Лютер отворачивается от чудовищного зрелища на кровати, засовывает руки еще глубже в карманы. Сжимает кулаки. На полу, неподалеку от его ног, помеченная желтыми флажками, лежит плацента Сары Ламберт. Он оторопело глядит на нее.
— А где ребенок? Что с ним?
— Босс, — отводя глаза, говорит Хоуи, — в том-то и дело, что мы не знаем.
— Зови меня шефом, — хмуро, с отсутствующим видом говорит он. — Уж лучше так.
Он отворачивается от Хоуи и спускается с лестницы. На кухне его взгляд останавливается на журнальной вырезке, пришпиленной к холодильнику магнитиком в виде плюшевого мишки в гренадерском мундире.
Если вы в самом деле чего-то хотите, не ждите до тех пор, «пока не настанет время». Если будете ждать, оно не наступит никогда!
Когда вы несчастливы, не ищите уединения. Хватайте трубку телефона!
Не ждите, пока все станет безупречно. Если будете дожидаться, когда окончательно постройнеете или идеально выйдете замуж, то так и прождете весь век!
Вы не можете заставить кого-нибудь быть счастливым. Но вы можете ему в этом помочь.
На этот список он смотрит долго, очень долго… Дверь, ведущая в садик позади дома, открыта; через нее тянет холодом и сыростью. Лютер проходит туда, опустив на всякий случай голову. Снаружи, примостившись на низкой садовой ограде, сидит Теллер, прихлебывает из большого пластикового стакана магазинный кофе. Вид у нее измученный. Тусклое утреннее солнце поблескивает на очках; на одной из линз виден отпечаток пальца.
— Эй! — допив кофе, окликает она молодого констебля. — Как дела, Шерлок?
И отшвыривает прочь пустой стакан.
Лютер садится рядом, ссутулившись в своем пальто. Глядя на ее макушку, ощущает невольный прилив нежности. Он любит Роуз Теллер за ту дерзкую независимую поступь, которой она шагает по миру.
— Так о чем ты хотел попросить меня? — вспоминает она.
— Да так, ни о чем.
— Точно?
— Ничего, это может подождать.
— Что ж, ладно.
Она встает, разминает кулаком поясницу. Затем уводит Лютера с собой — искать судмедэксперта.
Фред Пенман похож на стог сена, упакованный в полосатый костюм-тройку. Седые бакенбарды котлетками, длинные снежно-белые волосы, схваченные сзади в хвост. Прежде он любил попыхивать «ротмансом», но теперь ему этого не разрешают: нельзя, и точка. Вместо этого он пожевывает фальшивую сигарету, катая ее во рту, как зубочистку.
Пожимая руку Пенману, Лютер чувствует, как внутри нарастает холод. Это выходит адреналин. Хорошо бы поскорее что-нибудь съесть, иначе начнет пробивать дрожь.
— Какие, no-вашему, шансы у ребенка — при самом наихудшем раскладе? — задает он вопрос.
Пенман вынимает изо рта сигарету:
— А что вы вообще подразумеваете под словами «наихудший расклад» в подобной ситуации?
Лютер пожимает плечами. Он не знает.
— Представим, что налицо у нас здоровый, доношенный плод, — говорит Пенман. — Остается лишь гадать, что преступник или преступница с ним проделали. Прежде всего, они слой за слоем разрезают живот миссис Ламберт. Предположим, что используются чистые, острые инструменты. Тогда я мог бы сказать, что ребенок успешно извлечен.
— Под «успешно» вы…
— Да, я подразумеваю — живой.
— И сколько же он способен прожить?
— При адекватном питании и тепле… Вам, вообще-то, не кажется, что все наши домыслы — это, так сказать, тычок пальцем в небо?
Лютер кивает. Вид у Пенмана скорбный. Он — дед.
— Мы думаем о младенцах как о каких-то заморышах, — говорит он со вздохом. — Все из-за инстинктов, которые они в нас пробуждают, — глубинных, врожденных, подсознательных. А между тем эти фитюльки могут быть очень даже стойкими. Эдакие свирепые машинки по выживанию. Куда более выносливые, чем мы думаем.
Лютер ждет. В конце концов Пенман говорит:
— Рассчитывайте процентов на восемьдесят.
Лютер стоит без слов.
— Тук-тук, — окликает Пенман, — есть кто-нибудь дома?
— А? Прошу прощения.
— А то мы вас вроде как потеряли, на минутку.
— Я просто пытался разобраться в том ощущении, которое у меня вызвал этот ответ.
— Просто молитесь Богу, чтобы ребенок достался женщине.
— Это отчего же?
— Потому что если его взяла женщина, она, по крайней мере, попробует о нем позаботиться… — Фраза обрывается — Пенман не в силах ее закончить.
— Это была не женщина, — говорит Лютер. — Женщины не нападают на женщин, когда те дома, в постели с мужьями.
Пенман издает долгий невеселый свист.
— Мы, знаете ли, всякое видали, — говорит он. — Досужим домыслам у нас в голове не должно быть места.
С этими словами он снова кидает в рот пластиковую сигарету и, нажевывая, перегоняет ее языком из одного угла рта в другой. Похлопав Лютера по руке, он говорит:
— А вот вы в моих мыслях останетесь.
Лютер благодарит его и возвращается к сержанту Хоуи, дожидающейся его у оградительной ленты. Они проходят через редеющую толпу, на заднем фронте которой народ уже притомился стоять на цыпочках. Приближаются к обшарпанному «вольво». Лютер бросает Хоуи свои ключи. В машине холодно, попахивает фастфудом и подопревшей обивкой.
Хоуи заводит мотор, ищет тумблер обогревателя и включает его на полную мощность. Тот немилосердно гудит.
— Нарыли что-нибудь о жертвах? — интересуется, пристегиваясь, Лютер.
— Пока еще рановато что-либо утверждать, но компромата, судя по всему, нет. Из того, что нам известно, ясно одно: они действительно были друг другу верны. Единственное темное облачко — это, возможно, нелады с зачатием.
— Вот как? Они делали искусственное оплодотворение?
— В том-то все и дело, босс…
— Шеф.
— В том-то все и дело, шеф. Пять лет попыток экстракорпорального оплодотворения — и все впустую. Тогда они машут на это дело рукой и подумывают об усыновлении. Год с лишним назад миссис Ламберт от ЭКО отказывается, и тут вдруг — бац, и она понесла.
— Они были набожны?
— Можно считать, что нет, — у миссис Ламберт в вероисповедании значится англиканская церковь. А вот мистер Ламберт, похоже, интересовался буддизмом и йогой. Практиковал одно время макробиотическую диету, вегетарианство, всякие там принципы даосизма, баланс инь и ян.
— У него, наверное, отец умер рано?
Хоуи пошуршала документами:
— Здесь не указано.
— Мужчины, приближаясь к возрасту отца, когда он ушел из жизни, начинают всерьез подумывать о диете и здоровом образе жизни. Мистер Ламберт был в очень неплохой форме.
— Не то слово. Играл в теннис, сквош. Любил фехтовать, ездил на горном велосипеде. Марафон бегал не раз и не два. Ох, как его вспороли…
— Есть еще что-нибудь?
— Мы взглянули на охранную сигнализацию, — сообщает Хоуи. — Первый год после установки Том Ламберт использовал ее довольно интенсивно, а затем постепенно перестал. Модель поведения довольно типична, так ведут себя примерно четыре из пяти владельцев системы сигнализации. Одно время Ламберт практически забыл о ней, затем, четыре или пять месяцев назад, почему-то стал ею пользоваться снова.
— Это еще ни о чем не говорит, — замечает Лютер. — Миссис Ламберт была беременна, Иногда в таких случаях у мужчин обостряется бдительность в отношении своих подруг. Возрождается инстинкт пещерного человека.
— Или же что-то стало его тревожить, — рассуждает Хоуи, — возникли какие-нибудь подозрения. Может, что-то увидел или услышал.
— Ты имеешь в виду, на работе?
— Вы же сами сказали: люди. Люди, с которыми он сталкивался по долгу службы каждый день.
Лютер одобрительно кивает. Сержант Хоуи с довольным видом вводит координаты в навигатор.
По дороге Лютер спрашивает:
— А могу я прослушать тот звонок на девятьсот девяносто девять?
Она набирает номер, отдает ему свою трубку. Он слушает.
О п е р а т о р: Экстренный вызов полиции.
А б о н е н т: Да-да! Тут, похоже, что-то неладное творится. Я сейчас выгуливал собаку на Бриджмен-роуд. Слышу, вроде шум какой-то. А потом смотрю: прямо-таки жуть!
Клацанье компьютерных клавиш.
О п е р а т о р: Представьтесь, пожалуйста.
А б о н е н т: Это еще зачем? Какая необходимость?
О п е р а т о р: В принципе, это необязательно. Так что же вы видели?
А б о н е н т: Я видел мужчину. Вроде как он уносил ноги из того дома.
О п е р а т о р: Кража со взломом?
А б о н е н т: Не знаю. На взломщика он не походил, вроде староват для такого занятия.
О п е р а т о р: Сколько ему может быть, по-вашему, лет?
А б о н е н т: Лет? Не знаю… За сорок, наверное. Да, скорее всего, за сорок.
Стук клавиш.
О п е р а т о р: Хорошо. Успокойтесь. Что он делал?
А б о н е н т: Не знаю. Но при нем что-то было, сверток какой-то. И кровь, кровь… Он был весь в кровище! И на лице, и на… Он вроде как торопился по Кроссвелл-стрит и нес перед собой сверток… Это был просто кошмар! Это что-то очень, очень ужасное…
О п е р а т о р: Вас понял, наряд на выезде. Вы можете оставаться на линии?
А б о н е н т (сквозь всхлипы): Нет, извините, не могу. Ужас какой-то. Простите. Надо идти. Мне надо идти…
Лютер прослушивает запись трижды.
— Номер зафиксировали?
— Звонили с мобильного. Недавно о пропаже этого телефона подавал заявление некий Роберт Лэндсберри из Лирик-мьюз, Сайденгем. Два дня назад.
— У мистера Лэндсберри есть соображения, кто мог подрезать его сотовый?
— Сегодня опросим его еще раз. Хотя вряд ли. Он даже толком не знает, когда именно пропал у него телефон.
— И что же нам тогда думать? Что этот прохожий — залетный взломщик? Или, может быть, кто-то пытается обстряпать дельце, заодно устранив конкурента?
Хоуи пожимает плечами. Лютер задумчиво пожевывает губами.
— Это у нас единственный свидетель? — спрашивает он.