Когда Ольга вошла, он сообщил ей, что любит ее, и она повторила три его слова, добавив свое «тоже».
«Я тебя люблю» и «я тебя тоже люблю»… Ах, если бы каждое утро людей начиналось с этих признаний! Но это было уже из области фантастики, а фантастику Геннадий Ильич не любил, поэтому занялся делами практическими: сел за компьютер и, ознакомившись с местными новостями, доложил Ольге:
— Мы правильно делаем, что покидаем поле боя. Бандиты сами перемолотят друг дружку. Все к этому идет.
— Надеюсь, — сказала Ольга. — Тебе масло сливочное или подсолнечное?
Они позавтракали кукурузной кашей и стали пить кофе. Геннадий Ильич по традиции заявил, что с кофеином пора завязывать.
— Давай прямо сейчас, — предложила она.
Он заглянул в свою чашку, проверяя, сколько там еще осталось, и сказал:
— Хорошо бы. Вредная штука. Но вкусная, зараза!
— Тогда завтра бросим, — согласилась Ольга. — Заварить еще?
— Можно, — согласился Геннадий Ильич. — Раз завтра все равно бросаем.
Сидя за столом, они стали строить планы. Это было приятное занятие. В планах не было места неприятностям, осложнениям, огорчениям и вообще неожиданностям любого рода. Булькнул мобильник Геннадия Ильича, он прочитал сообщение и с некоторым удивлением объявил:
— Пенсия пришла. Отдел кадров подсуетился. Быстро управились.
— А как быть с моими деньгами? — спросила Ольга. — Накоплено у меня не так уж много, но жалко бросать.
— Пусть лежат, — решил Геннадий Ильич. — Твои счета наверняка арестованы. Когда уедем за границу, попробуем сделать переводы онлайн. А пока придется довольствоваться малым.
Сказав это, Геннадий Ильич призадумался. Он вспомнил о существовании Алика Осипова и о проделках этого паскудника. Дом, доставшийся парню от родителей, выглядел богато. Должно быть, ему перепали также их сбережения и всякие другие материальные блага. А что, если не убивать его, а взять с него плату за фокусы с бомбами? Это было бы справедливо. Пусть откупается. Деньги позволят ускорить процесс изготовления новых документов для Ольги. Можно будет уложиться в неделю или две. Так стоит ли соблюдать щепетильность? Кому она нужна? Или все-таки не скатываться до шантажа и вымогательства?
Положительный герой, каким его привыкли изображать и видеть, вряд ли опустился бы до такого. Но разве не все средства хороши, когда речь идет о жизни и смерти? В особенности о жизни и смерти любимого человека…
«Я сдеру с поганца деньги, — решил Геннадий Ильич окончательно. — Он нам должен. И нечего изображать благородство перед негодяем. Он этого не заслуживает».
— О чем ты думаешь? — спросила Ольга, обладавшая достаточным тактом, чтобы помалкивать, пока не заметила, что взгляд Геннадия Ильича прояснился и он вновь вернулся в окружающую действительность.
Отвечать правду было совсем не обязательно. Тем не менее он сделал именно это.
— И не читай мне морали, Оля, — предупредил Геннадий Ильич. — Потому что тогда я могу передумать, а это будет ошибкой. У нас нет иного способа быстро раздобыть нужную сумму. Я хочу, чтобы мы уехали как можно скорее. Не будем жеманничать. Это называется подчиниться жестокой необходимости.
— Я тоже так считаю, — сказала Ольга спокойно. — Можешь не оправдываться.
— Я не оправдываюсь!
— Оправдываешься. Перед самим собой. Это слышно по тону.
Геннадий Ильич неохотно пожал плечами, признавая справедливость ее слов.
— Значит, решено, — сказал он, подводя черту под сказанным. — Я встречусь с Аликом и выкачу ему счет. По десять тысяч за каждое покушение. Не перебор?
— По-моему, нужно требовать больше, — сказала Ольга. — Человеческая психика устроена так, что мы радуемся, когда у нас забирают не все, а только половину. Пусть откупается за пятьдесят тысяч. До двадцати всегда можно будет опуститься.
Геннадий Ильич засмеялся:
— Ты говоришь так, словно всю жизнь занималась шантажом.
— Пока что нет, — сказала Ольга. — Но раньше я и бандитов не взрывала. И не приходила к мужчинам сама. Теперь у меня другая жизнь. И я тоже другая.
— И какой ты себе нравишься больше? — поинтересовался он.
— Той, которая сейчас с тобой, — ответила она. — Получилось в рифму, заметил? Так что я не только шантажистка, но еще и поэтесса.
— Кто знает, кто знает, — сказал Геннадий Ильич. — Пойду собираться, пожалуй.
Он встал. Ольга последовала его примеру.
— Я тоже, — сказала она.
Только теперь он заподозрил неладное.
— И куда это ты собралась? — спросил он, заранее зная ответ.
Интуиция его не подвела.
— К Алику, — ответила Ольга. — С тобой.
— Кто тебе сказал, что мы отправимся туда вместе?
— Я тебе говорю.
— Нет. — Геннадий Ильич помотал головой. — Ни в коем случае. Это может быть опасно. Ты остаешься дома, я сказал.
Было видно, что Ольгу переполняет негодование.
— Что это еще за «я сказал»? — возмутилась она. — Откуда у тебя подобные замашки? Мне не нравится, когда мне указывают, что делать. Да еще в столь категорической форме.
— Тебя успокоит, если я скажу то же самое в мягкой форме? — спросил Геннадий Ильич.
— Ни в коем случае, — отрезала она. — Сам говоришь, что это опасно. Я не отпущу тебя одного.
— А ты упрямая.
— Не в большей степени, чем ты.
— Что ж, похоже, мне остается только смириться, — вздохнул Геннадий Ильич. — Пойдем вместе. Но не сегодня. Завтра.
— Куда же ты собрался сейчас, интересно знать? — подозрительно осведомилась Ольга.
— Прогуляюсь вокруг дома Алика, — ответил он. — Посмотрю, что и как, чтобы не наткнуться на засаду. И тебя с собой не возьму. Вдвоем следить сложнее.
— Дай слово, что ты не обманываешь, — потребовала она.
— Пожалуйста. — Геннадий Ильич пожал плечами. — Честное слово. Я только понаблюдаю и вернусь домой.
— Хорошо, — кивнула Ольга. — Тогда займусь ужином. В магазин нужно смотаться. И на рынок. Ты не имеешь ничего против печеной картошки?
— Только за. Обеими руками. Пива взять на обратном пути?
— Возьми, — сказала она. — А то у меня пакеты и без того будут тяжелые. Запустили мы хозяйство.
Геннадий Ильич положил на стол деньги:
— Можешь тратить все. Сниму в банкомате.
— Новый год скоро, — озабоченно произнесла Ольга. — А у меня ничего не продумано и не приготовлено.
— Успеется, — отмахнулся Геннадий Ильич, хотя жизнь уже дала ему недвусмысленно понять, что лучше ничего не откладывать на потом.
В машине он с усмешкой думал, что их отношения с Ольгой с самого начала приближены к супружеским и лишены какой-либо романтики. Это ему нравилось. Он был не в том возрасте, чтобы разыгрывать из себя романтика. Ему вообще нравилось все, что получалось у него с Ольгой. Пока что в ней его устраивало все. Не случайно же он так легко согласился на печеную картошку, которую недолюбливал.
Домой Геннадий Ильич вернулся веселый и раскрасневшийся от свежего воздуха. Пока отмытые длинные картофелины млели в духовке, они с Олей занялись сексом, устроившись прямо в кухне, где некоторые неудобства еще сильнее располагали к интимным забавам.
Картошку сдабривали кусочками стремительно тающего золотистого масла и ели с копченой скумбрией и салом, запивая холодным пивом. По телевизору показывали старый добротный вестерн с Клинтом Иствудом. Они досмотрели до конца, посидели еще немного и легли, потому что оба порядком устали после бессонной ночи.
Без пятнадцати двенадцать в голове Геннадия Ильича сработал внутренний будильник. Осторожно, чтобы не потревожить Ольгу, он высвободил свою руку из-под ее головы. Полежал неподвижно еще, давая ей время вновь забыться крепким сном. Бесшумно встал, выскользнул за дверь и надел на себя заранее заготовленную одежду.
Это был его дом, и здесь он умел двигаться совершенно бесшумно. Ольга не проснулась, когда он покинул квартиру, заботливо придержав язычок замка.
Окна особняка Осиповых были темны. Геннадий Ильич почти не сомневался в том, что Алик дома. Днем, карауля в машине, он видел его в окнах второго этажа. Мысленно восстановив обстановку дома, Геннадий Ильич определил, где находится спальня. Окно размещалось очень удобно — в башне над косой крышей первого этажа. Забраться туда при наличии водосточной трубы не составляло труда, а такая труба имелась.
Подергав ее и убедившись в прочности креплений, Геннадий Ильич полез наверх. Перебираясь через ограду и идя по двору, он оставил следы на снегу, но был уверен, что никто его искать не станет. Алик не дурак, чтобы заявить в полицию о вторжении человека, который способен уличить его в изготовлении взрывчатки. По этой же причине Геннадий Ильич не собирался мудрить с проникновением внутрь особняка. Взобравшись на крышу, он осторожно прошел вверх по скользкой черепице и очутился возле облюбованного окна. Осталось лишь обмотать руку шарфом и разбить стекло, чтобы повернуть оконную ручку изнутри.
Забравшись внутрь, Геннадий Ильич с удовлетворением обнаружил на кровати фигуру спящего в одежде человека. Достать пистолет он не потрудился, осознавая свое физическое преимущество перед Аликом.
— Вставай, маленький засранец, — сказал он. — Разговор есть.
Разговор не получился. С кровати поднялся вовсе не Алик, а незнакомый молодой человек в спортивном костюме и кроссовках. Это явилось для Геннадия полной неожиданностью. Парень был на полголовы выше и обладал невероятной подвижностью. Прежде чем Геннадий Ильич успел приготовиться к обороне, он получил в челюсть и отправился в нокдаун, который мог закончиться для него плачевно. Положение спас спортивный парень, поспешивший добить противника. Склонившись над Геннадием Ильичом, он занес кулак и не сумел отразить удар пальцев, расставленных вилкой.
— Уй! — взвыл он, схватившись за глаза. — Шурик! Сюда! Он здесь.
«Меня ждали, — понял Геннадий Ильич. — Приметил все-таки Алик, сволочь, но виду не подал. Хитрая бестия».
Дальше думать было некогда. В спальню ворвался еще один рослый спортсмен с криком: