– Из этого следует, что Годунов правит не так жестко, как надо?
– С ним другая история. Бориска пришел к власти путем интриг и коварства, не гнушался ничем. Ты и сам едва не сгинул при расправе с Романовыми. Если бы Годунов сел на трон до Ивана Васильевича, то тогда, может, и остался бы в истории крепким правителем. Но он занял престол после. Иван Васильевич до сих пор живет в памяти народной, как первый русский царь, защищавший интересы простого люда, а не бояр, которых он с детства ненавидел. Что бы ни делал Годунов, каких бы успехов ни добился, все одно его деяния будут меркнуть перед умом и силой Ивана Четвертого.
Отрепьев вздохнул и спросил:
– А зачем мы в Горицы едем, Иван Петрович?
– Не спеши, Гриша. Как будем на месте, так и узнаешь. Сейчас могу сказать лишь то, что дело в Горицах очень важное.
– Поэтому ты сам туда едешь?
– Да.
К вечеру путники были на постоялом дворе, одном из двух, лежавших на дороге из Вологды в Кириллов. Хозяин этого заведения растерялся. Разместить дюжину здоровых мужиков и коней было где, а вот накормить их не мог.
Губанов соскочил с коня, подошел к нему.
– Вижу, не рад ты гостям, хозяин. Почему? Ведь можешь получить с нас столько, сколько потом и за месяц не заработаешь.
– Так я рад, боярин.
Цепкий взгляд хозяина постоялого двора безошибочно прознал в Губанове вельможу и старшего в отряде. Чина же его он знать не мог, потому и назвал боярином, на что сам князь не обратил никакого внимания.
– Рад я, конечно, только вот беда, накормить мне вас нечем. Еще вчера из Вологды должен был подойти обоз, а его до сих пор нету. Боюсь, как бы под шайку не попал. Тогда мне конец.
– На дороге его нет, но и следов погрома мы тоже не заметили, а шли тем же путем, которым должен бы идти он. Задержался где-то твой обоз. Придет он. Нам нужно только сено, вода для коней да места для отдыха. Провизия у нас с собой. Говори, сколько за это возьмешь?
В хозяине постоялого двора проснулся торгаш.
– Так сено теперь тоже в цене взыграло, – заявил он.
Губанов усмехнулся.
– Называй за все.
– Для тебя, боярин, отдельную комнату подготовить?
– Само собой. Еще одну для отца Григория, который с нами едет. Холопов можно и всех вместе положить. Они ночью в очередь сторожить нас будут.
– Коли полтину дашь, договоримся.
– А не много ли просишь?
– Много, – согласился хозяин двора. – Раньше за постой полушку с человека брал, но жизнь-то вон как обернулась. И неизвестно, что дальше будет.
– Ладно, я не купец, чтобы торговаться, полтину просишь, ее и получишь утром. Не обману.
– Ладно. Вижу, ты, боярин, человек слова, тебе поверю.
Губанов усмехнулся.
– Конечно, поверишь. Другого выхода у тебя нет. Фадей!
– Да, князь?!
Услышав слово «князь», хозяин двора вытянулся в струнку.
– Подойди! Ты начальник над отрядом, назначишь ночную стражу. Не менее двух холопов. Глядеть во все глаза!
– Понял, князь. Сделаю.
Переночевали они спокойно, утром двинулись в путь. Дождя опять не было, дорога подсохла. Поэтому второй переход дался людям и коням легче, чем первый.
Путники остановились на постоялом дворе, расположенном на окраине города Кириллова. Здесь были продукты, довольно сена.
Обустроившись, Губанов подозвал к себе Костыля и сказал:
– До Гориц отсюда шесть верст. Там Андрюша.
– Вот ведь, а нам и не сказал, куда едет.
– На то было мое повеление.
– Понятно.
– Передохни немного, подкрепись и езжай в деревню.
– Что там делать?
– Ты не перебивай, холоп, слушай!
– Извини, князь.
Губанов объяснил Фадею, где находится Холодов.
– Найдешь товарища, узнаешь, все ли в порядке, и гони сюда. Мы отдохнем, поедим. Как стемнеет, нам следует быть на деревне.
– Вместе с людьми боярина? Да мы не только деревню напугаем, но и монастырь подымем. Шума будет!
– Я имел в виду себя, тебя и Григория. В Горицы втроем поедем. Тебе придется в поле остаться и глядеть, чтобы никто за мной и Отрепьевым не увязался.
– Андрюша ведает о моем приезде?
– Нет. Ты все понял, Фадей?
– Да, князь!
– Я буду ждать.
– Обернусь быстро.
– С Богом!
Костыль шесть верст прошел рысью за час, избу старца на отшибе нашел сразу, подъехал к ней с реки. Он оставил коня у покосившегося сарая, прошел в сени, открыл дверь и увидел Холодова с саблей в руке.
– Ты? – удивленно спросил тот.
– Как видишь, Андрюша.
– Почему знак не подал? Ведь я зарубить тебя мог.
– Ну так не зарубил же.
– Зачем приехал?
– Князь послал узнать, как тут и что, велел как можно быстрей возвратиться. Потом уже он, я и Отрепьев опять сюда поедем.
– С отрядом?
– Нет, тот останется в Кириллове.
– Правильно.
Тут в избу вошел старик. Фадей лишь кивнул ему, здороваться не стал.
– Возвращайся и передай князю, на деревне порядок. Что надо – будет.
– Так и сказать? Что надо – будет.
– Так и скажи.
– Ладно.
– Вдоль реки, берегом отходи от деревни.
– По-твоему, я через Горицы сюда ехал? Берегом, Андрюша.
Холодов улыбнулся.
– Молодец. Так же и возвращайся. Пусть и князь с Гришкой к полуночи подходят берегом.
– Угу.
– А ты?
– Меня Иван Петрович хочет у деревни оставить, сторожить вас. А что старик-то? Он немой или глухой?
– Я-то все слышу. А вот ты зря речи лишние ведешь, когда тебе в другом месте быть надо! – заявил тот.
– Ого! Заговорил. Извиняюсь, дед Феодосий.
– Ступай уже, надоел.
– Когда ж успел-то?
– Успел, – буркнул старик и отвернулся.
Холодов улыбнулся, похлопал товарища по плечу и заявил:
– Давай, Фадей. Я выйду к плетню, что со стороны реки. Там буду ждать вас.
– Ага. Поехал я.
Костыль вернулся на постоялый двор, где его ждал князь Губанов.
– Что там? – спросил он.
– Порядок, князь! Андрюша сказал, чтобы к полуночи приезжали. Что надо – будет.
– Так он и проговорил, что надо – будет?
– Да.
– Зови Григория, выезжаем. На дороге спокойно?
– Тихо.
– Добро.
Костыль сходил за Григорием, и три всадника тут же двинулись к Горицам.
Князь оставил Фадея у деревни в небольшой роще, откуда было видно дорогу, поле и реку. Далее, следуя совету Холодова и Костыля, Губанов с Отрепьевым двинулись вдоль реки и скоро вошли в избу.
При виде вельможи старец поклонился.
– Будь здоров, дед Феодосий! Желаю тебе прожить еще столько же, сколько тебе уже довелось.
– Эх куда хватил! Люди столько не живут. Пора уже к Господу на суд.
– Успеешь. Что по делу?
– С полуночи у потайных ворот обители, – сказал старец и кивнул на Холодова. – Андрюша знает, где это. Тебя с иноком будет ждать монахиня Евдокия. Она отведет вас в келью сестры Марфы. Настоятельница матушка Софья про встречу не ведает, посему осторожней.
Губанов повернулся к Холодову.
– Веди, Андрюша. Первый час уже.
Трое мужчин вдоль реки добрались до монастыря.
Вскоре Андрюша заметил тень.
– Вон, у березы кто-то.
Губанов тихо позвал:
– Сестра Евдокия.
– Тут я. – Монахиня подошла к ним. – А чего вас трое? Уговор о двоих был.
– Один тут останется.
– Тогда пошли. Сестра Марфа ждет.
– Сумеем незаметно в ее келью попасть?
– А чего я тогда ждала вас?
– Тоже верно. Веди, сестра, за помощь отблагодарю, – проговорил Губанов.
– Не нужно мне ничего. Не за деньги я помогаю, а только ради бедной сестры Марфы.
– Дело твое.
Евдокия хорошо знала обитель, провела мужчин такими закутками, где их никто не видел, остановилась, тихо постучала.
Дверь открылась. На пороге стояла пожилая монахиня, в которой несмотря ни на что угадывалась женщина знатная, важная. В руке у нее была свеча.
– Ступай к себе, Евдокия, потребуешься, позову, – сказала она.
Молодая монахиня прошла в соседнюю келью, а пожилая позвала за собой князя и Отрепьева.
У себя она указала на скамью.
– Садись, Иван Петрович. За долгие годы ты первый, кого я рада видеть.
– Господь знает, Мария Федоровна, что я всеми силами старался помочь, но…
– Не кори себя, не твоя вина в том, что мы не ушли из Углича. И не называй меня прежним именем. Я сестра Марфа!
– Как скажешь, царица.
Мария Федоровна Нагая покачала головой.
– И царицей не называй. Говорю же, сестра Марфа я.
– Недолго, сестра Марфа, тебе томиться в этой обители.
– Это одному Господу Богу ведомо.
– Не только.
– Не богохульствуй, Иван Петрович.
– И не думаю.
Мария Федоровна пристально, насколько позволял сумрак, вгляделась в Отрепьева, вздохнула.
– Да, Дмитрий теперь, наверное, вот таким и был бы. – Она вытерла скупую слезу. – Очень похож. А ну-ка, правый рукав подыми!
Отрепьев удивился, но исполнил повеление.
Мария Федоровна ахнула и заявила:
– Этого быть не может.
– Что такое? – встрепенулся князь Губанов.
– Родимое пятно выше кисти.
– Что? Пятно?
– Да, такое же было и у сына. Чуть побольше и немного в стороне. Надо же! Если это и случайность, то посланная свыше.
Отрепьев опустил рукав и смотрел на монахиню, когда-то бывшую царицей, женой самого Ивана Васильевича Грозного.
– Так наш уговор остался в силе? Или ты приняла иное решение? – спросил Губанов.
– Ради того, чтобы выкинуть с трона и извести Бориску, я пойду на все. На нем вина в смерти моего малолетнего сына. Он мешал Годунову занять трон. Погоди, князь, я сейчас. – Царица-монахиня прошла в угол кельи, тут же вернулась, протянула Губанову какой-то сверток. – Тут бумаги, подтверждающие, что их обладатель является царевичем Дмитрием, главное – выписка из церковной книги о его рождении. Люди Годунова искали их, но верные друзья помогли, спрятали. Я сохранила и золотой наперсный крест сына. Это лучшее доказательство, что человек, носящий его, воистину царевич. Возьми, Дмитрий, – назвав так Отрепьева, она передала ему крест. – Надень и носи всегда.