ЭЛИЗАБЕТ КОЛЭМ
26 лет, Сток Ньюингтон. Погибла во время спасения своей семьи и дома, вынося во двор пылающий парафин. 1 января 1902 года.
ТОБИАС СИМПСОН
Погиб, успев спасти множество жизней при крушении льда на прудах Хайгейт. 25 января 1885 года.
ДЖЕРЕМИ МОРРИС
В возрасте 10 лет, во время купания на канале Гранд-Джанкшен, пожертвовал своей жизнью, спасая тонущего товарища. 2 августа 1897 года.
Мемориал героическим самопожертвованиям… Да, в Викторианскую эпоху умели придумывать названия.
Он оборачивается, а Зои уже здесь: дрожит в своем промокшем пальто, держа в руках два стакана магазинного кофе.
— Я видела в новостях, — сообщает она с ходу.
— Да. — Он берет кофе у нее из рук. — Скверный сегодня день.
Они стоят рядом, читая надписи на плитах. Потягивают кофе.
— Ребенок жив? — спрашивает Зои.
— Не знаю. Какая-то часть меня надеется, что нет.
— Ты домой-то сегодня придешь?
— Не могу. Роуз просила остаться.
На самом деле Роуз Теллер приказала ему отправляться домой и хоть немного поспать. Сейчас в нем нужды нет: на работу подтягивают сотрудников, которые сидели на больничном. Спецгруппы наблюдения готовятся мониторить больницы, травматологии и приюты. Там уже негласно дежурят сотни копов, дожидаясь, когда из мрачных лондонских туманов где-нибудь да вынырнет Пит Блэк с неумело закутанным младенцем на руках — живым или мертвым.
— Ты как, справишься сама? — спрашивает Лютер.
— Постараюсь, — отвечает она. — Бокал вина, да еще надо кое-что наверстать по работе: два часа сегодня проканителилась с этими чертовыми шестиклашками.
— Запри все окна и двери, — говорит Лютер, — поставь дом на сигнализацию. Двери лучше всего закрыть еще и на засов. И переднюю и заднюю.
— Я, кстати, всегда запираю и окна и двери.
— Я знаю.
— Тогда зачем говоришь?
— Мне так легче.
— Вот с этим-то и проблема, — вздыхает она. — Когда весь день во всем этом варишься, ты начинаешь видеть это повсюду.
— Я знаю.
— Но ведь не везде так.
— Я знаю.
— Когда мы были совсем еще молодыми и ты только начинал, — смотрит на него Зои, — помнишь, ты отправился в ту квартиру? Там, в одиночестве, умерла какая-то старушка. Преставилась и просидела мертвая в кресле почти два года. Высохла до состояния мумии.
— Ирена, — вспоминает он.
— Да, она. И вот ты пришел домой. Мы тогда снимали квартирку на Виктория-роуд — крохотульку, санузел совместный. А внизу еще такая чумовая пара жила, Венди и Дэйв.
Лютер печально улыбается, припоминая.
— Я к тому времени уже заснула, — продолжает Зои. — А ты зашел и сел на краешек кровати. Я приоткрыла глаза, смотрю — а ты минут за десять вылакал пол-литра виски. Вот тогда я впервые увидела, как ты плачешь, просто обливаешься слезами.
Он пожимает плечами:
— Грустно, наверное, было.
— Понятно, что грустно. Не то слово. Я все еще иногда о ней думаю.
— И я тоже.
— А ты, когда напился тогда, разозлился. Ну прямо таки разъярился. Рассвирепел.
Лютер недоуменно оборачивается:
— Из-за чего?
— Из-за шуточек, которые они отпускали. Копы, медэксперт, санитары «скорой»… Вроде как глумились. Ты сказал мне тогда, что они вели себя так, как на их месте, наверное, вел бы себя убийца. И злился на себя за то, что ничего не высказал им. Не одернул, не призвал проявить хоть чуточку уважения.
— Да мне лет-то сколько было.
— Сколько бы ни было, но ты мучился вопросом: а что, если это жуткая ошибка с твоей стороны — поступить на службу в полицию. — Она смахивает с глаз мокрую прядку волос. — Тогда ты в первый раз заговорил об уходе из полиции. Шестнадцать лет назад. И с той самой поры нет-нет да и возвратишься к этому вопросу.
— Я знаю.
— Но ты этого так и не сделал.
— Знаю.
— И не сделаешь.
На это он не отвечает, да и что тут ответишь…
Зои придвигается ближе. Они по-прежнему делают вид, что рассматривают плиты.
— Ты слышал когда-нибудь о биполярном расстройстве? — спрашивает она.
Лютер в ответ смеется.
— Нет, я серьезно, — сердится она. — Это довольно трудно диагностируется. Я читала: гипомания, которая часто проявляется как повышенная активность.
— Я что, по-твоему, маньяк? Просто я устаю, выматываюсь.
— Но ты не можешь заснуть.
— Это не одно и то же.
— Я имею в виду, что ты не спишь вообще. Вдумайся: во-об-ще.
— Ну так я же принимаю таблетки.
— Ты говоришь, от них в башке туман.
— Да, туман.
— А ты знаешь, что у людей с биполярным синдромом высокая склонность к самоубийству?
— У меня этого нет.
— Ты серьезно? Вообще, что ли, нет? Даже мысли не возникает?
— Она у всех возникает. Время от времени.
— Вот у меня, например, не возникает.
— Это же просто своего рода умозрительная схема, — говорит он. — Проигрывание в мыслях самоубийства: а как бы я, допустим, это обставил? Каким образом? Но это же не намерение, это просто игра. Как-то так.
— При биполярном расстройстве гипомания проявляется в виде волнения и бессонницы, — говорит Зои.
— О нет! — взмаливается Лютер. — Только не сейчас. Ну пожалуйста, не нужно об этом сейчас.
— Если не сейчас, то когда?
— Скоро. Вот возьмем и поговорим об этом вскорости.
Зои смеется, и он улавливает нотки горечи в ее голосе.
— Обещаю, — без особой надежды говорит Лютер.
— Ты всегда обещаешь. Это единственное, что ты делаешь.
— Тогда я не знаю, что сказать.
— Может, ничего и не надо. Мы уже говорили об этом сто раз. Мне настолько же наскучило талдычить, как и тебе выслушивать меня.
Он не отвечает.
— Посмотри мне в глаза, Джон, — говорит она. — Посмотри на меня.
Он оборачивается. Смотрит. Слегка растрепанная, но элегантная. Основательно вымоченная мелким лондонским дождичком. Он ее любит неизъяснимо…
— Что ты видишь? — спрашивает она.
— Не знаю, — отвечает он. — Просто тебя.
— Вот в этом-то и проблема твоя.
Она смотрит на него, и в этом взгляде — годы любви и бесконечной усталости. Он смотрит, как она уходит, — очень спокойно, грациозно, и ему кажется, что он теряет ее навсегда.
Когда она скрывается из виду, Лютер допивает остывший кофе, с хрустом сминает стакан и, кинув его в урну, идет туда, где его ждет Хоуи. Она сидит за рулем возле счетчика платной стоянки и читает свежий номер «Ивнинг стандард», с мрачноватой и очень эффектной Мэгги Рейли на первой полосе. На фоне ее изображения другой снимок, помельче: опоясанный полосатой лентой дом Ламбертов.
— «Лондон ждет», — вслух читает Лютер крупный заголовок.
Хоуи, фыркнув, сворачивает газету в трубку и кладет рядом с сиденьем. Мотор и печку она не глушила, потому в машине слишком тепло.
— Twitter сходит с ума, — сообщает она. — Социальные сети просто рвет на части. У «Дэд три пресс» эта тема — на главных страницах всех вебсайтов. И куда ни глянь, всюду Мэгги, Мэгги, Мэгги… Просто театр одного актера, разыгранный в считаные часы. Похоже, ей это по вкусу. — Хоуи только что прочла ее интервью в газете. —
Ждет не дождется на своем рабочем месте, пока он не перезвонит.
Лютер, подавшись вперед, нашаривает в эфире «Лондон ток FM». Вместе с Хоуи они слушают истерические, сумбурные и беспомощные излияния слушателей с призывами вернуть смертную казнь.
Взгляд Лютера направлен вперед, туда, где среди нескончаемого утробного урчания транспорта слезливо помаргивают под дождем светофоры: красный, желтый, зеленый; рубин, янтарь, изумруд. Глаза Лютера бездумно скользят вдоль людского потока, очертания которого размыты движением. Река из плоти, изменчивая и нескончаемая. Служащие со своими кейсами и ноутбуками, молодежь в джинсах и бесформенных куртках.
— У тебя есть бойфренд, Изабель? — после длиннющей паузы спрашивает Лютер. — Или подруга? А может быть, муж? Хоть кто-нибудь есть?
— Вообще-то, да, — помедлив, отвечает Хоуи. — Его зовут Роберт. Веб-дизайнер, черт его побери.
— Когда же вы с ним в последний раз виделись?
— Ох, и не спрашивайте.
— А спали вместе когда в последний раз?
Она не отвечает, только крепче сжимает руками баранку.
— Езжай-ка ты домой, Изабель, — говорит ей Лютер.
— Не могу, шеф. Не сегодня.
— Этого типа сейчас выслеживают сотни оперативников, — не отступает Лютер. — Так что давай дуй домой, к Роберту. Выспишься, а завтра с утра начнешь вникать в дела Йорка и Кинтри. Для этого свежий глаз нужен.
Лицо Хоуи расцветает улыбкой. Похоже, сейчас она готова сердечно обнять своего шефа.
Глава 11
Йен Рид усаживается за стол, включает ноутбук и заходит на сайт Мэгги Рейли. Там он отыскивает архив за 1995 год и открывает медиафайл под названием «Социальные службы, эмоциональные травмы и семейное правосудие».
На видео Мэгги Рейли разгуливает на фоне каких-то обветшалых многоэтажек в городке Ноул-Вест. Выглядит симпатично и несколько вызывающе. Оживленно жестикулируя на ходу, она с нарочитой серьезностью вещает в объектив камеры:
— Назначенный судом психолог, имени которого мы по определенным причинам не можем назвать, решил, что мать обучила своего сына лгать и тем самым причинила ему эмоциональный вред. Бытует мнение, что во всех подобных случаях матери подвергают своих детей риску так называемой эмоциональной травмы. В прошлом году в этой группе риска оказалось больше детей, чем в группе риска по сексуальному или физическому насилию…
Звонок в дверь. Рид нажимает на «паузу» и, прихрамывая, идет к двери. Открывает. На пороге стоит Зои Лютер.
Рид рад ей, но улыбка медленно сползает с лица, когда он видит, в каком Зои состоянии.
— Можно войти? — спрашивает она.
— Еще бы, — отвечает Рид и поспешно отступает на шаг. — Конечно можно.
Зои перешагивает через порог, и Рид закрывает за ней дверь. Из прихожей она идет за ним в гостиную, оставляя на ламинате мокрые следы.