие щелочки. Он посмотрел на Блэра:
— Нет, ты послушай: думай, как отсюда съебать.
Дверь спальни распахнулась. Гаврила от неожиданности выплюнул непрожеванный кусок мяса и вскинул ствол на Блэра.
Англичанин дернулся и показал стаканы с водкой:
— Я решил, что лучше спросить…
— Что? На место!
— Ну, я просто…
— На место! — Гаврила загнал остаток мяса за одну щеку и поднял ствол к плечу.
— Да, но…
— Эй, Блэр, мать твою, — послышался голос Зайки. — Не искушай судьбу, нет, ты послушай.
— Хорошо, хорошо. — Блэр бросил взгляд на собравшуюся в углу семью, инспектора и Любовь, затем снова повернулся к двери. — Я просто подумал, видя, что он так к «Манчестер Юнайтед»…
— Ха! Что? — Гаврила снова начал жевать. — Что насчет «Манчестер Юнайтед»?
Блэр остановился на пороге.
— Ну, просто у нас есть кое-что…
— «Манчестер Юнайтед»?
— Ну, это ароматизатор, он как фейерверк…
— Иди сюда. — Гаврила махнул рукой, немного опуская дуло автомата. — Фаби!
Подошел Фаби, направив ствол на англичанина. Блэр посмотрел на оба ствола, на солдат и поставил стаканы на стол.
— Забавный ты парень, — сказал Гаврила. — Ну и хуйню ты несешь!
— Посмотрите, очень красиво. — Блэр разорвал пакетик зубами и высыпал содержимое в один стакан.
Жидкость потемнела, потом расцвела красным и синим цветом, словно венозная и артериальная кровь.
У Гаврилы сузились глаза.
— Слишком много цветов для «Манчестер Юнайтед». У них только красный.
— Ну, все равно, это ж из Англии. — Блэр сделал глоток. — Черешня, очень вкусно. По-своему напиток почти родной вам, потому что моя компания, «Глобал Либерти», производит не только его, но еще и пули для вас, в этом, Кунинске.
— Кужниске.
— Да, Кужинке. В общем, попробуйте! Неужели не хочется?
Блэр обвел глазами комнату. Поймав через задымленную комнату кривую усмешку Людмилы, он дернулся.
— Выпей. — Гаврила толкнул Блэра прикладом, откидываясь и глядя, как тот делает глоток.
Его глаза изучали лицо Блэра, ожидая результата. Ничего не произошло, Блэр только кивнул и причмокнул губами. Солдаты обменялись парой гортанных фраз. Фаби опустил приклад, потянулся к стакану Блэра и поднял его к носу, уставившись на жидкость. Еще обмен репликами, кивок от главного, и наконец Фаби отхлебнул напиток.
Гаврила метнул взгляд на Блэра и переставил к нему второй стакан водки, словно шахматную фигуру по доске.
Англичанин смотрел за приближением стакана, потом перевел взгляд на лицо солдата. Шах и мат. Блэр высыпал второй пакетик в водку.
— Это маленькая помощь солдату. Молоко военных матерей.
Он улыбнулся, как радушная хозяйка, глядя на солдат, следивших за тем, как растворяются цвета, прежде чем сделать глоток.
— Солдатам помощь не нужна. — Гаврила схватил стакан и вылил содержимое себе в рот, резко поставив стакан обратно на стол. — Ха! Бабское пойло. Такое только маленькие девочки пьют! — Он взял руку Блэра, сжал ее. — Рука мягкая, как титьки, видишь? Этот напиток помогает только маленьким девочкам, чтобы лучше с солдатами игралось. — Его подбородок припечатал дело: — Ха!
— Ну, если честно, — улыбнулся Блэр, — мне кружка пива ближе. И все же нищие не выбирают. В конце концов, мы на войне.
— Ха! Англичанишка! Что ты знаешь о войне?
— Ладно, поглядим, что ты через минуту почувствуешь. — Блэр облизнул губы для пущего эффекта. — Думаю, ты придешь к выводу, что насилие — старые методы и что нужно выигрывать битву за сердца и умы.
— Кумы?
— Умы, ну, мозги, головы.
— Старые методы? — хмыкнул солдат. — Англичане всегда применяют насилие. И всегда выигрывают. Типично английский подход — пускать в дело самое яростное насилие и плакать, словно девки, когда насилие оборачивается против них. Они только сами хотят безобразничать.
— Да, но я говорю об умах и головах…
— Послушай меня: ум нужен, чтобы найти врага, а там уж вступает насилие. Идеальный вариант.
— Ну нет! Ты послушай, вы можете угнетать людей насилием, но на самом деле вы победите их только свободой.
— Точно! — Гаврила ударил кулаком по столу. — Насилие побеждает свободу.
Блэр увидел, что лицо солдата сильно покраснело, разгладилась морщина на лбу. Солипсидрин начал действовать, внутри нарастала уверенность, сомнения проходили. Скоро его разум затмит победная музыка.
— Нет, ты послушай, — положил Блэр руку на стол, — ответь мне: чего ты хочешь в жизни: счастья или нищеты?
— Нищеты, — ответил Гаврила. — Только от нищеты приходит счастье.
Блэр пожевал губу:
— Да, но ты ведь хотел бы, чтобы другие были свободны от нищеты?
— Да, свободны для нищеты.
— Хмм. Ты знаешь странную штуку? У тебя есть власть. Ты можешь принести свободу, избавить их от насилия.
— Да, сила, — кивнул офицер, наклоняясь вперед. — Больше насилия, да.
— Ты можешь это сделать — очистить дорогу свободе, демократии. У тебя в руках огромная сила — в этот самый момент, когда ты сидишь здесь, ты очень силен.
У солдата затуманились глаза.
— Да, да, да, — бормотал он своему товарищу, потом перекинул ствол из одной руки в другую. — Сила.
В углу прочистил горло инспектор Абакумов, обращаясь к офицеру:
— Я не ошибусь, если скажу, что ваше отношение к иностранцу изменилось? Знаете, вы выглядите очень даже довольным и человечным. Может быть, вы и нас оделите своей новой благосклонностью?