— Пит, — с волнением спрашивает она, — это вы?
Лютер замирает на полушаге. Хватает радио и подставляет к самому уху.
— Я объехал весь Лондон, — гудит он слезливо, явно преисполненный обиды и жалости к самому себе. — Полиция везде. Поэтому я хочу, чтобы весь Лондон знал — вот что творит наша полиция! Я пытаюсь помочь, и вот что я получаю взамен.
— Полицию нельзя винить в том, что она делает свою работу.
— Нет, можно. Потому что если бы не она, Эмма была бы уже у докторов. А теперь — нет, и все из-за них. Понятно?
— Так где же она, Пит? Где маленькая Эмма?
— Я поместил ее туда, куда мог. Надеюсь, что она в целости.
— Где она, Пит?
— Если с ней что-нибудь случилось, это не моя вина Я хочу, чтобы вы все это знали. Я делал все, что мог. Я только хотел помочь.
— Пит, где она? Где малышка Эмма?
— Они отслеживают мой звонок, — отвечает Пит Блэк, — так что узнают все сами.
Лютер вырубает радио и набрасывает пальто. Срочным вызовом набирает Теллер.
— Где она? — выдыхает он.
— Вокзал Кингз-Кросс, — звучит в трубке.
Лютер уже за дверью.
Глава 12
Полиция наглухо перекрывает двухкилометровую зону вокруг вокзала Кингз-Кросс, концентрируя направление своих поисков на Джой Кристиан Сентер, англиканской церкви Всех святых, женском монастыре Святого Алоизия, медицинском центре на Краундейл-роуд, клинике на Киллик-стрит и молодежном центре «Новые горизонты».
Лютер решает присоединиться к бригаде поиска на территории старой церкви Сент-Панкрас, что на краю поискового периметра. Во всем приходе это самая крупная зеленая зона, к тому же здесь находится одна из старейших обителей христианства в Лондоне. Древнее кладбище, старинные деревья…
Поиски приводят к корявому, невероятно старому ясеню, укрывшемуся за ржавым забором. Между узловатых корней дерева возвышаются диковинные грибы словно побратавшихся с незапамятных времен каменных надгробий. Лютеру кажется, будто из земли выползают огромные змеи, выворачивая камни и тут же медленно пожирая их.
В щели между двумя плитами, присыпанный землей и старыми листьями, лежит младенец. Лютер нагибается, берет его на руки, осторожно поднимает. Затем так же осторожно кладет обратно — девочка холодна как лед.
Лютер выходит из установленной неподалеку палатки следственной группы. Его сопровождают сотни глаз — копы, медицинские работники, зеваки. За воротами помаргивают ослепительно-синие огни мигалок. Полисмены сооружают барьеры, чтобы предотвратить скопление людей.
Пресса и телевидение, понятно, уже здесь. Теснятся тела, мелькают лица всех оттенков и всех возрастов. Эту человеческую массу объединяет лишь одно страстное желание — урвать свой кусочек зрелища.
В вышине стрекочет вертолет.
Лютер, сердитым движением запихнув руки в карманы, шагает по мокрой траве в дальний, укрытый от любопытных глаз угол церковного двора. Там он прислоняется спиной к кирпичной стене под курчавым пологом вечнозеленых ползучих растений. Сырость в этом месте необыкновенная.
Спрятавшись в закутке, уткнув лицо в ладони, Лютер беззвучно плачет. Спустя какое-то время он поднимает голову и видит перед собой Роуз Теллер, присевшую на одно из покосившихся надгробий. Глаза Лютера все еще блестят от слез, веки набрякли и покраснели. Он смущенно отирает лицо ладонями. Теллер не произносит ни слова.
Чтобы чем-то себя занять, они идут по направлению? к церкви. Внутри их встречают холодный камень и тяжелая тишина. И еще этот сладкий, слегка пыльный аромат старых благовоний…
Теллер устраивается впереди, на резной церковной скамье, но лицо повернуто к Лютеру. Подперев голову ладонью, Роуз со спокойным вниманием смотрит на него.
— Просрали, — цедит он.
— Знаю, — отвечает она.
Снаружи церкви — деловая сутолока, типичная для начала следственных мероприятий: полосатая лента, оцепление, криминалисты. А там, дальше, — церковные ворота, ведущие обратно в город, людская давка, камеры, свора журналистов, мобильные телефоны, песни о любви, доносящиеся из окон проезжающих мимо автомобилей.
У входа в церковь — одно из последних захоронений. Над ним установлена мраморная глыба с надписью: «И вот я здесь — в местах благословенья, где страха нет и вожделенья…»
Роуз Теллер трогает его за плечо. Он отрешенно кивает в ответ. Затем встряхивает головой и энергично растирает лицо ладонями — будто хочет смыть с него беду и втереть хоть капельку жизни. Выпрямляется, громко хлопает ручищами. Проходя между массивными створками ворот, он ступает наружу, туда, где уже встает нежный, робкий рассвет, — сильный мужчина с широкой, твердой походкой. И мир под его поступью вращается будто колесо.
Глава 13
Генри покупает целую пачку газет — тут и «Дейли мейл», и «Дейли миррор», и «Сан», и «Индепендент», и «Таймс». Не берет он только «Гардиан» — эту газету Генри на дух не переносит.
С этим джентльменским набором он заходит в кафешку и заказывает себе полный английский завтрак — тосты и яичница с беконом, приправленная жареной картошечкой и зеленым горошком. Скинув пальто и шарф, Генри вешает все это на спинку стула и усаживается за привинченный к полу красный столик из дешевой литой пластмассы, — плебейская манера, ставшая, увы, нынче нормой.
Его это печалит. Настоящие кафе вроде этого закрываются пачками каждый божий день, вылетая за грань существования, как небесные китайские фонарики. Что поделать, надо довольствоваться хотя бы тем, что есть.
Он кладет сахар в чай и помешивает ложечкой, покрытой темными разводами от ежедневного купания в дезинфицирующем растворе. Дольше Генри терпеть уже не может и жадно, с хрустом распахивает первою газету.
Внутри, как и везде, одно и то же — неизменно пошлое, назойливое — «бу-бу-бу»: «Лондон, затаив Дыхание…», «Наши молитвы за маленькую Эмму…», «Этой ночью тысячи людей…», «Сотни полицейских отменили отпуска…», «Мы все молимся…», «В эти темные времена…»
Лицо у Генри горит от досады. Он смотрит в окно, где постепенно оживает сырой от дождя город: натягивают балдахины владельцы рыночных лотков, готовясь продавать вегетарианскую снедь, всякую восточную всячину, башмаки на чудовищных платформах, дешевые рубашки поло. Женщины отправляются на работу в ближний «Теско», таксисты приостанавливаются у киоска купить газету и запас курева на день.
Затем Генри возвращается к прессе — к фотографиям улыбающихся Ламбертов; к женщине, которую он рассек, как спелый фрукт, чтобы добыть из нее плод посвежей. Синюю пульсирующую пуповину он чикнул складным ножом, который был у него чуть ли не с детства.
Он был уверен, что Ламберты подходят идеально. Он пас их все эти годы, когда они пытались сделать экстракорпоральное оплодотворение, потому что не сомневался в фертильности этой парочки. Слишком уж они были рафинированные, изысканные, чтобы им это не удалось. У обоих такие тела… просто две машины для размножения.
Элементарные генетические принципы применительно к их чаду должны были сработать идеально. Да вот не сработали. Мяукалка чертова… Так что не его, Генри, вина в том, что эта девчонка окочурилась. По крайней мере, Лондону теперь это известно. Люди знают, что человек, взявший маленькую Эмму, извращенцем не был.
Зои спускается вниз и включает телевизор, на экране которого появляется симпатичная дикторша с озабоченном выражением лица.
— …Эта история все-таки получила развитие, — буквально с полуслова продолжает та свое сообщение. — Сотрудники полиции вынуждены заявить, что, действуя по подсказке человека, который назвал себя похитителем маленькой Эммы Ламберт, они обнаружили мертвое тело ребенка сегодня утром в центре Лондона, возле старой церкви Сент-Панкрас. Саймон Дэвис сообщает с места событий…
Зои смотрит видеорепортаж с лондонского церковного двора. Головокружительный наплыв камеры, и вот он, Джон, с угрюмым видом топает из палатки криминалистов. Сзади, как терьер на поводке, торопится Роуз Теллер. С высоты вертолета видно (они и оттуда сумели заснять), как Джон прислоняется к стене и, по всей видимости, плачет.
Рука у Зои непроизвольно поднимается к горлу.
На экране снова появляется лицо молодого человека с микрофоном — белокурого щекастого симпатяги.
— Лорна? — Получив, судя по всему, сигнал, он оживленно обращается к дикторше, зрителям, Зои. — Вот он, момент, которого терпеть не могут все полицейские. И хотя, я подчеркиваю, официального подтверждения пока не последовало, наши источники сообщают, что по указаниям абонента, позвонившего на лондонскую радиостанцию ранним утром, полиция действительно обнаружила в центральной части Лондона, у старой церкви Сент-Панкрас, тело ребенка. А сейчас — детали, пока самые общие…
Зои сердитым щелчком выключает телевизор и набирает Джона. В ответ — только предложение воспользоваться голосовой почтой.
Да чтоб его! Нипочем не дозвониться до него, когда нужно. Как же он ее бесит подчас! Утверждает, что голосовая почта отсекает праздные звонки. Нет, каков, а?
— Джон, — говорит она в трубку, — это я. Сколько времени, не знаю. Короче, просто рано. Только что посмотрела новости. Перезвони мне, как только сможешь. Я просто хочу знать, что с тобой все в порядке. Пожалуйста. Ну… ты понимаешь.
Она дает отбой связи. Заправляет за ухо прядку волос. Утыкает лицо в ладони и, как мантру, произносит свое имя: Зои, Зои, Зои, Зои… Затем выгибает шею и глядит в потолок.
Звонок. Она хватает трубку. Марк.
— Новости видела? — интересуется он.
— Сейчас смотрю.
— Господи, Зои, с тобой все в порядке?!
Если бы она знала это сама…
— От него что-нибудь было? — спрашивает Марк.
— Нет.
— Думаешь, с ним там все нормально?
— Не знаю, — с легкой двусмысленностью отвечает она. — Понятия не имею, у кого там нормально, а у кого нет.
— Послушай, — говорит он, не поддаваясь на провокацию (за что она его и любит). — Я вот он, здесь, чего бы ты от меня ни хотела. Хочешь, чтобы подъехал, — я все брошу и примчусь. Хочешь, чтобы не лез, — я так и поступлю. Просто дай знать.