— Глаза не могут врать, как не могут говорить правды, — сказал Геннадий Ильич.
Он был в черном двубортном пальто, которое носил сын до армии. По размеру было в самый раз, и Геннадию Ильичу было приятно ходить в Сережиной одежде. Он становился сентиментальным? Ну и пусть. Лишь бы боль утраты терзала не так сильно.
— Ты ведь бывший полицейский, — сказала Ольга. — Неужели ты на допросах никогда не следил за глазами преступников?
— Я не проводил допросов, — ответил ей Геннадий Ильич. — У участкового другие задачи и обязанности.
— Так что ты все-таки задумал, а?
Он повернулся к ней. Одетая в одежду жены, она совершенно не напоминала ему Люсю. Может быть, дело не в том, что они такие разные? Может быть, потому что он забыл жену, спешил ее забыть? Всякий раз, когда в голове всплывали воспоминания о Люсе, Геннадий Ильич гнал их прочь. Он не желал думать о ней. Она его предала и не заслуживала доброй памяти. Даже после смерти.
— Мы посмотрим Алику в глаза, — сказал Геннадий Ильич. — И попытаемся определить, честен он с нами или нет. Ты ведь специалист по взглядам? Вот и займешься.
— Ты меня все время дразнишь, — обиделась Ольга.
— Я не дразню.
— Дразнишь! И издеваешься!
Она была готова продолжать свою гневную тираду, когда он поймал ее руку и сжал в своей ладони.
— Ага! — произнес он.
— Что?
— Я их засек.
Они не просто так бездельничали в машине, дожидаясь звонка от Алика. Геннадий Ильич задумал попутно решить еще одну задачу. Он привез Ольгу к ее дому, попросил показать окна ее квартиры и вел наблюдение, проверяя, не обнаружат ли себя опера или бандиты. В других автомобилях не было ничего подозрительного. «Шкода» простояла во дворе больше часа, и, судя по соседним выхлопным трубам, другие двигатели не работали. Значит, никто больше здесь не караулил. В пятнадцатиградусный мороз невозможно высидеть в машине без обогрева.
Засаду в квартире обнаружить сложнее, но среди полицейских и бандитов много курящих и, если они не хотят выдать себя запахом, им приходится открывать окна на проветривание. Именно это произошло на глазах у Геннадия Ильича.
— Я ничего не путаю? — спросил он. — Третье окно с левого края на пятом этаже твое?
— Мое, — подтвердила Ольга взволнованно.
Окно закрылось, за отсвечивающим стеклом мелькнул и исчез мужской силуэт.
Геннадий Ильич повернулся к Ольге:
— Ну, кто был прав? А ты: не может быть, кому я нужна! Теперь убедилась?
— Кто это может быть?
— Сходи узнай, — предложил Геннадий Ильич саркастически. — Позвони и попроси показать полицейское удостоверение или воровскую наколку.
— Дурак!
— Был бы я дурак, мы бы сейчас не здесь сидели. И не факт, что сидели бы, а не лежали.
— Как они догадались, что я причастна к взрыву? — недоумевала Ольга.
— Проще простого, — стал объяснять Геннадий Ильич. — Установили личности погибших при взрыве. Проверили персонал. Выяснилось, что ты бесследно исчезла. Стала бы ты сбегать, если бы не была виновата?
— Я могла просто испугаться.
— Могла, — согласился он. — Тогда ты прибежала бы домой, забилась под кровать и сидела бы там тихо, как мышка. Но ты пропала. В бегах обычно находятся преступники.
— Странно сознавать себя преступницей, — пробормотала Ольга, опустив голову. — И что, теперь так всю жизнь и скрываться? Через сколько лет дела нераскрытые закрывают за давностью?
— Вынужден тебя огорчить, — сказал Геннадий Ильич. — Для террористических актов срока давности не существует.
— Утешил, спасибо!
— Я тебя не утешал. Я сказал, что огорчу.
— И тебе это удалось.
Геннадий Ильич заметил, что до сих пор не выпустил Олину руку из своей. Он сказал:
— Есть и хорошие новости.
— Неужели? — недоверчиво спросила Ольга. — Какие же?
— Я знаю, как быть, чтобы тебе не пришлось жить вне закона. И мне тоже.
— За границу уехать?
— Вариант, — кивнул Геннадий Ильич. — Но для начала сделаем тебе другой паспорт. Это дорого, но возможно. Сталкивался я с такими умельцами, найду их, когда денег подкопим.
— А как быть с разными кодами и прочими фишками? — поинтересовалась Ольга.
— Решаемо. Думаю, это будет проще, чем обзавестись новым паспортом. Тем более что ты официально возьмешь другую фамилию.
— Как это? Какую фамилию?
— Мою, — сказал Геннадий Ильич.
Ольга уставилась на него взглядом женщины, которая боится поверить услышанному.
— Это… — Она сглотнула, подбирая слова. — Это предложение?
— По-моему, да, — сказал он. — Без колечка в коробочке и вставания на колено. Но на полном серьезе.
— Безрассудство, — пробормотала Ольга. — Ты из-за меня это надумал?
— Почему нет? Ты того стоишь.
Геннадий Ильич улыбнулся. Она — нет.
— Я тебе благодарна, — сказала она. — Честно. Очень благодарна. Но…
— Все плохое люди приберегают до «но». Ты не исключение.
— Гена, — начала она. — У нас нет будущего. Зачем нам жениться? Чтобы переписываться в заключении? Чтобы носить цветы на могилы? Рано или поздно все закончится, и закончится плохо. — Ольга посмотрела ему в глаза. — Ты сам знаешь. Не получится у нас долго воевать со всеми бандитами города.
— А мы и не будем.
И снова ей показалось, что она ослышалась.
— Не будем? — переспросила она.
— Нет, — подтвердил Геннадий Ильич. — Мы не самураи и не смертники. К черту! Предлагаю сойти с тропы войны. Поквитались, как могли, и хватит. Если, конечно, ты не против.
— Я тоже об этом думала, — призналась Ольга. — Только не знала, как тебе сказать. Не бросать же тебя на полпути. Мне казалось, ты решил идти до конца.
— Конец известен, — пробормотал он. — Не нужно нам с тобой такого конца. Повоевали — и будет. Мертвые — к мертвым, живые — к живым. Кажется, что-то такое в Библии сказано.
— Бог не есть Бог мертвых, но Бог живых, — процитировала Ольга. — И еще: «Пусть мертвые хоронят своих мертвецов». Это из Евангелия.
— Вот и возьмем это себе в качестве девиза. Слоган, выражаясь современным языком.
— Я за!
— Решение принято единогласно, — кивнул Геннадий Ильич.
— В таком случае нам не обязательно встречаться с Аликом, — сказала Ольга. — Зачем нам взрывчатка? Пусть сам взрывает, кого хочет. У него своя жизнь, у нас — своя.
— А вот тут я с тобой не согласен.
— Да? Почему, интересно?
— Он опасен, — сказал Геннадий Ильич. — У меня профессиональный нюх на подобных типов.
— Тем более, — сказала Ольга. — Если Алик опасен, то разумнее держаться от него подальше.
— Это все равно что жить рядом с гадюкой и надеяться, что она не укусит.
— Ты преувеличиваешь, по-моему. Не сгущай краски.
— Ничего я не сгущаю, — сказал Геннадий Ильич. — Скоро сама увидишь.
— И что, если твои подозрения подтвердятся? — осторожно спросила Ольга.
— Придется его убрать.
— Ты сам предложил закончить этот поход!
— Не в отношении нашего маленького взрывника, Оля. Если мои предположения верны, то он не угомонится, пока не убьет тебя… или не сдохнет сам.
Телефон Геннадия Ильича зазвонил.
— Легок на помине, — сказал он. — Момент истины.
— Не отвечай! — вырвалось у Ольги.
— Мы не можем жить на пороховой бочке.
Показав жестом, чтобы Ольга молчала, Геннадий Ильич ответил.
— Вы вместе? — спросил Алик напористо. — Она с вами?
— Со мной, со мной.
— В таком случае она скажет вам, где мы встретились в прошлый раз. Я буду на машине. Вам тоже советую. Туда можно подъехать. Там никто не помешает.
— Выезжаем, — сказал Геннадий Ильич. — Минут через пятнадцать будем.
— Поторапливайтесь, — сказал Алик. — Подъезжайте прямо к памятнику.
По задумке скульптора монумент символизировал славу комсомола, то есть коммунистического союза молодежи, который давно почил в бозе. Семь серых гранитных фигур изображали комсомольцев на разных этапах героического пути: от изможденного юноши в буденовке до некоего фантастического персонажа в шлеме космонавта. Мужских фигур было пять, а женских — всего две, что свидетельствовало о шовинистической натуре создателя. Всю свою «великолепную семерку», как прозвали скульптурную группу в народе, он изобразил почти голыми, лишь едва-едва прикрытыми лоскутами одежды. Когда-то давным-давно вся детвора Неверска знала, что если встать сбоку от крайнего комсомольца-космонавта, то отставленный им палец опущенной руки превратится в каменный пенис, торчащий в точности откуда надо. Поговаривали, что скульптор сделал это намеренно и его впоследствии расстреляли, но это вряд ли, поскольку в городе было еще превеликое множество подобных монументов.
Покрытый снегом, он был темен и мрачен. У пьедестала стояла белая машина с тонированными стеклами. Геннадий Ильич подогнал «шкоду» вплотную. Алик вышел из своего автомобиля и заглянул внутрь.
— Здравствуйте, Оля, — вежливо поздоровался он. — Готовы продолжить?
Вопреки опасениям Геннадия Ильича, она отреагировала совершенно естественно:
— Да. Я не успокоюсь, пока не доведу начатое до конца.
— В таком случае в городе скоро не останется ни одного этноса, — усмехнулся Алик.
— Никто не заплачет, — сказала Ольга.
— К делу, — вмешался Геннадий Ильич, вышедший из машины. — Игрушку привез?
— Привез, — кивнул Алик. — Я ее упаковал в коробку из-под тостера, чтобы не вызывала подозрений.
— Покажи.
Они подошли к багажнику «Альфа-Ромео». Коробка была плотно обмотана скотчем. «Это чтобы я сразу не смог заглянуть внутрь», — догадался Геннадий Ильич.
— Какая мощность? — деловито спросил он.
— Хватит, чтобы разнести два ресторана, — похвастался Алик. — Хиросима с Нагасаки будет этносам.
— Где дистанционное устройство?
— Держите. Осторожно. — Алик передал Геннадию Ильичу обычный пульт от кондиционера. — Кнопка пуска, видите? Батарейки я на всякий случай вытащил, вот они. Вставите непосредственно перед взрывом.
— Почему тогда осторожно? — поинтересовался Геннадий Ильич. — Ведь пульт без батареек не работает?