— Но кое в чем ты ошибся, — сказала она, и ее улыбка вернулась впервые с тех пор, как мы расстались с Кири. — Барды будут петь о великолепной Галасс и Лютере, а не наоборот!
Итак, мы поехали дальше.
Я думал, что руины города и были границей Сумрачного Болота, о которой предупреждала Кири, но к полудню смысл ее слов стал намного яснее. Леса уступили место болотистой низине, за исключением поросших деревьями холмов среди ила и тины примерно в километре впереди. Их вершины были увенчаны развалинами древних зданий.
На протяжении нескольких километров почва становилась все более топкой, пока скакуны не начали вязнуть в ней, тяжело дыша. По возможности мы передвигались обходным путем от одного холма к другому, время от времени останавливаясь на самой сухой земле, которую только могли найти. В довершение всего широкую лощину, в которую мы спустились, заполнял туман, сужая нам обзор всего до пары сотен шагов, а холмы, служившие ориентиром, превратились в далекие тени.
Именно тогда у меня появились первые дурные предчувствия, но Галасс была поглощена новым планом, и я не хотел показывать ей, что боюсь. Сумерки еще не наступили, но тучи уже сгустились, солнце почти не светило, и мы решили разбить лагерь на вершине холма, пока не стемнело окончательно. Мы нашли относительно сухую землю и, привязав наших коней к кривым деревьям, принялись разводить костер и строить укрытие.
Внезапно хлынувший дождь еще больше испортил настроение; туман сменился ровной стеной падающих капель. Между тремя деревьями мы натянули брезент, укрылись вместе с лошадьми под этим навесом и перекусили всухомятку. Забавное дело, в старых сказках никогда не упоминалось ни о том, как неудобно спать в промокшем насквозь снаряжении, ни о том, как унизительно мочиться под проливным дождем. Я начинал понимать, что был чересчур самоуверенным.
Настала очередь Галасс нести вахту, но мне все же потребовалось некоторое время, чтобы уснуть. Дождь тарахтел по навесу, рядом бежали ручейки свежей воды. Я спал урывками; в конце концов, меня разбудило тяжелое фырканье коней, и в тот же миг рука коснулась моего плеча.
Открыв глаза, я посмотрел вверх, в наполненную звездами щель в лесном пологе. Это было прекрасно. Редко увидишь такое зрелище: звездный свет в Альдуруке затмевали печной дым и свет настенных фонарей, в то время как в самом лесу ночное небо скрывалось за кронами деревьев.
Галасс крепче сжала мое плечо, вдавливая наплечник в тело; фырканье коней становилось все более настойчивым.
Присев, я понял, что она смотрит вниз, как и наши кони. Туман поднимался от мутной воды внизу, создавая впечатление, что мы сидим на вершине горы над пропастью. И в этом была своя красота, скорее умиротворенная, чем величественная, но мне было не до того, чтобы ей наслаждаться: я увидел то, что встревожило мою спутницу и лошадей.
В густом тумане двигались тени.
Всадники выстроились гуськом, а за ними шли пешие воины. Силуэты двигались с запада на север примерно в половине болтфолла от нас. Я сразу понял — то была не армия живых, ибо от нее не исходило никакого шума. Ни топота ног, ни копыт, ни звона сбруи, — ничего.
Кожей на щеке я почувствовал дуновение холодного ветра, но он не всколыхнул листья на чахлых деревьях и не взъерошил гривы коней.
— Мертвые из Серого Дома, — затрепетав, прошептала Галасс.
Меня тоже затрясло от страха. Я потянулся за пистолетом в кучу вещей, служившую мне подушкой. Вытащив его из кобуры, я выпрямился.
— Думаешь, призрака можно застрелить, как зверя? — прошептала Галасс, хватая меня за руку.
Мы наблюдали, как полупрозрачные воины скользят сквозь туман и уходят все дальше в болота. Я не видел ничего, кроме смутных очертаний и теней в тумане. Каждый раз, как кто-то из них проходил мимо, я опасался, что какой-нибудь воин обернется в нашу сторону и увидит, как мы, дрожа от страха, стоим на вершине холма, а затем поднимет тревогу ужасающим криком.
Но никто нас не заметил, и мне в голову пришло, что, может быть, призраков там и нет. Или это просто мираж-воспоминание, запечатленное на местности вокруг Серого Дома и видимое каждый раз, когда соединяются свет звезд и туман.
Должно быть, видение длилось всего несколько минут, но нам казалось, что прошли часы, пока последние призраки не растворились в тумане. Мы еще долго стояли, не шевелясь и до последнего пытаясь разглядеть в тумане призрачный строй.
Больше в ту ночь мы не спали. Хотя временами веки тяжелели, как свинец, но стоило их смежить, как мне казалось, что я чувствую ледяное прикосновение мертвецов на своей коже, и я просыпался вновь. Тем не менее, когда первые пятна рассвета заалели в тумане, именно этот миг ощущался как пробуждение ото сна, настолько нереальным казалось увиденное.
Мы молча собрались, даже не подумав о завтраке. Раннее утреннее солнце рассеяло большую часть тумана, открыв на горизонте к северу высокий холм, увенчанный россыпью деревьев и разрушенными стенами.
— Должно быть, это и есть Серый Дом, — предположил я, взяв поводья Аккадис, чтобы повести ее вниз по склону. — Мы будем там уже к полудню.
— Я не буду, — ответила Галасс. Ее глаза словно налились кровью, а смуглая кожа вокруг них стала еще темнее, словно много ночей прошло с тех пор, как она спала последний раз. — Я достаточно насмотрелась на Серый Дом и своих предков. Там обитает тьма, даже после стольких столетий. Давай вернемся в леса и поохотимся, как настоящие рыцари.
— А как же история о Галасс и Лютере? Неужели все будут говорить, что мы бросили вызов Сумеречному Болоту, но остановились на полпути? Призраки ушли, и даже если они не привиделись нам от усталости, то и вреда причинять не собирались. Пойдем, мы вернемся в лагерь еще до заката, обещаю.
— Ты обещаешь? — ее смех был холоден, как прикосновение призрака прошлой ночью, и резал мою душу острее, чем цепной меч. — Кири была права, а я ошибалась. Эти земли — не место для двух оруженосцев. Мои предки едва не погибли в этих болотах, и я не дам им второго шанса покончить со своим родом. Дух Эзрекиила чувствует мою кровь, а я чувствую его присутствие в каждом корне и дуновении ветра. Он ищет меня, ищет тех, кто избежал его гнева.
С этими словами она вскочила на коня и понеслась с холма, возвращаясь по вчерашним следам.
— Иди на юг! — крикнул я ей вслед. — Держись так, чтобы восходящее солнце было слева! — не знаю, не услышала она или не обратила внимания на мои слова, но продолжила путь на запад. Некоторое время я наблюдал за ней, испытывая сильное искушение отправиться следом. Я вспомнил собственные слова. Будут ли барды петь о том, как храбрый сар Лютер бежал от каких-то не то реальных, не то выдуманных призраков, вместо того чтобы бросить вызов костям древнего города? Я поклялся, что вернусь в Альдурук, чтобы почтить Орден, и мой рассказ будут помнить целую вечность.
Да, таким я был бестолковым в молодости.
По крайней мере, Аккадис, как мне представлялось, готова была остаться со мной до конца, и я сел верхом, когда мы достигли заросших тиной вод. Аккадис медленно, но верно брела на север, перед каждым шагом проверяя, тверда ли почва под ее копытами. В первой половине дня тучи сгустились снова. Солнечный свет почти не достигал земли, и я потерял из виду холм Серого Дома. Несмотря на это, мы старались придерживаться маршрута. Аккадис временами приходилось погружаться по брюхо в болото и с громким фырканьем взбираться на илистые берега. Возможно, она фыркала от прилагаемых усилий, но мне начало казаться, что она жалуется на свою тяжелую ношу.
С наступлением дня мой прежний оптимизм угас, как и солнечный свет. Я решил, что сейчас где-то полдень, но земля под копытами Аккадис все не затвердевала, и не было никаких признаков подъема в гору, который отметил бы наше восхождение к разрушенному городу. Я запел было, так же, как и когда только выехал из Альдурука, но голос мой казался выдохшимся и монотонным. Он словно растворялся в окружающей пустоте. С обеих сторон раздавались карканье и тревожные скрипы, в воде плескались невидимые существа.
Я все время оборачивался, проверяя, нет ли кого-нибудь позади. Я надеялся, что это Галасс, набравшаяся храбрости, но в то же время боялся увидеть бесплотного всадника. Но я так и не увидел ни живых, ни мертвых — лишь пустоту густого тумана, клубящегося от термальных источников. Я не выпускал из рук пистолет и искал успокоения в том, что держу оружие наготове, насколько это вообще могло укрепить мои истощенные нервы.
Именно в такие минуты я более всего опирался на уроки моих наставников.
— Храбрость, — произнес я вслух, — это не отсутствие страха, а преодоление его.
Если бы я шел пешком, то, скорее всего, повернул бы назад или в сторону, но Аккадис целенаправленно шла вперед. Я отбросил всякую мысль о том, что мы вернемся к месту, где останавливались на привал, даже если бы верил, что смогу его отыскать. Теперь я планировал разбить лагерь в развалинах города, как только достигнем твердой земли.
Моя решимость была вознаграждена: Аккадис стало легче ступать по земле, а в темноте болот я разглядел что-то еще более темное, оказавшееся склоном высокого холма. Аккадис тоже почувствовала это и напряглась, чтобы двинуться вверх. Я пока не разрешал ей скакать галопом, потому что опасался столкнуться с какой-нибудь напастью впереди, на покрытом грязью склоне.
— Терпение, — успокоил я лошадь, наклоняясь вперед, а затем, вложив пистолет в кобуру, свободной рукой погладил ее по шее.
И вдруг слева от нас болото словно лопнуло, забрызгав нас грязью и водой. Аккадис заржала и встала на дыбы. Я держал поводья лишь одной рукой и не удержался в седле. Отпустив их, я плюхнулся в грязь. Я захлебывался в грязной воде, водоросли и сорняки тянули меня за руки и ноги, сводя на нет все попытки освободиться. Аккадис заржала снова — самым ужасным и неестественным криком.
Грязь и тина ослепили глаза, я неуклюже двинулся вперед, пытаясь нащупать седло или