Казаки, обрадовавшись плате, уехали подозрительно быстро, как только деньги с возов перешли в их карманы. Для соединения с основным войском им был указан Киев. А кому удастся, говорилось, тог волен пробираться прямо в город Остер, уже за Днепр, на тот берег.
Казаки выбрали путь покороче. Они будут держаться берегов полноводной Припяти, подальше от гнева князей Острожских, поближе к владениям князя Адама Вишневецкого. Так надёжнее.
Пехота, погрузив тяжёлое снаряжение на возы и для себя запасшись возами в достаточном количестве, надеялась угнаться за конницей, которая пойдёт при самом царевиче. Пехоты насчитывалось всего четыре сотни.
А конники, уже в центральной колонне, которую собирался вести царевич, составили три роты: Станислава Мнишека, Станислава Борши и Андрея Фредра.
Для остального войска путь пролегал южнее.
Андрей Валигура, как только выступили из Глинян, оказался на плоской возвышенности, уставленной мощными вековыми буками. Оттуда он враз увидел войско как на ладони — не было только казаков. С высоты войско показалось таким незначительным, малочисленным, а красное знамя выглядело таким всего-навсего небольшим пятнышком, что Андрей даже усомнился: а не рано ли выступаем? Замахнулись ведь на огромное государство. Господи... Какой-нибудь магнат, задумав учинить наезд на хутор своего соседа, берёт с собою большее число воинов. Однако Андрей вспомнил слова пана Мнишека, сказанные вчера: даже это маленькое войско съело все деньги из государевой казны. А больше денег пока не предвидится. Следовательно, медлить с походом нельзя. И Андрей облегчённо вздохнул. Надо брать пример с царевича. Ведь царевич, без сомнения, знает о положении с деньгами. Однако не унывает. Если что и расстраивает его, так это расставание с панной Мариной.
«Понимаешь, друг мой Андрей, — говорил царевич, — чем быстрее будем продвигаться к Москве, тем раньше мы с нею встретимся! Тем скорее её обниму! Тем скорее сыграем свадьбу!»
Андрей всё понимал.
Он и про себя мог сказать нечто подобное: «Чем быстрее будем продвигаться вперёд, тем скорее увижу освобождённого Яремаку. И тем скорее увижу Москву, родину...»
В полях собирали поздние яровые. Сельчане оставляли работу, завидев войско на дороге, и следили за его продвижением из-под приставленных к голове загорелых до черноты рук. Когда войско проходит мимо, чьё бы оно ни было, для обывателя это большая радость. Плохо, когда войско находится рядом с обывателем. Ещё хуже, когда оно у него во дворе.
Как-то незаметно скатилось с неба покрасневшее солнце. Из низин повеяло свежестью. Однако надежды на остановку и на близкий ночлег не было никакой.
— Какая из дорог на Киев самая короткая? — спросил царевич у Мнишека.
— Пожалуй, через Житомир, — отвечал тот, озабоченный чем-то иным.
— Через Житомир? — переспросил царевич. — Я был в Житомире.
Он велел позвать Харька, который исполнял теперь обязанности интенданта в войске, и спросил, помнится ли тому Житомир.
— Как же, — с готовностью откликнулся Харько. — У меня там кума Христя осталась. Над речкою Каменкой хата стоит. Весь тын в цветах.
У Андрея запело внутри.
— Государь, — сказал Андрей. — Отпусти меня в Житомир. Там я встречу сечевых казаков. Их приведёт Петро Коринец. Ты его помнишь. Я уже послал гонцов на Сечь.
Царевич оживился. Под чистым украинским небом, которое удивляло своей прозрачной высотою, наполненной звёздным сиянием, в его голове, наверное, всплыли приятные воспоминания.
Царевич сверкнул глазами и сказал:
— Поедем вместе. Ещё раз увижу этот город.
В «малеваной» корчме на берегу Каменки — где эта шустрая речка врезается в красные скалы, чтобы влить свои воды в прозрачный Тетерев — грудастая корчмарка Галя выставила на столы всё варёное и печёное, потому что поджидала гостей с днепровского Низу. А что касается питья — так на нехватку этого в корчме ещё никогда не жаловались.
От того дня, как Андрей побывал здесь в последний раз, когда спешил с царевичем на Сечь, корчмариха заметно спала с тела, но красота её нисколько не слиняла. Красота будто въелась в белую кожу, чтобы затвердеть и закрепиться там уже навсегда.
Корчмарь Данило, бывший запорожец, цедил из огромной бочки пиво в глиняные кружки и едва успевал заправлять за уши поседевшие длинные усы. Он старался казаться равнодушным. Дескать, на всяких людей нагляделся я за свою жизнь с тех пор, как приворожила корчмарка Галя, — так и на этих гостей погляжу. А если и кажутся они птицами высокого полёта (по убранству видно, по оружию, да и по самим коням крутошеим), так можно будет при случае козырнуть знакомством. И тогда «малеваная» корчма (а назвали её так по причине выкрашенных глиною дверей, завалинки и оконниц) — тогда «малеваная» корчма сделается ещё более известной во всей округе, от Житомира до Чуднова.
Царевич и Андрей сидели за дубовым столом у небольших окошек, прорубленных в толстой стене. Они слушали рассказы Петра Коринца. По причине летней ещё жары деревянные рамы были вырваны из стенных проёмов вместе со стекляшками, конечно, и в отверстия виднелись башни житомирского замка. Они были расположены на приличном расстоянии, на противоположном берегу Каменки. А казалось, будто вошедший в корчму человек видит перед собою чудесные картины в тёмном обрамлении.
— Сегодня ночью прибудут все остальные, — горячился Петро Коринец. — И будет, государь, как обещано — две тысячи. Это точно. Да только замок этот с ходу не взять. А Яремаку... Без него не уехать... Хоть и в Москву.
Сидели, прихлёбывали пиво, гадали, чесали затылки.
Прочие гости за столами меньше всего о том думали. Яремаку они никогда не видели. Пили и ели. Слушали пение слепого бандуриста, что во дворе под тыном. Ему подпевал тоненьким голоском мальчишка-поводырь.
Харько, только что вошедший в корчму, пробирался как раз мимо хозяйки. Корчмариха остановила его горячим шёпотом:
— Скажи, казак, что это за гость? — И повела глазами на царевича.
Харько так же взглядом указал ей куда-то в задымлённый потолок с вырезанными там крестами.
Корчмариха зажмурила красивые глаза:
— Ой, Господи... Неужели... Царевич?!
Она ещё продолжала что-то шептать, глядя уже на мужа. Чтобы и тот проникся пониманием. Она указывала ему на красное знамя с двуглавым чёрным орлом, которое развевалось над забором под присмотром трёх дюжих казаков.
Петро Коринец сетовал:
— От реки не подступиться. По этим скалам. А с той стороны голая площадь. Одни камни. Долго вгрызаться в землю. Если на приступ.
Андрей тоже вздыхал:
— А побратима не оставишь.
Царевич спросил, двигая по столу кружку с пивом:
— Кастеляна знаете?
— О! — сразу насторожился Андрей. — Надо вот кого захватить.
Корчмариха решила, что настало время прислужиться.
— Пан Глухарёв сюда заглядывает, — сказала она с некоторым смущением. — Очень любит пиво.
— Вот как? — вопросительно посмотрел Андрей на царевича. — Ему известно, что казаки уже на подходе?
Царевич, конечно, сразу прочитал мысли Андрея.
— Кастелян из московитов? — спросил царевич корчмариху.
Корчмариху опередил её муж Данило.
— Да! — сказал Данило, со стуком опуская на стол очередную кружку пива. — Иван Глухарёв.
Царевич тут же принял решение.
— Нет, — покачал он головою. — Воевать будем без обмана. И не только здесь. — Ещё немного подумал и добавил: — Лучше будет, друг мой Андрей, если отправим послание. Дадим за Яремаку выкуп. Кроме того, я увезу его за пределы Речи Посгюлитой. Следовательно, он не будет вредить польскому государству.
— Было бы хорошо, — ещё не очень уверенно отозвался Андрей.
Письмо сочинили тут же. После одобрения царевича Андрей переписал его начисто, а ротмистр Борша вызвался лично отвезти его житомирскому кастеляну.
Трудно было предположить, какой ответ привезёт Борша. В корчме о том гадали и так и сяк. Некоторые предполагали, что кастелян испугается наказания со стороны королевского правительства. Он будет опасаться гнева киевского воеводы князя Острожского.
Много чего говорили, а царевич только посмеивался, слушая песни слепого бандуриста и вводя в смущение глазевшую на него красавицу Галю. Он думал о чём-то своём, ещё более важном.
Ответа пришлось ждать не более часа.
Царевич с Андреем и Коринцом стояли как раз под дубом возле корчмы, когда вдруг послышалось оживление во дворе. Тут же раздался резкий топот конских копыт. У ворот корчмы остановился всадник в лёгком панцире и в медном шлеме. Мгновенно спешившись, он бодрым шагом направился прямо к царевичу, отыскав его взглядом.
— Государь! — остановился прибывший за несколько шагов от царевича. — Я Иван Глухарёв, кастелян житомирского замка! Я прошу вас взять меня в ваше войско. А что намерения мои самые серьёзные — так доказательством тому послужит вот что!
Он сделал знак — и прискакавшие с ним гусары тотчас подвели и поставили перед царевичем бледиого высокого человека с длинными свалявшимися волосами.
— Яремака! — закричал Коринед. — Брат! Это ты!
Вослед за Коринцом к бледному человеку бросился Андрей.
Да, то был Яремака. Он дышал воздухом свободы. Он смотрел на всех, но ещё ничего не понимал.
А Глухарёв приблизился к красному знамени, опустился на колени и приложился губами к двуглавому орлу.
— Мне говорили о царевиче, да я не верил, — признался он. — А теперь — вот он!
3
Андрей чувствовал себя на седьмом небе. Теперь он был рядом с побратимами.
Коринец повелевал запорожскими казаками. Конечно, под Житомиром, при «малеваной» корчме, их насчитывалось не столько, сколько ожидалось, но всё же... И предводительствовать сечевиками Коринцу предстояло вплоть до подхода сечевого товариства, которое обещал привести на помощь царевичу кошевой Ворона.
А Яремаке царевич поручил начальствовать надо всеми московитами, что пристали к войску в пределах Речи Посполитой. Их набиралось не меньше тысячи.