Он влезает на табуретку, заглядывает в высокие кухонные шкафы. Тут детям как раз удобно прятаться. Он, Патрик, тоже залез бы сюда, будь он Минного возраста (только тебе, Патрик, так и не удалось спрятаться в свое время, правда же?).
Мии нет нигде в кухне.
Он шлепает по коридору, заглядывает в стенной шкаф под лестницей.
Пылесос, старая швабра с отжимом, набор всякой уборочной всячины. Патрик миниатюрным фонариком высвечивает затянутый паутиной угол.
Мии здесь тоже нет.
Стоя под лестницей, он направляет луч фонарика вверх, в потемки. Будь он сам Мией, стал бы он прятаться там, наверху? В полной темноте и когда внизу страшный Генри? Вряд ли.
Патрик направляется в сад.
Забираться наверх Мия побоялась. Наверху темно, и там она будет как в мышеловке. Поэтому она выскользнула наружу, в сад.
Сад у Далтонов достаточно велик, с трех сторон его окружают высокие стены. Ей не взобраться на них. А сзади к дому примыкает старая пристройка. Когда-то давно здесь было что-то вроде уличной уборной. В ней страшновато и, наверное, пауки водятся. А по углам — старые битые кирпичи.
Мия босая. Широко расставляя ноги, она подбирается к углу пристройки и на ощупь цепляется кончиками пальцев за осыпающиеся щели между кирпичами. Пробует щели на глубину, после чего приподнимается, пытаясь влезть. Пальцы дрожат от напряжения.
Ноги скользят; она оступается и срывает ноготь. Но папа не зря звал ее обезьянкой за цепкость и умение лазать. Она одолевает с полстены, когда на кухню заходит человек. Мия замирает, припав к стене чуткой ящеркой. Единственное, что в ней двигается, это сердце — предательски, кулачком гулко выстукивает в тоненькой грудной клетке: бум-бум! бум-бум!
Она смотрит в окно снаружи на человека, лицо которого до странности нежное и встревоженное, как у какого-нибудь юноши-солдата. Вот он открывает шкаф и заглядывает внутрь. Все содержимое он выметает наружу, на пол. Мия знает, что человек ищет ее. Она не может отвести взгляд от этого зрелища, как не может иногда оторваться от фильма ужасов — потому что ей кажется, если перестанешь смотреть, то будет еще хуже.
Человек всматривается сквозь стекло; Мия видит, как он обводит сад взглядом. Глазами незряче скользит и по ней. Озаренная светом кухня похожа сейчас на аквариум с подсветкой. До Мии доходит, что человек, возможно, таращится на свое отражение.
Но воспринять это ей сложно. Поэтому, когда он поворачивается и выскакивает из кухни, Мия спохватывается, что это, возможно, ловушка. И замирает, льнет к стене, боясь пошевелиться.
Его нет довольно долго. Мия снова начинает взбираться, обдирая кожу на ладонях и ступнях. Один раз нога соскальзывает, и теперь уже она ссажена на голени до самого колена. Но Мия не сдается: тужится, подтягивается и наконец влезает на крышу старой пристройки.
А молодой человек тем временем возвращается на кухню. Чтобы открыть дверь и выйти в сад.
Мия мерзнет на крыше пристройки, по-кошачьи свернувшись в комочек на корточках. Сейчас она находится выше этого человека. Если он не приподнимет голову, то, может быть, и не заметит ее.
А тот осторожно шарит по саду, протыкая углы острым лучом фонарика. Когда он поворачивается в сторону Мии, она видит его лицо, страдальчески сморщенное, будто он плачет. Сбоку оно в чем-то черном, смутно напоминающем очертания человеческой ладони. На самом деле пятно у него там не черное, а красное…
Мия ахает, и человек поднимает голову. В полном безмолвии они смотрят друг на друга. Мия преодолевает еще один метр с небольшим — до ближней стены, за которой начинается соседний двор с садом. Отсюда она спрыгивает вниз. Приземляется неудачно, вывихнув лодыжку В другой раз Мия вскрикнула бы от боли, но сейчас ее даже не замечает. Несмотря на вывих, она пускается бежать во всю прыть.
Оглядывается она только тогда, когда широкий сад уже за спиной, а впереди, почти вплотную, ждут розовые кусты, готовые оцарапать кожу. Она видит, как ее преследователь влезает на стену. Прыгает вниз — куда ловчее, чем Мия. И лодыжка у него, похоже, невредима.
Спрыгнув, он напряженно горбится и проворно припускает в ее сторону. Мия пробует вскарабкаться, но ухватиться не за что: плющ, который до своего переезда возделывали Робертсоны, спутался и потерял упругость; сейчас он просто растягивается под ее руками. Мия основательно увязает в нем, и ее охватывает паника. И все же она решается оглянуться еще раз — всего один разок.
Он стоит перед ней, этот грустноглазый юноша с кровавым следом оплеухи на лице. Просто стоит, смотрит на нее и помалкивает. Даже непонятно, как долго он здесь.
Ей странно видеть, что этот молодой человек тоже как будто чего-то боится; ведь это значит, в доме происходит что-то еще более страшное. И что бы это ни было, это происходит с ее родителями. Мии хочется плакать, коленки у нее подгибаются.
Юноша прерывисто дышит. Он смотрит в сторону, на темный пустой дом, в котором раньше жили Робертсоны и который теперь выставлен на продажу.
— Пойдем, — говорит он Мии.
— Нет, — отзывается она твердо, хотя и тонким голоском.
— Послушай, — говорит ей юноша. — У нас нет времени. Совсем. Там в доме сейчас мой отец, и он послал меня за тобой.
Мия начинает плакать.
— Что ему нужно? — спрашивает она сквозь слезы.
— Он хочет, чтобы ты была его дочкой.
— Я не хочу быть его дочкой.
— Тогда пойдем со мной.
— А ты кто?
— Я Патрик. — Он мягко протягивает ей руку. — Нам сюда.
Мия не хочет брать его за руку. Тогда он просто шагает к кухонной двери пустого дома и пробует ее открыть. Она, конечно же, заперта. Он торопливо стягивает с себя куртку с капюшоном и обматывает ее вокруг кулака.
Парень со звоном; тычет кулаком в окно, вытряхивая из рамы непрочно сидящие куски стекла. Затем ловко, как червь, влезает в оконный проем. Кухонную дверь он отмыкает изнутри. За все это время Мия не издает ни единого звука.
С ощущением, что ей не надо бы идти за этим человеком, Мия, перебирая босыми ногами, все же спешит к кухонной двери Робертсонов. Вместе с юношей они молча пробираются сквозь жутковатую, гулкую темноту пустого дома. А из черных углов на них пристально смотрят тени всех тех, кто жил здесь прежде.
Наконец они подходят к входной двери. Патрик сноровисто ее открывает, и они с Мией выскальзывают на улицу, обратно в холодную ночь. Выскальзывают и пускаются бежать.
Генри заканчивает малевать на стене какое-то слово.
— Патрик! — нетерпеливо окликает он.
Ответа нет. И тут до его слуха доносится звон выбитого из оконной рамы стекла. Генри вмиг все понимает. Ага, значит, вот как?
Он оглядывается на хаос, который они с сыном учинили в комнате. Так же ужасно выглядят и его одежда, и волосы. Трусцой он припускает к кухне. Дверь в сад открыта. Стекло цело. У него сразу же мелькает мысль о пустующем соседнем доме.
Генри возвращается в гостиную и в спешке пакуется. Это тянется нестерпимо долго: все его инструменты сделались скользкими от работы, а руки подрагивают от гнева.
Вот он накидывает на спину рюкзачок и, вылетев через входную дверь, бежит к машине.
Они бегут в молчании. Патрик велел Мии быть тихой, как мышка, иначе отец моментально узнает, где они.
Патрик бежит быстрее Мии, нежные ножки которой мало того что босы, так еще и лодыжка повреждена. А мостовая как наждак.
На бегу он круто оборачивается, приплясывая на месте:
— Торопись, ну же! Ну пожалуйста!
Она старается. Но на обочине кто-то, как назло, разбил пивную бутылку, и Мия наступает на осколок стекла. При этом она даже почти не вскрикивает, и Патрик проникается к ней уважением.
На улице очень тихо.
Генри слышит детский вскрик. Девочка… Он прибавляет ходу, сжимая на бегу кулаки. В одном из них зажат нож для ковровых покрытий.
Патрик подбегает к Мии. Видно, как струйки слез, текущие у него по лицу, размывают пятно крови.
— Я знаю, болит, — шепчет он. — Да-да, я знаю, как это больно. Но, пожалуйста…
Она, как может, хромает к нему. Патрик опускается на колени. Теперь они с Мией одного роста, лицом к лицу.
— Давай, я тебя понесу ладно?
Она колеблется, балансируя на одной ноге. Но когда видит, с каким страхом он глядит через ее плечо, соглашается:
— Ладно.
Патрик подхватывает Мию на руки — прохладная кожа, теплая кровь. Девчонка — вся из углов и узлов — на самом деле тяжелее, чем выглядит.
Патрик бежит. Автомобиль уже недалеко.
Генри на бегу сворачивает за угол и видит их. Вон он, Патрик, торопится с девчонкой на руках. Одна ступня у нее черная, видимо от крови. Генри захлебывается клокочущим смехом, который и на смех-то совсем не похож. Наддает еще ходу.
Патрик добирается до «тойоты короллы» и опускает Мию на землю.
— Сейчас-сейчас, секунду Присмотри пока за дорогой.
Она прислоняется к машине, оглядывая плоскую ленту шоссе. Патрик лихорадочно шарит в карманах в поисках ключей. Руки трясутся.
Слышно, как Мия издает горловой хныкающий звук.
— Что? — Неверными пальцами он пытается вставить ключ в замок.
— Он идет сюда.
Патрик вскидывает голову и видит Генри, который несется к ним во весь дух. Совершенно обезумевший, забрызганный кровью. А в руке — коверный нож.
Патрик понимает: завести мотор уже не получится.
— Мия, — отрывисто командует он, — убегай, сейчас же. Вопи, визжи. Во весь голос ори, чтоб услышали.
Мия видит в его глазах нечто такое, что заставляет ее вмиг сорваться с места. Она кричит на бегу. Выкрикивает одно и то же слово: «По-мо-ги-те!»
Патрик, сжимая ключи ждет, когда Генри на него бросится. Страха совсем нет. Он думает о своем велосипеде, о ВМХ с укрепленной рамой для грунтовок.
А Генри все бежит и бежит, не замедляя хода.
Патрик напрягается всем телом. Генри наклоняется, бьет Патрика под дых, заставляя его опрокинуться на капот. С силой распяливает его и, схватив за горло, полосует, полосует ножом для ковров.