– Угу. Скажу Ольге, соберет.
– Еще, дядя Игнат, нужна лавка для приезжего и постель. Человек долго ехал, устал, отдых требуется.
– С вами уйдет?
– С нами.
– Добро, сделаем. Только, Андрюша, ты уж не держи обиду, за приезжего доплатить надобно.
– Завтра за все расплатимся. Уговор?
– Уговор.
Холодов вернулся в комнату. Жена кузнеца тут же принесла туда перину, простыни, подушку, одеяло. Смеян Кравец тут же застелил свободную лавку, лег и заснул крепким сном.
Костыль пошел в конюшню, бросил коням сена, наносил чистой воды.
Холодов с Отрепьевым уселись у стола.
– Почему князь Губанов отправляет нас в Муром? – спросил Григорий.
– Почем мне знать, Гриша?
– Но догадки какие-то у тебя есть?
– Ты же и сам знаешь, что угадать мысли князей невозможно.
– Чувствую, что они прикажут нам оттуда на Москву возвращаться.
– С чего взял?
– А почему тогда я Варлаама и Мисаила к себе заманивал?
– Думаешь, только из-за них придется нам на Москву ехать?
– Иного повода не вижу. Бежать в Литву мы могли бы и отсюда. Но без Варлаама и Мисаила делать это нельзя. Вот и посылает нас князь Губанов в Муром, дабы ближе к Москве быть, а сам тем временем вместе с князем Харламовым еще какую каверзу учинит.
Холодов махнул рукой.
– Не забивай голову, Гриша. Сколько ни думай, а до замысла князей не докопаешься.
– Это и гнетет, Андрюша. А может, сорвался он, и князья решили сдать нас людям Годунова?
– И для этого столько кружить? Гришка, сдавать нас выгоды нет. В пыточной избе мы молчать не будем, а знаем много. Если нас убирать, то совсем.
– Наверное, в Муроме это проще всего сделать.
– Опять не то, Гриша. В Муроме шум поднимется, городишко малый, всё и все на виду. А зарезать себя как овец неразумных мы не дадим. Князь Губанов это хорошо понимает. Но ты прав, надо быть осторожней и держаться вместе.
– Долго ли нас разлучить? Приедем в Муром, а боярин Кошкин скажет, вертайся-ка ты, Андрюша, в Новгород, Костыль, езжай на Москву, а ты, отец Григорий, побудь покуда здесь. Таково, мол, повеление князя Губанова. Ты не доедешь до Новгорода. Фадей сгинет по дороге на Москву. Меня тихо удавят в доме боярина. Останутся только слухи о выжившем якобы царевиче Дмитрии, которого никто и не увидит. Разве так быть не может?
Холодов вздохнул и ответил:
– Да, может быть по-всякому. Только князья не из тех, кто сдает назад. Они хорошо знают, что если сорвется дело, то им опалой не отделаться. Бориска им головы с плеч мигом снесет за измену. После нас следов остается много, Гриша, все не убрать. Нет, ты нужен князьям.
В комнату вернулся Костыль, посмотрел на товарищей и спросил:
– А что это вы смурные такие?
– С чего веселиться, Фадей? С того, что завтра придется по лесам да под дождем пробираться?
– Впервой, что ли? Ночью не заплутаем. От лихих людей отобьемся, коли что. Деньги есть, без харча по дороге не останемся. Да и потом, у боярина голодать не будем.
– Вот Гриша думает, что князь Губанов отправляет нас в Муром, чтобы потом послать на Москву.
– Андрюша, тебе ли не знать князя? Он может многое. Пусть на Москву. Наше дело – исполнять повеления.
– Так тому и быть. Утром встанем, собираться начнем. Надо выспаться хорошенько. Вечером тронемся.
К исходу следующего дня путники отправились в дорогу. Смеян Кравец двинулся в Новгород, Холодов, Отрепьев и Костыль – в Муром.
К началу июля они прибыли в этот древний город. Дом боярина Кошкина нашли быстро. Подворье богатого вельможи, влиятельного не только в Муроме и во Владимире, но и на Москве, раскинулось на высоком берегу Оки. Потому вода и не дошла до крепкой городьбы.
За ней стоял большой двухэтажный дом, совсем новый, из свежего дерева. Рядом еще один, меньших размеров, по соседству баня, хозяйственные постройки, конюшня. За большим домом сад. Подворье стояло на покатом месте, потому дождевая вода на нем не задерживалась, по сливам, специально вырытым для этого, стекала в Оку.
Холодов подъехал к калитке, ударил по ней железной скобой. Дело было ранним утром, потому охранник вышел не сразу. Он был богатырского роста и сложения, сабля на поясе казалась игрушкой.
Охранник взглянул на приезжих и хрипло спросил:
– Кто такие? Чего надо?
– Это подворье боярина Кошкина? – осведомился Андрюша.
– Оно самое и есть.
– Передай боярину, что прибыли отец Григорий, Андрюша Холодов и Фадей Костыль по повелению князя Ивана Петровича Губанова.
– Лады, передам, ждите. – Богатырь ушел, вскоре вернулся, открыл ворота. – Заезжайте. Коней в конюшню, она справа, там за ними присмотрят. Сами ступайте в малый дом. Там вас встретят.
На крыльце стоял человек лет тридцати, явно не хозяин.
– Мы от князя Губанова, – сказал Холодов.
– Знаю, – ответил мужик. – Я помощник Степана Яковлевича. Боярин распорядился обустроить вас, накормить, определить на отдых. Комната готова. Завтрак скоро.
– А самого боярина увидеть нельзя?
– Придет время, увидите. Проходите, устраивайтесь, трапезная сразу слева, торцевая комната ваша. Сухая одежа при себе есть?
– Есть.
– Добро. Переодевайтесь, мокрые и грязные тряпки бросайте в сени, бабы постирают, обсушат. Завтракайте и отдыхайте. Боярина увидите, как позовет.
– Надо поначалу глянуть, как кони устроены.
– О них не беспокойся. Сена вдоволь, воды тем более. Уж ее-то нынче в достатке.
– Как тебя-то звать? – спросил Отрепьев.
– Зови Иваном Теребовым. Коли что нужно будет, при вас служка Санек, малой еще, но шустрый и исполнительный. За вами, уж не обессудьте, будет смотреть Семен, тот самый человек, который впускал вас на подворье. – Холодов помрачнел.
– Что значит смотреть? Мы не дети малые.
– А то и значит.
– Приветливо у вас встречают гостей.
– Боярин не любитель, когда на подворье чужаки, но и отказать князю Губанову не мог.
– И долго нам тут сидеть придется? – спросил Фадей Костыль, габаритами не уступающий богатырю Семену.
– Это тоже узнаете от боярина.
– Ладно. – Костыль завелся. – Но Семену своему передай, сунет нос свой куда не надо, отшибу!
– Ты считаешь, что можешь выставлять свои условия в чужом доме?
– А мы и без него обошлись бы, если бы не повеление князя Губанова. Хватит болтать попусту, покажи нам нашу комнату.
Теребов обернулся и кивнул:
– Санек!
Тут же откуда-то сбоку появился малец с живыми, умными глазами и шевелюрой цвета соломы:
– Да, Иван Иванович?
– Проведи приезжих в их комнату, посмотри, что на кухне. В общем, ты все знаешь.
– Знаю, Иван Иванович. – Мальчишка взглянул на путников. – Прошу, гости дорогие, ваша комната в торце. Из нее вид хороший на сад и разлив реки. Постели чистые.
– Ишь, ты, – пробурчал Костыль, – для служки мы гости, да еще дорогие. Идем, Санька, добрый ты человек.
Жизнь в Муроме сильно отличалась от Галича. В доме боярина Кошкина соблюдался строгий порядок. Все по расписанию, молитвы, трапезы, прогулки по саду, едва ли не посещение отхожего места. Никакого вина, только квас, иногда мед. Кошкин славился своей трезвостью и недюжинным умом, требовательностью в соблюдении жесткого порядка. Его рука чувствовалась во всем, даже в неприметных вроде мелочах.
Холопы были под стать ему. Особенно помощник Иван Теребов. Исключение, пожалуй, составлял Санька, служка, приставленный к Холодову, Отрепьеву и Костылю.
Им, привыкшим к вольной жизни, подобное обращение было не по душе. Скорей всего, кого-то в конце концов прорвало бы, но пока они терпели.
Прошла неделя, за которую боярин так и не соизволил встретиться с постояльцами.
Утром восьмого дня в комнату приезжих явился Теребов.
– Доброго здравия, мужики, – поздоровался он.
Костыль недовольно ответил:
– И тебе тоже. За что честь такая? Чего явился сам?
– Тебя, Костыль, это не касается. – Иван повернулся к Холодову. – Тебя боярин ждет.
– Неужто? – Андрюша изобразил изумление. – С чего бы это? Мы уже порешили, что боярин твой без нас жить не может, до осени держать при себе собрался.
– Тебе известно, что боярин исполняет просьбу князя Губанова. Без того не нужен ты был бы ему вместе со своими товарищами.
– А меня боярин Кошкин видеть не желает? – спросил Отрепьев.
– Нет. Повелел только Холодову прийти. Он в зале второго этажа большого дома. Мой тебе совет, Андрюша, не заставляй его ждать. Не любит он этого.
– А мы не любим, когда нас за баранов безмозглых держат. Так и скажи своему хозяину! – заявил Костыль.
– Передам, коли просишь.
– Нужда была тебя просить.
Холодов поднялся с лавки.
– Все, не дерзите. Толку от этого никакого. – Он взглянул на Теребова. – Проводишь? Или самому идти?
– Провожу, конечно. Идем, Андрюша. А потом приструни товарища своего. А то боярин и на князя не посмотрит, повелит выпороть и прогнать его со двора.
– Идем. Тебе тоже не стоит в наши дела лезть.
– Свалились же вы на нашу голову.
Костыль напоследок выкрикнул:
– Была бы голова, а то так, чугунок пустой!
Холодов с Теребовым прошли в большой дом. Лестница не снаружи, а внутри, вместо сеней просторная зала, ковры, в окнах цветное стекло, лавки резного дерева. Сразу видно, не бедно жил боярин.
Теребов остановился у двустворчатой двери, рядом с которой торчал холоп в добротной одежде, с бердышом.
– Гляди-ка, как в Кремле Московском. Стражник у дверей.
– Откуда тебе знать, как в Кремле?
– Оттуда. Бывал я там нередко. Коли бы ты знал, кому мне приходилось служить, с кем запросто речи вести, то спеси у тебя поубавилось бы.
– Чего ж ты такой важный до сих пор в холопах княжеских обретаешься?
– Не с тобой об этом говорить.
– Ну иди, поговори с боярином. Мой тебе совет, веди себя с почтением.
– Угу, конечно. Только учить меня не следует. Совет свой засунь себе сам знаешь куда.