— Давайте ее сюда! — велел Караев. — Сейчас она мне все расскажет.
Олю Карасеву втолкнули в комнату. Бедняжка вся тряслась от страха и лепетала оправдания, которых никто не желал слушать. Не каждый способен выдерживать столь коварные, столь жестокие удары судьбы.
Какой-то час назад Оля пила кофе с подругой и рассуждала о том, какие парни лучше: сильные и грубые или нежные и ласковые. В дверь позвонили. Мать подруги открыла и со сладкой улыбкой позвала Ольгу в прихожую. Там ее подхватили под руки и, не дав одеться как следует, повели в машину. Всю дорогу, пока она сидела на заднем сиденье, зажатая между двумя осетинами, ее лапали и осыпали угрозами. Морально она была раздавлена еще до встречи с Караевым. Она чувствовала себя полным ничтожеством, с которой можно сделать что угодно, и никто не заступится, не выручит ее из беды.
Пока Оля работала официанткой в «Тереке», она успела хорошо усвоить, что осетины считают себя хозяевами жизни и ведут себя соответственно. Ее несколько раз немножко насиловали, и это считалось в порядке вещей. Оля давно бы поменяла место работы, но удерживала довольно высокая заработная плата и ощущение принадлежности к большой темной силе. Когда один знакомый имел неосторожность обидеть Олю, она пожаловалась охранникам Рахмана, и те заставили обидчика просить прощения на коленях. Тогда девушке это понравилась. Она даже предположить не могла, что однажды сама попадет в немилость к горячим кавказским парням.
Дом, в который ее привезли, был полон опасного народа. Во дворе и внутри толпилась куча мужчин, а Оля Карасева была девушкой, и она была одна. На ней была растянутая домашняя маечка и коротковатые пижамные штанишки с котятами. На голове у нее творилось черт-те что, кое как перехваченное пушистой резинкой. Хвостик этот на Олиной голове мелко трясся.
Очутившись в хорошо натопленной комнате с обшитыми деревом стенами, она от испуга никак не могла сообразить, кто из присутствующих главный и кого нужно молить о пощаде.
— Смотри сюда, — сказал Караев и постучал пальцем по своей переносице под сросшимися, красиво и гордо разлетевшимися бровями.
— Я ничего… — пролепетала Оля. — Это не то, что вы думаете… Меня там не было.
— Где тебя не было? — спросил Шуша. — Ты кому здесь по ушам ездишь, коза драная?
Оля узнала в нем осетина, который однажды заставил ее спустить трусы и повернуться к нему задом. Тогда он называл ее не козой, а зайкой и солнышком. Все изменилось. Ольга заломила пальцы и стала объяснять, что в день взрыва не обслуживала зал. Договорить она не успела.
— Заткнись, — сказал Караев. — Не надо ничего говорить. Я буду задавать тебе вопросы, а ты отвечай. Понятно?
— Да, — закивала Оля Карасева. — Да, да.
Караев не сразу приступил к допросу. Подняв руку на уровень плеча, он метнул дротик в яркую мишень, висящую на деревянной четырехугольной колонне.
— Сто! — объявил он. — В самую серединку.
— Что? — спросила Оля.
Она от страха плохо слышала и плохо соображала.
— Хрен в пальто, — сказал Енот. — Вопроса еще не было. Не разевай пасть раньше времени.
— Угу.
Оля плотно сжала губы и кивнула. Ее воля к сопротивлению была не просто сломлена. Она была раздавлена, уничтожена.
Всю свою жизнь Оля Карасева прожила в полной уверенности, что ее миленькое личико и нежный возраст дают ей какие-то привилегии. Случалось, конечно, что мужчины ее обижали и обращались с ней грубо, но в большинстве своем они были готовы терпеть Олины капризы и угождать ей в надежде на то, что она одарит их своими неумелыми девичьими ласками. Эта иллюзия разбилась вдребезги, как зеркало, сорвавшееся со стены в тот самый момент, когда Оля смотрелась в него. Не собрать было осколков и от другой привычной иллюзии. Оленька Карасева была с детства убеждена в том, что живет в правовом государстве, где закон так или иначе оберегает ее от посягательств на ее жизнь, честь и достоинство. Осетины очень быстро доказали девушке, что все это были приятные, но безосновательные заблуждения.
Ей оставалось лишь надеяться на то, что история закончится всего-навсего групповым изнасилованием, после которого ее отпустят или даже отвезут домой. Оля очень хотела домой. Она бы забилась в уголок и свернулась клубочком, чтобы вновь почувствовать себя маленькой девочкой, которую все любят и опекают. Не относятся к ней, как к бесправному затравленному зверьку.
— Вопрос первый, — заговорил Караев, набравший полную жменю дротиков и методично бросающий их в мишень. — Как ты относишься к спорту?
С его точки зрения, это был очень заковыристый вопрос, намекающий на особые отношения пленницы с командой Сильвы. Проницательность и коварство Караева должны были ошеломить ее и дать понять, что запирательство бесполезно.
Этого не случилось. Он не учел состояния Оли Карасевой. Она, конечно, знала про нападение спортсменов, случившееся некоторое время назад, и, возможно, даже слышала краем уха о подозрениях, павших на них после взрыва. Однако растерянность и страх не позволяли бедняжке увязать эти факты с прозвучавшим вопросом.
— Спорт? — переспросила она, хлопая глазами. — Я иногда хожу на фитнес. И плавала в бассейне. Два раза.
От такого ответа у Караева дрогнула рука, и дротик ударился в колонну, на которой висела мишень. Такого с ним еще не случалось. Он злобно взглянул на пленницу. Она над ним издевается? Или в ее ответе прозвучала скрытая угроза? Мол, да, я знакома со спортсменами и плевать на вас хотела.
— Енот, — сказал Караев, — собери стрелки и дай сюда.
Он требовательно пошевелил пальцами. Енот подчинился не сразу. В приказе чудилось что-то унизительное. Для того чтобы поднимать дротики с пола, нужно было нагибаться, а это походило на поклоны и даже на кое-что похуже. Представив себе, как он выглядит со стороны, он так разозлился, что оттолкнул Олю, чтобы не стояла над душой, пока он гнет спину. Она не устояла на полу и с размаху села на пол.
— Плохая из тебя спортсменка, — сказал ей Караев. — Сейчас поглядим, какая ты ловкая. Раздевайся.
Хоть Оля и понимала, что придется подчиниться, она понадеялась, что это с ней так шутят.
— Не надо, — попросила она слабым голосом. — Пожалуйста.
— Енот! Шуша! — окликнул Караев. — Помогите ей.
Парни проделали это с удовольствием. Они любили голых девушек. Будь их воля, на всей планете не осталось бы ни одной одетой, во всяком случае, красивой. Так бы и ходили без ничего, словно гурии в райском саду.
Оставшаяся без одежды, Оля вся тряслась и мелко стучала зубами, хотя в комнате было жарко натоплено. У нее был взгляд мышки, попавшей в мышеловку и ожидающей своей участи.
— Иди к дальней стенке, — велел ей Караев, держащий в левом кулаке пучок оперенных дротиков, напоминающих маленький букетик. — Ты ведь у нас спортсменка, да? Сейчас займемся с тобой спортом.
Оля оглянулась. Ничего угрожающего на стене и возле нее не было. Там стояли горшки с пальмами и висела большая современная картина, вся состоящая из нагромождения цветных пятен.
— Давай, пошевеливайся, — поторопил Караев, занимая такую позицию, чтобы не мешала колонна.
Шуша, догадавшись, что задумал предводитель, засмеялся. Он сгреб Олину одежду в охапку, открыл окно и выбросил.
— Оставь открытым, — распорядился Караев. — Душно.
Ольга тоже догадалась и сделала шаг вперед, умоляюще вытянув перед собой руки. Енот пинками и тумаками погнал ее к стене с картиной. Едва он успел отойти, как в воздухе промелькнуло стальное жало и впилось в Олино белое тело под грудью. Она вскрикнула от боли и неожиданности.
— Уворачивайся, — крикнул ей Караев. — Не стой столбом.
Олю парализовало. Второй дротик встрял ей в живот, она вырвала его, как первый, бросила на пол и заплакала.
— Больно же! За что?
— Ты знаешь за что, — сказал Караев. — Давно ты путаешься со спортсменами? Сколько они тебе заплатили? Рассказывай, сука! Потом на камеру все повторишь…
Он сделал новый бросок, на этот раз по-настоящему сильный. Острая игла проткнула Олину грудь до самого основания, так что вытаскивать ее пришлось со слезами и всхлипываниями. Крови из ранок вытекало немного, но вид ее подействовал на девушку ошеломляюще. Она была близка к обмороку и явно не годилась для той веселой игры, которую затеял Караев.
— Взрывчатку тебе Сильва дал? — спросил он, поразив Олю в четвертый раз. — Говори. Иначе я на тебе живого места не оставлю. Ты у меня ежиком станешь.
Парни засмеялись.
— Заур, можно я? — попросил Шуша.
— Ну попробуй.
Получив дротик, Шуша бросил его с такой силой, как будто хотел пронзить Олю насквозь. К счастью, он промазал. Косо ударившись о дощатую стену, дротик упал. Енот оказался более метким. Его дротик засел в Олиной ляжке. Караев, стремясь удержать первенство, превзошел его, поразив вторую грудь девушки.
Она поняла, что больше не выдержит. Укусы стальных жал были слишком болезненны, чтобы терпеть дальше.
— Я все скажу! — заверещала Оля. — Не надо! Хватит!
Караев, довольный собой, прекратил обстрел и предложил:
— Говори. Я тебя слушаю.
Временная передышка дала Оле возможность прийти в себя и собраться с мыслями.
— Я очень испугалась, когда взорвали Рахмана, — сказала она, машинально растирая кровь по коже. — Подумала, что ведь я могла оказаться рядом, если бы к столу отправили меня, а не Каретникову…
Караев ее уже не слушал. Ему было совершенно не интересно, что думала Оля. Он приготовился кинуть в нее дротик, но не успел распрямить занесенную руку.
В открытое окно, куда до сих пор врывался лишь морозный воздух, запрыгнул человек, за ним еще один. Оба были в спортивных штанах с лампасами и просторных кожанках. Один схватил Шушу пятерней за лицо и ударил затылком об стену. Второй присел и подсек ноги бросившемуся на них Еноту.
Караев, застывший с игрушечным дротиком в руках, запоздало вспомнил, что он и его товарищи безоружны. Тоскливо предчувствуя конец, он увидел третьего спортсмена, забравшегося в комнату. Это был Сильва собственной персоной. Его темные глаза уставились на Караева.