челюстей — то в одну сторону, то в другую.
— У нас нет времени на ремонт: враг может быть уже на Терре, — заявил он наконец.
Если противник уже находится на желаемой вами позиции, не дайте ему возможности ускользнуть и убедитесь, что он не изменит своего решения.
— Не знаю точно, когда прибудет подкрепление, — я развел руки, извиняясь. — Как только транспорты прибудут, я лично поведу их на Терру.
Я старался не накалять обстановку. Неужели я зашел слишком далеко? Возможно, напоминание о подкреплении убедит его остаться…
Нет. Он скорее потеряет конечность, чем задержится дольше, чем это необходимо. Особенно теперь, когда я поманил его двойной перспективой воссоединения со Львом и противостояния Хорусу. Тем не менее, мне нужна была гарантия, что он не удивит меня еще чем-нибудь. Пока я смотрел на мерцающие руны на дисплее, в голову пришла одна мысль.
— У одного из моих библиариев есть что-то вроде… таланта читать варп, — начал я. — Его зовут Вассаго. Это он предвидел ваше прибытие и предсказал полет Тифона к Терре.
— Тифон? — резко спросил Корсвейн, глядя мне в глаза. Я понял свою оплошность и постарался успокоиться. Как я уже говорил, чтобы солгать космодесантнику, требуется хладнокровное мужество. Биология человека выдает обман. Я снова ощутил ледяное прикосновение Губителя жизни. Мое положение стало более рискованным, чем раньше, но клинок по-прежнему покоился в ножнах. Я старался не выдавать себя, остро сознавая, что не стоит совершать движений, которые могут показаться Корсвейну враждебными.
Корсвейн среагировал бы раньше, чем подумал об этом, как и любой космодесантник.
— Мы засекли судно, в котором я узнал «Терминус Эст», — вяло объяснил я, выдавив улыбку. — Я ведь сражался в этой же звездной системе плечом к плечу с Тифоном в более счастливые времена.
— Да, конечно, — подтвердил Корсвейн. Несколько секунд он пристально смотрел на меня. Холодное прикосновение Губителя жизни, моего спасательного круга, пульсировало на коже. — Вы с Тифоном ведь сражались вместе.
— Вассаго, — повторил я. — Он поможет отследить путь врага к Терре. Я надеюсь, еще один варп-провидец не станет для вас обузой. Ах да, и берите с моих кораблей столько воинов, сколько у меня есть, чтобы укрепить свои силы.
— Отправьте всех, кого можете, — ответил Корсвейн, но его мысли уже были заняты делами поважнее. Я чувствовал, как он жаждет, чтобы я оставил его в покое. Соблазн славы в битве за Терру манил его, а нервы гудели от необходимости действовать.
— Конечно, я пошлю все возможные силы, — заверил я его. Он хмыкнул в знак согласия и повернулся к экрану, в последний раз подставив свою широкую спину под удар.
— Я прикажу сопроводить вас обратно на ваш корабль, — закончил он.
Через несколько секунд двери откроются, и возможность воспользоваться Губителем жизни исчезнет. Я кое-как разрешил конфликт, но обещание Каласа не давало мне покоя. Знак моей преданности. Высвобождение потенциала. Милость Темных Богов. За простым действием меня ждала жизнь, о которой стоило поразмыслить.
Все, чего я желал, могло стать моим с одного удара клинка.
Попрощавшись с Корсвейном, я развернулся и пошел к двери.
— Что стало с Губителем жизни? — спросил Нахариил. — И какое это имеет отношение к Оллдрику?
Во время своего рассказа Лютер немного расслабился и опустился на колени, словно проситель. Он погрузился в свои воспоминания настолько, что поднял глаза, будто впервые увидев Верховного Великого Магистра.
— Губитель жизни? Я сохранил его, держал при себе, потому что знал — он мне понадобится. Знал, что когда я столкнусь с врагом, не смогу победить никаким другим способом.
— Ты говоришь о Льве? — сжав челюсти, выдавил Нахариил. — Ты убил примарха колдовским клинком!
— Я не убивал его, — настаивал Лютер, медленно раскачиваясь взад и вперед. Видение сформировалось, когда он протянул руку, очень темное на фоне ладони. Он услышал треск пушек и хриплые крики. Ярость Льва сверлила разум Лютера, а меч примарха, сражавший королей, пронзил его бок. — Когда Лев ударил меня, кинжал висел у меня на поясе. Но я не мог его вынуть. Я заглянул в лицо брата, полное гнева, и понял, что ошибся.
Лютер разрыдался, вновь переживая свое роковое заблуждение. Он почувствовал дыхание брата, смешанное с запахом крови. Бывший Великий Магистр чуть не задохнулся от собственных слов.
— Боги все еще желали, чтобы я принес последнюю жертву. Но я всегда боролся за Калибан, а не за них! Я не мог убить брата по той же причине, по которой не смог лишить жизни и верного Корсвейна.
— А Оллдрик? Скажи мне, как найти его, как остановить.
— Почему? — Лютер заплакал и упал вперед, прижавшись лбом к холодному полу. — Почему ты меня не слышишь?
— Изъясняйся понятнее, и я выслушаю твою исповедь, — заявил Нахариил.
— Земля меняется, но твоя дорога идет лишь в одном направлении, что бы я ни говорил! — прорычал Лютер, садясь с раскрасневшимся от гнева лицом. — Я предостерегаю тебя снова и снова, но ты меня не слушаешь!
Он поднялся на ноги, умоляюще подняв руки.
— Это пытка!.. Ох… быть символом лжи, узревшим истину — слишком жестокая пытка. Отпусти меня, Лесной Лев! Освободи! Я не могу спасти твоих сыновей! Я не в силах сделать то, чего ты хочешь…
— Это не Темным Ангелам нужно спасение, — прохрипел Нахариил, прежде чем выбежать из комнаты.
— Вернитесь к ним, — прошептал Лютер растущим теням, в которых поблескивали красные глаза. — Или верните его! Освободите его… Он сможет спасти всех нас!
ИСТОРИЯ О СЕРДЦЕ
Следующие Великие Верховные Магистры возобновили жестокие допросы: их будто больше волновала исповедь Лютера, чем сведения, которые они могли почерпнуть из его оборванных пророчеств. Иногда они уговаривали, иногда полагались на лезвия и кулаки. Ни то, ни другое не давало результата, ибо Лютера уже мало что волновало, в том числе и телесная боль. Пытка, которой он подвергался во время стазиса, была гораздо тягостнее: его разум терзало мучительное ощущение лежащего на нем проклятия.
Он так старался убедить их, что не ему надо раскаиваться… Но, казалось, он разучился ясно выражать свои мысли. Может, это и было истинным проклятием, которое боги наложили на него за предательство. Собственный язык словно изменил Лютеру, и тот, кто некогда был сведущ в дипломатии и искусстве управлять государством, теперь невольно искажал каждую свою мысль.
А затем пришел один человек, и он казался совсем другим.
Азраил. В этом Темном Ангеле чувствовалась сила, которая немного умиротворяла Лютера. Азраил сохранял спокойствие в моменты, когда прошлые Магистры взрывались яростью. Он относился к Лютеру настороженно и не сочувствовал ему, но понимал природу его обреченного существования. Говорил Азраил столько же, сколько слушал. Он рассказывал Лютеру о том, сколько прошло времени, и делился обрывками новостей из внешнего мира, чтобы бывший Великий Магистр мог воспринимать настоящее.
Но даже при всем при этом Лютеру было нелегко оставаться убедительным. Чем больше он размышлял, кем стал и во что превратились Темные Ангелы, тем отчаяннее желал освободиться. И так продолжалось раз за разом.
После нескольких встреч Лютер очнулся коленопреклоненным с руками, сложенными перед собой, преисполненный невыразимой потребности в прощении. Он снова и снова просил о нем, но Лев по-прежнему не отвечал. Однако перед ним стоял Азраил, и лицо у него в этот раз было мрачнее, чем у любого Верховного Великого Магистра до него.
Он не успел произнести ни слова: в памяти всплыло воспоминание, и только тогда Лютер заговорил, в глубине души понимая и то, что именно это следует услышать повелителю Темных Ангелов, и то, что тот не станет его слушать.
— Я вырос в этих каменных стенах. Эти башни, Ангеликаста, великий Альдурук… Я слышу, как эти стены шепчутся обо всем жестоком и счастливом, прекрасном и ужасном, что здесь происходило. Их, как и меня, вырвали из дома…
Ребенок в крепости. Дитя Ордена. Меня воспитали надменные рыцари, высокие стены и легенды об убийстве зверей. Я научился ездить верхом и владеть мечом и словом, не покидая внешних стен. Здесь я познал и радость любви, и муки горя по умершим родителям, здесь я лил слезы над потерянными женой и ребенком. Я смеялся и плакал, предавший и познавший предательство, все мои мысли были заняты Альдуруком.
Это место знает меня даже лучше, чем Лев.
И оно до сих пор стоит. Вековечный оплот Ордена. Крепость Темных Ангелов. Их сила придавала ей форму.
Я переживаю это воспоминание впервые за всю жизнь, но теперь вижу его так же ясно, как и в тот день, когда это случилось.
Когда мне было всего семь лет, как посчитали бы летописцы Терры, как-то ночью я проснулся от страшного сна. Я лежал у себя в комнате, через окно струился свет звезд, и мне показалось, что из-за двери доносится какой-то шум.
Я встал с кровати и открыл дверь. В палатах и спальнях царила полная тишина — ни дыхание, ни храп, ни скрип кроватей, казалось, не нарушали безмолвие крепости, и что-то в этой тишине было неестественное. По крайней мере, в той башне, где спали мои родители. Но я не поддавался страху.
Босиком я прошел по каменному коридору к лестнице и начал спускаться.
Я чувствовал, что за мной наблюдают, но сколько я ни оглядывался — никого не видел. Повторюсь, это не было игрой моего испуганного воображения; все происходило на самом деле. Я продолжал спускаться дальше, мимо всех знакомых мне коридоров, кухонь и комнат.
Воздух вокруг меня засветился, хотя я не брал с собой факел.
Затем я наткнулся на огромную окованную металлом деревянную дверь высотой с ворота наших стен. Я думал, будто мне это снится, но нет — все было наяву: и парок, который вился от моего дыхания, и покалывание кожи, и тяжесть двери, когда я ее толкнул.
Я заметил движение и так впервые в жизни увидел Смотрящего-во-Тьме. Сверкая красными глазами, он слился с тенями, но не раньше, чем я поспешил за ним, проскользнув между дверью и аркой.