Генри смотрит на него с пола, злорадно скалясь. Ох как хочется его от всей души пнуть в морду…
В самом нижнем ящике Лютер натыкается на рулончик липкой пленки. Хватает ее, бежит к Хоуи, опускается рядом на колени.
— А ну-ка, давай присядь, — просит он, — всего на секунду.
Он пытается придать раненой сидячее положение, но у той не получается. Хоуи паникует оттого, что не в силах дышать. Вместо дыхания — рваные всасывающие всхлипы.
Что ж, ладно.
Лютер укладывает ее на пол. Отрывает от пленки квадрат, прижимает его к ране. Следующим вдохом Хоуи слегка его втягивает, тем самым запечатывая дыру.
Лютер принимается щедро обертывать Хоуи пленкой — слой за слоем. Целлофан скользкий, весь в кровавых разводах.
Лютер стоит на коленях, сосредоточенно внушая ей: с тобой все в порядке, все в порядке, все в порядке…
Сделав все возможное для Хоуи, он возвращается к Мэдсену.
— Генри, где Мия?
Мэдсен лишь с язвительной жалостью улыбается: мол, увы. Так-то, брат.
У Лютера внутри все холодеет. Он озирается, глядя на кровавый хаос. На мучительно всхлипывающую Хоуи. На Джен Мэдсен, убитую собственным ребенком. На эту кухню, где было приготовлено десять тысяч супружеских обедов, заварено сорок тысяч чашек чая. Целая история долгой семейной жизни, уничтоженная за один вечер. Жизнь и смерть, сошедшиеся друг с другом, как корабль и айсберг.
Лютер понуро сидит на полу рядом с Генри, опираясь спиной о кухонную тумбу.
Вдали уже слышно неистовое завывание сирен.
— Так ты мне не скажешь, где она? — спрашивает Лютер.
Генри Мэдсен пожимает плечами.
Над дверью висят настенные часы. Они здесь тикали, еще когда премьер-министром была Маргарет Тэтчер и обещала принести надежду в те дома, где царит отчаяние.
Сейчас на часах девятнадцать минут двенадцатого.
— Сколько ей осталось?
— Примерно до полуночи.
Лютер устало смеется.
— Ну, арестовали мы тебя — дальше что? Ты сидишь себе молча и каждой этой минутой упиваешься. Какая у тебя власть, какая сила! А? Контроль. Знать, что та девчушка задыхается, умирает где-то там в темноте. А вокруг тебя толпой носятся все эти копы и ничегошеньки не могут поделать. Вот это кайф, как раз для такого, как ты. Знать, насколько ты круче всех остальных.
Мэдсен сидит и помалкивает.
Лютеру кажется, что череп у него лопается, словно яичная скорлупа, и оттуда кишмя выползают пауки. Он торопливо подбирается к Хоуи, целует ее в щеку.
— Держись, — призывает он, — наши уже рядом, вот-вот будут здесь. Ты слышишь их?
Хоуи мычит что-то невнятное — и не понять, то ли от боли, то ли пытается ответить. У нее из кармана Лютер выуживает ключи от машины и возвращается к Мэдсену. Отстегивает его от духовки, вздергивает на ноги. Взяв его руку на излом, тащит к выходу.
Мэдсен упирается:
— Эй, мы куда?
Сирены все ближе. Надо спешить.
Скорченного Мэдсена Лютер вытаскивает на тротуар. Открывает дверь машины и засовывает его в закуток перед передним пассажирским сиденьем. Как только управляется с этим, в конце улицы показывается «скорая». Через считаные секунды их заметят.
«Скорая» уже у дома. Лютер забирается в «вольво» и заводит мотор. В заднее зеркальце видно, как в дом Мэдсенов бегут врачи. Сразу за «скорой» к дому подлетают полицейские авто, из них высыпают полисмены.
Лютер отъезжает; вынимает рацию.
— Говорит детектив Лютер, — выходит он в эфир.
Я в пути, преследую подозреваемого. По всем признакам это Генри Мэдсен.
Когда он уходит со связи, Мэдсен смотрит на него немигающим взглядом. Отрадно видеть в его глазах первые признаки неподдельного страха.
— Мы куда? — спрашивает он отрывисто.
— Куда-нибудь туда, где потише.
— Зачем?
Лютер рулит, не отвечая. Полицейские мигалки остаются далеко позади, озаряя тьму бесшумными синими взблесками.
Глава 30
Теллер и Рид прибывают в ту минуту когда Хоуи на носилках загружают в машину «скорой помощи».
Тело Джен все еще на кухне. Джереми Мэдсен находится на заднем сиденье полицейской машины, не в силах поверить в реальность происходящего на этой бликующей синевой улице, где стало вдруг нестерпимо шумно.
Роуз Теллер отводит Рида подальше от полосатой ленты.
— Не для протокола, — тихо говорит она.
Рид кивает, отчего у него снова стреляет в шее. Он хватается за нее, легонько массажируя.
— Не для протокола, — соглашается он.
— Куда, на хрен, делся Лютер?
— Роуз, я не знаю. Ей-богу, не знаю.
— Опять он решил пуститься во все тяжкие?
— В смысле, не думает ли снова что-нибудь учудить?
— Вот именно: не думает ли он снова что-нибудь учудить.
— Смотря что иметь под этим в виду.
Теллер придвигается вплотную к Риду.
— Ты понимаешь, что сейчас не время шутить? — рычит она. — У меня выбыл из строя офицер, я по уши в трупах. На мне пропавшая девочка, пропавший подозреваемый и пропавший детектив. Так что мое чувство юмора, скажу я тебе, изрядно пообтрепалось.
Паузу Рид заполняет тем, что лезет в карман. Достает пластиковый тюбик, сковыривает с него крышечку и на сухую заглатывает пригоршню кодеина.
— Вот молодец, чтоб тебя, — ворчит Роуз, пробегая рукой по своим волосам.
Рид давится таблетками и хмурится. Кодеин штука мощная, но совершенно невкусная.
— Хотите начистоту? — спрашивает он.
— А кто ж не хочет, Йен. Конечно хочу.
— Тогда вот мое мнение, Роуз. Необязательно основанное на фактах.
— Выкладывай.
— Что бы он ни делал, без причины он бы этого делать не стал.
— Да знаю я, черт бы тебя подрал. Но что это за причина?
Ее холодный взгляд дает понять Риду: можешь идти. Он задумчиво уходит, держа руки в карманах.
Теллер звонит Зои. Та берет трубку далеко не сразу.
— Роуз? Что случилось?
— То, что я тебе скажу, — Роуз вынуждена повысить голос, чтобы перекрыть шум, — говорить мне, вообще-то, не положено. Потому что мы здесь все в дерьмовой ситуации, и если кто-нибудь это учует…
— Это имеет какое-то отношение к Шенку?
— А что Шенк?
— Он сегодня утром ко мне приезжал…
— Зои, я тебя на этом месте прерву. Скажи себе «стоп» прямо сейчас. Есть вещи, о которых мне лучше не знать.
— Извини. Я думала, ты поэтому и звонишь.
Теллер смотрит на Рида. Тот стоит, скрестив руки на груди, посреди дороги и наблюдает, как стрекочущий вертолет шарит лучом прожектора по улицам и садам.
— Нет, — отвечает Теллер, — я звоню не поэтому. — Она хмурится — черт возьми, уже двое суток не принимала душ и не переодевалась… — Мне кто-нибудь, мать вашу, может сказать, что на уме у Джона?
Зои молча ждет на линии. Теллер представляет, какое у нее сейчас лицо, и испытывает к ней легкую неприязнь.
— Ты с ним разговаривала в последние час или два? — спрашивает Теллер.
— Нет. А что?
— Ты правду мне говоришь? Я ведь не Шенк, и мы тут не какую-то сраную тачку обсуждаем. Речь идет об очень важных вещах.
— Роуз, я с ним не разговаривала. А в чем дело?
— Дело в том, что мы его потеряли.
— Что значит — потеряли?
— Если так пойдет дальше, Зои, — если оно вообще пойдет дальше, — то мы все окажемся в глубокой жопе. Ты понимаешь? Возможно, мы уже в этой жопе, и загнал нас туда он, и не кто иной.
— Роуз, дальше ничего не пойдет. Я никому не скажу, ни звука.
Теллер перечисляет события истекшего дня. Семья Далтон. Мия Далтон. Патрик, который оказался Эдрианом Йорком. Мать Йорка. Генри Мэдсен со своими дохлыми псами, сгоревшим домом и жутким узилищем в подвале.
Она рассказывает Зои о приемных родителях Мэдсена; о его матери, зверски убитой в собственной кухне. О сержанте Хоуи, которую пырнули под грудь отверткой и за жизнь которой теперь борются в машине реанимации.
А Зои сейчас, между прочим, находится у Марка.
Они сидели в гостиной, уютно прильнув друг к другу голышом под мягким одеялом, и смотрели фильм под бутылочку вина и косячок. В данный момент нажавший на «паузу» Марк ждет, пока Зои закончит разговор.
Марк видит, как у нее медленно расширяются глаза, а рука, будто во сне, тянется к горлу. Сейчас Зои кажется Марку до того хрупкой и красивой, что он испытывает мимолетную жалость к Лютеру за то, что тот любит и одновременно теряет такую женщину.
— Я все-таки не понимаю, — говорит Зои, — что ты до меня пытаешься донести?
— Насколько мне видится, — полукричит Роуз сквозь шум своего не столь милого, как у Зои, окружения, — у нас два варианта. Вариант первый: маленькая Мия мертва и Джон по-тихому увез куда-то Генри Мэдсена, чтобы расправиться с ним.
Она дает Зои ровно секунду на усвоение этой информации.
— А второй вариант?
— А над вторым мы тут сами голову ломаем.
Когда Зои вновь берется говорить, голосок у нее тонкий и жалобный.
— Роуз, я правда ничего от него не слышала. Честное слово.
— А ну-ка, погромче, тут шумно.
— Он не звонил!
— А? Ага, — говорит Теллер. — Но только никому ни слова, ладно? А то тут просто конец света.
— Ни словечка.
— Если он все-таки на тебя выйдет…
— Я тебе перезвоню. Сразу же.
— Мгновенно!
— Пулей! Роуз?
— Что?
— А с ним… все в порядке?
— Честно говоря, думаю, что нет.
Разговаривать больше не о чем. Зои мямлит что-то благодарственное и кладет трубку. И безмолвно, расширенными глазами смотрит на нее.
Марк ни о чем не спрашивает. Просто обнимает ее голые плечи своей теплой рукой. Так они и сидят, нагишом, прижавшись друг к другу, на софе, под одеялом, от которого чуть припахивает сексом, в этом уютном доме с его запахами травки, сочно-зеленых растений, книг и кожи.
Лютер гонит по Колни-Хэтч-лейн, не сбавляя скорости на поворотах. Мэдсен колотится в окно, пытается кричать сквозь него встречным автомобилям, давать знаки прохожим на улицах. Но машина беспрепятственно мчится мимо, на двух колесах поворачивая на Хэмпден-роуд, а затем на Сидней-роуд.