На самом деле оба понимали, что разногласия закончатся только после того, как один из них умрет. Каждый из двоих думал, что это будет не он. Сильва не собирался отпускать Рахмана. Осетина ждала смерть. Получив требуемую сумму, спортсмены намеревались обзавестись огнестрельным оружием и разгромить осетин. Тогда бы они подмяли под себя рынок и единолично контролировали прочие доходные места города. Таков был план Сильвы. Что касается Рахмана, то он жаждал отмщения и надеялся, что оно не за горами.
— Я подумаю, — сказал он.
— Так-то лучше, — кивнул Сильва. — Сейчас тебе пиццу принесут. Пива хочешь? Безалкогольного.
Рахман красноречиво скривился и спросил:
— Вина нет? Или лучше травы?
— Дурь не держим, — ответил Сильва с достоинством.
Это были последние фразы, которыми они обменялись.
Когда Рахману дали поесть и заперли его в комнате, он, передвигаясь задом по полу, добрался до паяльника, обхватил кончиками пальцев штепсель и с четвертой попытки сумел вогнать штырьки в отверстия розетки. Дальше дело пошло проще. Дав паяльнику накалиться, пленник взялся связанными руками за рукоятку и прожег ленты скотча, после чего они легко распались на расплавленные лохмотья.
Открыв окно, Рахман посмотрел вниз. Прямо под ним расстилался навес бокового входа. Окно находилось на третьем этаже, но навес значительно сокращал расстояние до земли.
Не колеблясь, Рахман принялся стаскивать маты и бросать их вниз. Он занимался этим до тех пор, пока не приготовил мягкую кучу для прыжка. Его не покидало опасение, что кто-нибудь явится на производимый им шум, однако «бульдоги» то ли отсутствовали, то ли были увлечены тренировкой. Одним словом, обошлось.
Рахман сел на подоконник и свесил ноги вниз. На стоянку подъехала машина. Оттуда выбрался молодой человек с телефоном и открыл багажник, готовясь достать вещи. Рахман набрал полную грудь воздуха и прыгнул.
Он упал на гору матрасов боком и скатился на грязный снег. Было некогда определять, обошлось без переломов или нет. Слегка прихрамывая, Рахман подбежал к открытой машине, сел за руль и рванул с места. Некоторое время в зеркало было видно, как следом бежит владелец, размахивающий руками, а потом был поворот и фигурка преследователя исчезла из виду.
Подъехав к «Тереку», Рахман увидел, что рабочие уже начали закладку стеклянной стены кирпичной. Он вышел из машины и позвал охранников, которые сперва не поверили своим глазам, а потом бросились к нему со всех ног, оскальзываясь в подтаявшей жиже.
Отмахнувшись от вопросов, Рахман собрал в зале всех приближенных и объявил спортсменам войну на уничтожение. Его двоюродный брат, Аслан, сказал, что за беспредельщиками и их клубом установлено круглосуточное наблюдение.
— Пятеро «бульдогов» сейчас на кладбище, — доложил он. — Там того козла хоронят, которого я завалил.
— Сколько человек их пасет? — деловито спросил Рахман.
— Бригада Гаги в полном составе.
— Вооружены?
— Как же сейчас без стволов, — ответил Аслан. — Время такое.
— Звони Гаге, — распорядился Рахман. — Пусть мочат пацанчиков. Чтобы опять на кладбище не везти, ха-ха.
Так была решена судьба Шестерни, Колобка, Занзибара, Густава и Коли-Воли.
Они направлялись к своей машине, продолжая обсуждать встречу с Карачаем-старшим, когда зазвучали выстрелы.
Колобок не понял, откуда стреляют. Громкие хлесткие звуки заставили его присесть, накрыв голову руками. Она у него была круглая, за что он и получил прозвище. Он держался за нее, думал, что сейчас умрет, и был парализован страхом.
Рядом упал Шестерня, скаля редкие зубы и держась за грудь. Сделав несколько движений ногами, словно собираясь бежать, он застыл, и было видно, как стремительно угасает его взгляд. Чуть дальше лежал Занзибар, вокруг пробитой головы которого растекалась густая лужа крови.
— В машину! — выкрикнул Коля-Воля, уже втискивающийся за руль.
Колобок и Густав, пригибаясь, бросились за ним. Из выхлопной трубы вырвалась дымная струя. Выстрелы продолжали звучать, как будто вокруг лупили палками по стальным листам. Было так страшно, что Колобок поскуливал, не сознавая этого.
Пули несколько раз пробили корпус старенького «фольксвагена», но не задели троих парней, забившихся внутрь.
— Гони! — рявкнул Густав.
Упрашивать Колю-Волю не требовалось. Он выжал полную скорость.
Этот момент успели увидеть братья Карачаи, побежавшие на шум стрельбы. Площадка перед кладбищем была почти пуста, если не считать припаркованных машин, пары автобусов и нескольких человеческих фигур, застывших там и сям в растерянности. Над стоянкой носились, каркая, галки. По шоссе, пролегающему чуть дальше, как ни в чем не бывало проносились с шипением машины.
Все это выглядело совершенно нереально. Хотелось ущипнуть себя, чтобы проснуться. Только это не помогло бы. Вы все равно проснулись бы в этой стране, где стреляют и убивают среди бела дня, пока блюстители закона занимаются какими-то своими важными делами.
— Кто их? — спросил запыхавшийся Геннадий Ильич, когда брат удержал его за руку, не давая вырваться вперед и оказаться в секторе обстрела.
— Черные, — ответил Александр. — Не лезь на рожон, брат. — Это их разборки.
Он еще заканчивал тираду, когда «фольксваген» спортсменов, виляя, чтобы помешать прицельному огню, налетел на женщину с девочкой, которые, растерявшись, так и не решили, в какую сторону метнуться, чтобы не попасть под колеса.
Геннадий Ильич инстинктивно зажмурился, но все равно успел увидеть, как подлетело, упало и покатилось, подпрыгивая, детское тельце в вишневом пальтишке.
За первой машиной на шоссе выскочили еще две, а потом на площадке вдруг стало шумно и многолюдно. Люди толпились возле тел спортсменов и возле сбитой девочки, над которой кричала диким голосом несчастная мать.
— Всех, — произнес Геннадий Ильич. — Под корень. И спортивных, и синих, и черных, и серо-буро-малиновых.
Александр не стал уточнять, кого брат имеет в виду. Он просто коротко кивнул и сказал:
— Всех так всех. Заметано.
Глава 8. Оперативные сведения
Александр уже второй час искал позу, в которой ему было бы не так больно, как теперь. Можно было просто принять таблетку обезболивающего, как он делал все последнее время. Можно… да нельзя. Запасы морфина подходили к концу. Слишком часто приходилось прибегать к его помощи. Боль становилась невыносимой. Словно в живот Александру запустили голодную крысу и она грызла там все, до чего дотягивалась зубами.
За окном бесшумно падал снег. По потолку ползали пятна света и теней, проникающих с улицы. Геннадий Ильич выделил брату комнату Сергея, однако попросил спать не на диване, а на полу. Александр понимал его. Это было невозможно объяснить словами, но диван казался последним оплотом племянника в этом мире. Если ложиться там, то где преклонит голову Сережа, когда ему станет невмоготу быть там, где он сейчас находится?
Подавив стон, Александр перевернулся лицом вниз и подложил под живот туго скрученную подушку. Боль от давления пересилила боль внутреннюю. Это позволило забыться сном на несколько минут. Потом Александр проснулся и сел на расстеленном и сложенном вдвое ватном одеяле. Снег продолжал бесшумно сыпать за черным окном. Глядя на него, было очень горько сознавать, что следующего снегопада для тебя больше не будет…
Не будет зимы… заморозков… окоченевших рук… лица, ошпаренного ветром… ледяных луж… черных деревьев на белом фоне… пара изо рта, свидетельствующего о том, что ты все еще живешь и дышишь…
А что будет?
Что угодно, только не эта изматывающая боль, заворачивающая кишки в узел.
Александр встал и, шлепая босыми ногами по холодному полу, отправился на кухню, где соорудил свой нехитрый тайник. Облатки с таблетками были спрятаны под мойкой. Там внизу имелась такая съемная дощечка, которая прикрывала днище. Убирать ее и водворять на место стало делом привычным. Александр прекрасно справлялся в темноте, тем более что за окном светил одинокий фонарь.
Однако свет в кухне зажегся. Геннадий Ильич, подслеповато моргая, смотрел на брата.
— Ты наркоман? — спросил он.
Александр выдавил таблетку морфина, сунул облатку на место, налил себе воды и глухо ответил:
— Ага, подсел. Знаешь на что?
— На что? — пожелал знать брат.
— На жизнь. Жизнь без боли. Без этого не получается. — Александр показал миниатюрный белый диск, сунул его в рот, глотнул воды и закончил: — Морфин. Большинство раковых больных пользуются этим средством.
— Я где-то читал, что изобретены какие-то лекарства без наркотиков, — сказал Геннадий Ильич. — Не помню, как называются.
— Я тоже читал, — произнес Александр в сердцах. — Только все это туфта. Гонево.
— И давно употребляешь?
— Месяца три.
— То-то я гляжу, что ты временами как сонная муха ползаешь.
Александр подумал и сказал:
— Лучше мухой ползать, чем никак.
— Все так плохо? — спросил Геннадий Ильич.
Было сильное искушение поплакаться, рассказать, как невыносимо бывает просто сохранять спокойное выражение лица, ничем не выдавая своих терзаний. Но Александр не привык выглядеть жалким и несчастным. Он никому не хотел признаваться в своей растерянности, в своем ужасе перед надвигающимся концом. Даже самому себе.
— Терпимо, — сказал он. — Когда «колеса» есть.
Геннадий Ильич сел и положил на стол сжатые кулаки.
— Может, тебе какая-нибудь диета требуется? Ты скажи. Я готовить не очень люблю, но умею.
— Диеты были нужны в тюряге и на зоне, — сказал Александр. — Теперь ни к чему.
— Что же ты, Сашка… — Геннадий Ильич выругался. — Не поберегся вовремя, а? Зачем продолжал? Почему не остановился?
— Легко сказать, брат. Ты бы те же самые вопросы задал человеку, который в трясине тонет. Выбраться — уже не выберешься. Остается только ворочаться, сколько хватает сил.
— Черт! Ну и дела. Не верится.
— Мне тоже не верится.