Маркус Далтон — архитектор, восхваляющий нынче Господа за то, что когда-то, в тридцать пять лет, не осмелился подать на увольнение. В результате он сохранил за собой довольно скучное, но достаточно безопасное место в крупной фирме, расположенной на Ковент-Гарден.
В данную минуту он находится дома и состязается с Мией на игровой приставке. Мии одиннадцать, и она обставляет папу в Super Mario Cart, что называется, нараз. Папа Маркус от своего сокрушительного проигрыша только блаженствует, преисполненный гордости за дочку.
Сам он уже вдоволь насмотрелся на воинствующих соперников-родителей — укутанных в «аляски» и шарфы, притопывающих грязными «веллингтонами» взрослых мужчин и женщин, безумствующих по бокам школьных спортплощадок из-за любой потери мяча или неправильно присужденного, по их мнению, штрафного их восьмилетним детям, играющим в футбол.
Маркусу все это ненавистно — ненавистны они, ненавистен он сам — за равнодушие к спортивным успехам своих детей. Ему больше по душе проводить с ними время не столь бурным образом. По его мнению, уж лучше поражение на игровой приставке, чем неистовая радость или горе в обнимку со своими чадами где-нибудь на краю дернистого футбольного поля, куда у него душа не лежит.
А на кухне готовит попкорн Габриела Роскошная — экзальтированная миниатюрная студентка итальянского происхождения, живущая в английской семье ради дополнительного заработка и языковой практики. Это прозвище пристало к ней с самого начала — за ее привычку дефилировать по дому в шортиках и коротеньком топике.
Теперь же Габриела — почти что член их семьи. И даже если у Маркуса на первых порах и возникал какой-то соблазн по отношению к ней, то все это давным-давно уже рассеялось, напрочь истребленное мокрыми полотенцами на полах санузлов, тяжелым роком на громкости, от которой лопаются барабанные перепонки; молоком, которое Габриела не убирает обратно в чертов холодильник решительно никогда, несмотря на все напоминания.
Сейчас она входит с большой чашкой горячего попкорна из микроволновки и ставит ее на софу рядом с собой.
— А нам недавно опять звонили, — сообщает она.
Маркус сосредоточен на мониторе. Он уже на втором круге игры, продолжает гнать своего аватара по «Коконат-моллу», вверх по бегущим вниз ступеням эскалатора.
— Неужто опять тот оболтус?
— Не знаю, может быть. Хотя сейчас это была, кажется, девушка.
— И что она сказала?
— Что-то про какую-то угрозу.
— Какую такую угрозу?
— Да я толком не поняла. Она то ли поддатая была, то ли еще что-то. Даже, кажется, слезу пускала.
— Наверное, это опять был твой поклонник? — также не отрывая взгляд от экрана, спрашивает Мия.
— Наверное, — кивает Габриела.
— Чокнутый, — говорит Мия.
— Да, он такой, — соглашается Габриела.
— Безумство любви, — констатирует Мия.
Маркус раздраженно прикусывает губу и многозначительно смотрит на Габриелу: дескать, давай об этом потом.
— А мама когда домой придет? — спрашивает Мия.
— Уже едет, — отвечает Маркус, — да еще с цыпленком по-кентуккийски.
— Бе-е-е.
— Дэниел выбирал.
— Всегда он так выбирает.
Высунув язык, оца испускает рвотный звук. Маркус дает ей невесомый подзатыльник:
— Веди себя прилично.
— Я всегда веду себя прилично. Просто не хочу эту курятину. Она вся ж-жирная и с этими ж-жилами. Я вегетарианкой быть хочу.
— Ну, хочешь, пойдем сделаем тебе омлет?
— Давай сначала уровень пройдем, — упрямится Мия.
— Ну давай. А с чем ты хочешь омлет?
— Просто с сыром.
— А у нас такой бекон вкусный…
— Бе-е. Хочу только с сыром.
— А салат?
— А у нас те помидорки остались, малюсенькие?
— Именно те помидорки? Кажется, да.
— Тогда немножко салата буду. Я тебе говорила, что обожаю свеклу?
— Это с какой поры?
— Нам давали у Фионы. Такая вкуснятина. А у нас она есть?
— По-хмоему, нет.
— Когда в следующий раз поедем по магазинам, давай возьмем?
— Не вопрос.
Они наконец проходят уровень. Дочка снова одерживает сокрушительную победу и называет себя Великой Чудесной Мией.
Габриела спрашивает, нужна ли им помощь на кухне. Маркус отвечает, что нет: у них сейчас что-то вроде пятиминутки «папа и дочка тет-а-тет».
Маркус с Мией отправляются на кухню. Девочка в том возрасте, когда ей еще позволительно тянуть отца за руку.
Кухня у Далтонов большая и яркая. Окна — как черные непроницаемые зеркала. Отец и дочь проводят здесь уйму времени.
Мия достает из ящика яйца и разбивает их в керамическую чашку. Маркус разыскивает сковороду. В ящике ее не находит — она оказывается в посудомойке, еще теплой после утреннего цикла.
Маркус сбрызгивает сковородку подсолнечным маслом и водружает на конфорку. Мия хватает вилку и начинает взбивать яйца. Фокус в том, чтобы их плавно смешивать, а не лупить. Она сыплет немного соли и изрядно перца. Перец она любит.
До ее слуха доносится поворот ключа в замочной скважине — открывается передняя дверь. Этот звук ей знаком, как биение собственного сердца. Мия родилась здесь, в родовспомогательном бассейне, который установили посреди столовой. Она никогда нигде больше не жила. Дом этот большой и немного сумасшедший, но она любит его, и никуда ее отсюда не тянет. Мии всего одиннадцать лет, и это место для нее — все равно что сад Эдема.
Габриела смотрит передачу «Самый главный лузер» по «Скай плюс», горстями запихивая в рот попкорн. Она никогда не прибавляет в весе, что и в каких количествах она бы ни ела. Может быть, отчасти благодаря этому «Лузер» — одно из ее любимых телешоу. Ей нравится смотреть, подкрепляясь при этом попкорном, мороженым или пончиками (шесть штучек в упаковке!). К уголкам ее губ пристала глазурь, пальцы липки от сахарной пудры, в то время как на экране дирижабли-мужья со смущенными физиономиями, а также их толстухи-жены и дочери обреченно, как на эшафот, взбираются на весы.
А вот Стеф «Лузера» недолюбливает. Ей вообще не нравятся реалити-шоу. Впрочем, она не возражает, пусть Габриела смотрит, но только чтобы в этот момент рядом не было детей.
Габриела считает эти причуды дурью несусветной, но у нее самой в комнате спутникового телевидения нет, а ее более чем прозрачные намеки на это обстоятельство так и остаются неуслышанными.
По дороге Стеф заезжает в придорожный магазинчик «Кентакки фрайд чикен», где, не выходя из машины, пытается расплатиться просроченной кредиткой (забыла заменить ее новой, которая пришла по почте примерно три недели назад). Приходится лезть за кошельком и, роясь в залежах старых магазинных чеков, наскребать наличность.
Остаток пути они едут в молчании. Плечи у Дэна напряжены от перенесенного унижения, в худеньких руках он держит замасленное ведерко в пластиковом пакете с изображенным на нем очкастым дяденькой.
Стеф не замечает «тойоты короллы», неуклонно следующей за ними на расстоянии двух-трех автомобилей.
Ей уже не раз доводилось попадать в переделки, связанные с бытовым городским терроризмом. Например, к ним в дом влезали воры, последний раз меньше года назад. Стеф тогда решила, что у нее украли ключи от дома, а потом выяснилось, что те лежат себе на кухонном столе, словно их туда подкинул полтергейст.
Бывали и сомнительные звонки по телефону. Одним из последних эпизодов — к ее облегчению и некоторому разочарованию — стали звонки от сгорающего любовью юнца по имени Уилл, безответно запавшего на Габриелу Роскошную.
Любовное безумие юного Уилла вызывало у Стеф недоумение и легкую досаду. Однако несколько непростых телефонных звонков — вначале самому юноше, а затем и в полицию — решили эту проблему. С той поры они с этим мальчишкой несколько раз случайно пересекались на улице. При этом он смущенно здоровался и спешно проходил мимо, опустив взгляд долу. Теперь Стеф было жалко его, прежде всего из-за смятения, которое испытал юноша по вине своей безудержной страсти. Поощрять влюбленность у подростков — все равно что позволять им рассекать на спортивных авто. Слишком уж мощный в обоих случаях двигатель.
Стеф паркуется через дорогу от дома, с облегчением глядя на его приветливо освещенные окна. Тайное огорчение вызывает лишь то, что она без сопротивления пошла на поводу у спонтанной (сама виновата) сыновней прихоти насчет жареной курятинки. Совершенно убийственная для здоровья, она так благоухает! А еще под нее безудержно тянет обмакнуть присыпанные солью ломтики жареного картофеля в густой, клейкий, аппетитный соус! И уже заранее известно, что завтра придется себя третировать: завтрак чисто символический, на обед один салатик. А затем, где-то в половине четвертого, организм опять сбрендит, и придется сделать ему уступку в виде порядочного ломтя морковного торта. Затем — снова чувство вины, и на ужин желудок ничего уже не получит, кроме разве что мелкой порции постной лапши. И на сон грядущий уготована головная боль.
Стеф вставляет ключ в замок, поворачивает его. Приоткрывает дверь. Оглядывается, чтобы поторопить Дэна: даже под дождем он демонстративно не торопится.
— Давай быстрей, — говорит она, — холодно.
За спиной у Дэна шагают двое. Стеф их не знает, но сразу же понимает, зачем они здесь. Один из них молодой, симпатичный и напуганный. Второй — компактный, с пружинистой походкой, волосы с прилизанным пробором. «Стрижка как у наци», — мелькает мысль. Некоторые в ее школе носили такие.
У обоих рюкзачок.
Под ее тревожным взглядом Дэн оборачивается. Тот, что пошире и пониже ростом, замахивается снизу вверх. В руках у него алюминиевая бейсбольная бита, и он коварно целится ее сыну в колено.
У Дэна длинные, худые ноги с большими ступнями — в мать. Иногда по ночам они у него побаливают — потому что он еще растет.
Слышен хруст ломаемой кости — будто потрескивают кусочки льда, брошенные в стакан. Стеф набирает воздуха в легкие, но выкрикнуть не успевает: тот, что помладше, бросается вперед и выплескивает ей в лицо курятину из замасленного ведерка. У Стеф от ужаса перехватывает горло. Все лицо залеплено горячим жиром и кусками жареного мяса.