– Благодарю, матушка.
Монахиня закрыла лицо.
– Все, князь, нет сил. Вы получили то, что вам нужно было, и ступайте с Богом.
– Да, сестра Марфа. Но разреши еще только один вопрос.
– Быстрее, Иван Петрович.
– Тебе надо будет принародно подтвердить, что Григорий – твой сын, спрятанный от людей Годунова.
– Я же сказала, князь, что ради мести Бориске пойду на все, в том числе и на признание этого человека своим сыном. Пусть меня после Господь осудит за этот грех. Но в равной мере и Бориску, проложившего себе путь к трону обманом, коварством и кровью.
– Да, сестра Марфа. Благодарствую. Мы уходим.
– Погодите!
Мария Федоровна подошла к стене, постучала.
Тут же объявилась Евдокия.
– Сестра, проведи их!
Князь Губанов, его люди и Отрепьев вернулись на Москву в середине августа, когда оправдались самые худшие ожидания, касающиеся урожая этого, 1601 года. После обильных дождей, прохладных редких погожих дней вдруг начались заморозки, кое-где выпал снег. Похолодало так, что люди надевали зимнюю одежду. Всем стало очевидно, что голода не избежать. После первых заморозков цены взлетели в десятки раз. Особенно тяжело приходилось крестьянам и жителям малых городов. В столицу купцы еще везли продукты, в провинции же люди обходились тем, что есть. А было немного.
Князь Харламов встретил путников и тут же закрылся в зале вместе с Губановым. Отрепьев ушел в комнату. Холодов смотрел, как ставят коней в конюшню, сколько кладут сена, чистой ли воды льют.
Фадей же нашел Закатного у новой только что построенной бани.
– Кого я вижу? – воскликнул тот, завидев Костыля. – Здорово, друг!
– Рад видеть тебя, Степа. Ну и как тут у вас на Москве?
– Да мы-то на подворье князя нужды не знаем. На посаде хуже, на окраине вообще плохо.
– Не хватает хлеба?
– Хлеб-то еще есть, только не каждый может купить его. Люди рыбу ловят, благо той хватает, грибы пошли. Народ скотину режет.
– А давай-ка мы с тобой выпьем по чарке за встречу.
Тут к ним подошел Андрюша и сказал:
– Фадей, нас с тобой князья к себе зовут. Идем. Сам знаешь, они ждать не любят.
– Вот и выпили, – буркнул Фадей. – Ладно, успеется.
В зале уже сидел на лавке Отрепьев. Холодов и Костыль устроились рядом с ним. Вельможи, конечно же, расположились в креслах.
Губанов поднялся, прошелся по зале и проговорил:
– Дело наше продвигается. Пришла пора Григорию уходить не только из Москвы, но и вообще с Руси.
Отрепьев, Холодов и Костыль переглянулись.
Губанов же продолжил:
– Потому вам, Андрюша и Фадей, надо сейчас ехать в город, к торговым рядам. Закатный растолкует вам, где там отыскать пекаря Емельяна Лопыря. Вы скажете ему, чтобы вечером монахи Мисаил и Варлаам, которые выказали готовность бежать с Григорием, вышли к берегу реки у Варварки, где раньше подворье Романовых было. Пусть они будут там, как пробьют колокола в храмах, после молитвы, да посматривают, чтобы никто из людишек Семена Годунова к ним не прицепился. Ясно?
Холодов кивнул.
– Это ясно, но вопрос у меня имеется.
– Спрашивай, – разрешил князь.
– А коли пекарь Емельян станет пытать, для чего монахам на Варварку идти?
– Не тот он человек, чтобы нос не в свои дела совать, ничего спрашивать не будет.
– Понятно.
– А коли понятно, то отправляйтесь на Москву. Идите пешком, так будет неприметнее. За все в ответе Андрюша, он старший. Ты, Фадей, слушай его, как меня.
– Да так оно завсегда и было.
– Ты понял?
– Понял, князь.
– Ступайте.
Костыль с Холодовым покинули залу, прошли двор, оказались на улице.
– Андрюша, князь сказал, что пора Гришке надолго уезжать из Москвы и с Руси. А ведь нам придется быть с ним рядом. Князь об этом не говорил, но оно и без того ясно. И чего нам с тобой так не везет? Дал бы Иван Петрович хоть месячишко спокойно пожить.
– Князья сами торопятся. Вот только куда? Это узнаем позже. Начинается самое главное в деле Григория – царевича Дмитрия.
– Оно сильно попахивает плахой.
– Ничего. Сдюжим.
– Мы-то сдюжим, а Гришка? Лично у меня на него особой надежды нет. А повяжут его, и всем нам конец. Даже князьям.
– Ты думаешь, что они не просчитали все до мелочей?
– Они-то, наверное, просчитали, да Гришка может всех под монастырь подвести.
– Эх, Фадей, товарищ ты мой дорогой, чему быть, того не миновать. Все мы в руках Божьих. Как решит Господь, так и будет. Милость невиданная или казнь лютая.
– Это так.
За разговорами друзья вышли к Кремлю, к торговым рядам.
Степан Закатный рассказал им, где стоит пекарня. Костыль и Холодов вошли в заведение и увидели человека в хорошей одежде, приглядывавшего за работниками, месившими тесто.
– Долгих лет тебе, Емельян Егорыч, – сказал Андрюша.
На лице пекаря нарисовалось удивление.
– Вам тоже, – машинально проговорил он и тут же спросил: – Мы разве знакомы?
– Не важно, – сказал Холодов. – Мы к тебе по делу явились.
– Лишнего хлеба нет, сразу говорю. И муки осталось дня на два. Потом закрывать пекарню придется.
– У нас к тебе другое.
– Да? Ну давай, говори.
– Ты слушай, не перебивай, не задавай ненужных вопросов.
– А вы не обознались? Вам точно я нужен?
– Не обознались. Значит, так. Сегодня, лучше прямо сейчас тебе надо пойти в Чудов монастырь, найти там монаха Мисаила или Варлаама либо обоих и передать втайне, чтобы после вечерней молитвы они вышли к реке, там, где раньше подворье бояр Романовых было. Это все. Ты понял?
– Братья спросят, от кого весточка. Что им сказать?
– Они сами это поймут.
– А коли не смогут выйти?
– Тогда пусть передадут, когда выйдут. Не явятся сегодня, завтра опять придем в это же время.
– Ладно, пойду передам. Только сразу говорю, что если за это люди Семена Годунова возьмут меня, то укажу на вас, таить ничего не буду.
– Да, если возьмут, то так и сделай.
– Пошел я. И вы ступайте.
Вечером, как отзвонили колокола храмов и монастырей, на берегу реки, недалеко от Варварки, где когда-то стояло подворье Романовых, появились трое всадников. Это были Холодов, Костыль и Отрепьев.
Григорий оставил спутникам коня и прошел к проулку, идущему от Варварки. Было прохладно, небо затянуло черными облаками.
«Снег пойдет», – подумал Отрепьев.
Воды потемневшей, принявшей свинцовый окрас реки накатывали на берег. Вокруг никого.
Но вскоре в проулке появились два монаха в рясах. Отрепьев узнал Варлаама Яцкого и Мисаила Повадьина. Они подошли к нему, поприветствовали своего товарища и предводителя.
– Давненько тебя не было видно, брат Григорий, – сказал Мисаил.
– Да, пришлось помотаться по Руси. Люди Семена Годунова искали меня?
– Да так, без усердия, – ответил Варлаам. – Поспрашивали, куда ты делся, дядю твоего, я слышал, потрясли. На том все и закончилось. Зачем звал-то, брат Григорий?
– Вы по-прежнему со мной?
– Об этом нас уже спрашивал человек от тебя. Да, мы с тобой.
– Ну и хорошо. Послезавтра уходим из Москвы.
– Послезавтра? Почему так рано?
– Время пришло. Пойдем в Киев.
– Вот и славно, – сказал Варлаам. – На Москве скоро есть нечего будет. В монастыре запасов до весны хватит, коли урезать пайку, а потом что? Озимые уже не взойдут. У купцов хлеба много, да не укупишь. Уходить надо немедля, покуда голод не настиг. До него недолго. Но сомнения одолевают.
– В чем? – спросил Отрепьев.
– Дойдем ли до Киева сами, без провожатых?
Отрепьев знал, что беглых монахов будут тайно сопровождать Холодов и Костыль, которые знали дорогу, но не подал вида, подумал и переспросил:
– Провожатый, говорите, нужен? Это верно, да где же взять его?
– Есть один, – ответил Мисаил, – Иван Семенов. Он прежде в монастыре обретался, потом ушел.
– Откуда он дорогу в Киев знает?
– Так годов ему много, везде побывал. Его теперь старцем Ивашкой люди называют.
– Я недавно в торговых рядах его видел, – сказал Варлаам.
– И что, раскрыл ему наш замысел?
– Нет, конечно, просто спросил, как живет. А он в ответ, мол, уходить собираюсь в южные края. Тут оставаться – смерть. Я намекнул, дескать, люди говорят, в Польше хлеба в избытке. Он ответил, что можно и в Польшу. А как пройти? Ивашка мне: это не сложно, были бы деньги на дорогу.
Отрепьев задумался. Решать, брать ли провожатого, без князя Губанова он не мог, поэтому сказал:
– Поначалу мне надо поглядеть, что это за человек.
– Можно устроить.
– Тогда так, братья. Завтра в полдень встречаемся в Иконном ряду. Позовете туда этого Ивашку. Тогда и скажу, пойдет он с нами или нет. Вы же готовьтесь к дороге.
– А что нам готовиться? У нас, кроме ряс, ничего нет, – сказал Варлаам. – Как пойдем-то, брат Григорий, не имея ничего?
– Деньги на первое время будут, потом сбор на постройку храма устроим.
– Это другое дело.
– Значит, завтра в полдень в Иконном ряду. Будьте там с Ивашкой, я со стороны на него погляжу. Люди, которые дадут мне деньги, тоже посмотрят. Если решим брать с собой старца провожатым, то я подойду к вам. Если этого не случится, через полчаса уходите. Значит, не годится старик. Найдем другого или вообще без провожатого пойдем. Язык до Киева доведет.
Князь Губанов выслушал Отрепьева. На предложение о провожатом он ответил отказом, но изменил решение под влиянием князя Харламова. Тот слышал об Иване Семенове, а Степа Закатный знал его.
– Ничего, Иван Петрович, – проговорил Харламов, – пусть берут с собой Ивашку. Вреда от него не будет, а дорогу знает, почитай, всю Русь обошел.
– А коли он человек Семена Годунова?
– Нет. В этом будь уверен.
– Коли ты, Иван Дмитриевич, так говоришь, то и ладно. Но поглядеть на него надо.
Вскоре Григорий Отрепьев, Мисаил Повадьин, Варлаам Яцкий и Иван Семенов ушли из Москвы.
К ближайшему яму выехали Андрюша и Фадей Костыль.