Иван Петрович Губанов тоже покинул стольный град.
План князей продолжал воплощаться в жизнь.
Глава 10
Григорий Отрепьев и его товарищи уже больше месяца находились в пути. Им приходилось нелегко. Не на всех ямах удавалось нанять повозку. Лошади если и были, то плата за них оказывалась несусветной. Посему беглые монахи передвигались медленно, делали от силы двадцать – двадцать пять верст за день. Иногда помогали добрые люди, подвозили на телегах до ближайшего села или города. Нередко они шли пешком, особливо тогда, когда наступала оттепель и дороги вновь развозило.
10 ноября путники вышли к постоялому двору, расположенному на перекрестке у деревни Дроба, в восьмидесяти верстах юго-западнее Калуги.
Их встретил мальчишка лет четырнадцати.
– Издалека идете, отче?
– От самой Москвы.
– И куда путь держите?
Отрепьев улыбнулся.
– Тебя звать-то как, любопытный?
– Степкой.
– Так вот, Степка, куда мы путь держим, тебе знать ни к чему. Скажи лучше, встать у вас можно? Нам бы согреться, поесть, выспаться.
– Можно. Вы в дом ступайте, я отцу скажу, что путники явились.
Отрепьев, Повадьин, Яцкий и Семенов прошли в большую комнату, где стоял длинный стол. Там было тепло, топилась печь. Вот и хорошо.
Беглые монахи сбросили с плеч котомки, присели на лавки.
К ним подошел бородатый мужик.
– Приветствую вас, путники. Сын сказал, на постой встать желаете?
– Да. Как тебя?..
– Василий Петров.
– А я диакон Григорий.
– Постой сегодня недешев.
– Не ты первый говоришь об этом.
– За комнату и постель возьму по пять копеек с человека. За еду отдельно.
– Круто ты заломил, Василий.
– Не подходит или платить нечем, ступайте, люди добрые, дальше, и Бог вам в помощь. На деревню идти, только время тратить. Да и небезопасно. Народ стал злой, за копейку прибить могут. Да оно и понятно, кормить семьи надо, а нечем.
– Что же мужики тогда твой двор не опустошат?
– Покуда Бог миловал, а что дальше будет, неведомо. Деревенские еще держатся. Думаю податься с семейством в Калугу, переждать там лихие времена. Так договорились или Степке проводить вас?
Отрепьев кивнул:
– Ладно, договорились.
Хозяин двора оживился.
– Надолго встаете?
Григорий усмехнулся.
– С твоими ценами не засидишься. До утра.
– Значит, на день, добро, только деньги наперед давай.
– А может, поначалу комнату покажешь? А то окажется она свинарником, в котором и переночевать невозможно.
Василий посмотрел на Отрепьева, погладил бороду.
– Ладно, будь по-твоему, но до того скажи, что на стол ставить. Надо обо всем уговор иметь.
Отрепьев, не советуясь с товарищами, проговорил:
– Щи, две курицы на всех, хлеб.
– Чего-то от простуды, Гриша, – подсказал Мисаил.
Отрепьев кивнул.
– Ну и хлебного, только чистого, хорошего.
– На утро что? – продолжал расспросы хозяин двора.
– Пироги есть?
– Испечем, с зайчатиной.
– Пойдет. Значит, пироги, по одному на брата, и квасу.
– Добро. За еду с вас еще сорок копеек, гости дорогие.
– Хорошо. – Григорий решил не торговаться, тем более что деньги у него были, князь Губанов не поскупился. – Теперь показывай хоромы.
– Хоромы не обещал, а комнату покажу.
Василий провел монахов в помещение, самое обыкновенное для постоялых дворов. В углу образа в киотах, лампада, стены голые, побеленные, вдоль них широкие спальные лавки, небольшой стол посредине, на нем подсвечник. Занавесь на маленьком оконце. Пол недавно выскоблен, чистый.
– Постели жена занесет, – сказал Василий. – Кроме вас вряд ли кто заедет, так что поужинаете и отдохнете спокойно. Давайте деньги за все сразу.
Отрепьев достал мешочек, сверху затянутый шнуром, отсчитал шесть десятков серебряных монет.
– Держи, Василий.
Деньги пропали мигом.
– А теперь прошу в залу. Василиса мигом все подаст быстро.
– Сперва выпивку и хлеб.
– Как скажешь, отец Григорий.
Жена хозяина заведения выставила на стол кувшин с пенником, посуду, хлеб.
Мисаил наполнил чарки, поднял свою.
– За что выпьем, друзья?
– За нашего благодетеля отца Григория. Кабы не он, сидели бы сейчас в голодной Москве.
Отрепьев снисходительно кивнул.
Монахи чокнулись, выпили, закусили хлебом.
После второй Василиса подала горячее.
Голодные путники с жадностью набросились на еду.
Они уже почти управились с ней, когда со двора донесся громкий стук.
– Это чего? – Варлаам испуганно взглянул на Отрепьева.
Тот напрягся и ответил:
– Не чего, а кто. Это не простой путник. Если вельможа какой пожаловал, то не видать нам нашей комнаты, спать здесь придется.
– Или разбойники, – сказал Мисаил, сам испугался своих слов и закрыл рот ладонью.
Через залу прошли Василий и Степка. Из кухни выглянула Василиса.
– Кого это занесло? – спросил у хозяина двора Отрепьев.
– Сейчас узнаем. Вам бы в комнату уйти. От греха подальше.
Но унести ноги монахи не успели. Во дворе раздался шум, громыхнули ворота, захрипели кони. В залу тут же ввалился крепкий мужик в распахнутом кафтане, наброшенном поверх красной рубахи. На поясе сабля и нож. За ним еще двое.
– Здравствуйте, святые отцы.
– И тебе не хворать, добрый человек, – ответил Отрепьев.
Мужик прошел к столу, присел рядом с Ивашкой, взглянул на пустые чарки, кости от кур.
– Отобедали вы на славу. И винцом не побрезговали.
– Кто ты? – стараясь сохранить спокойствие, спросил Отрепьев.
– Я-то? – Мужик усмехнулся. – Хлопок Косолап. Еще меня люди называют атаманом Хлопко. Зовите, как хотите.
– Атаман, стало быть, – сказал Григорий и глянул на двух других нежданных гостей. – А это твое войско, что ли?
Хлопок хотел, наверное, изобразить улыбку, но получилась у него гримаса, от которой веяло страшной угрозой.
– Самого-то как кличут, чернец?
– Отцом Григорием.
– А товарищей твоих?
– А чего ты меня допрашиваешь, Хлопок? Или в приставах обретаешься?
– Не надо, отец Григорий, так со мной говорить. Коли спросил, отвечай, а то и зашибить ненароком могу.
– Когда сабля и нож на поясе, смелым быть нетрудно. Да еще с товарищами.
– А ты, погляжу, не трусливого десятка, монах. Не то что твои братья. Чего трясешься? – Он оттолкнул от себя Семенова.
Ивашка вскочил.
– Отец Григорий, пойду я. Что-то нехорошо мне.
Хлопок рассмеялся.
– Говорю же, не как братья твои, отец Григорий.
– А ты за всех-то не говори, атаман, – вступил в разговор Мисаил.
– Ого! Еще один смелый. Что-то вы на монахов не шибко похожи. Да иди ты, куда хотел. – Хлопок толкнул трясущегося Ивашку в плечо. – Да через отхожее место, а то в портки наложишь.
Семенов и Яцкий были таковы. В зале остались Отрепьев, Мисаил, незваные гости да хозяин заведения.
– Так ты тоже смелый? Назовись, отче!
– Отец Мисаил.
– Значит, ты, отец Григорий, говоришь, что только сабля и нож мне силу дают?
– А разве не так?
Хлопок обернулся к товарищам.
– Слыхали?
Те кивнули.
– Да не стойте за спиной, садитесь рядом.
Подельники разбойника уселись за стол и воззрились на монахов недобрыми глазами.
Хлопок же продолжал ухмыляться.
– Слыхал, Ерема, что сказал отец Григорий?
– Слыхал.
– А ты, Тимоха?
– Не глухой. Дозволь, атаман, тряхнуть этих монахов, чтобы место свое знали.
– Погоди, Тимоха. Это завсегда успеем. – Атаман уставился на Отрепьева. – Значит, сабля да нож? Ну а коли на кулаках? Поглядим, кто кого?
– Не по чину мне. Я мог бы грех на душу взять, снять рясу да схватиться с тобой как мирянин, но бой неравный получится. Ты трезвый, я хмельной. Ты сюда на коне прибыл, мне же целый день пешком идти пришлось. Желаешь силой помериться честь по чести, давай поутру.
– Мне всю ночь тут ждать, покуда ты не проспишься?
– Ну тогда бей прямо сейчас. Чего тянуть-то?
– Не буду. Ты мне по нраву пришелся. – Хлопок повернулся к хозяину двора. – Василий, а ну-ка давай на стол все, что у тебя есть. Проголодались мы, да и выпить в такую погоду не грех.
– Так ничего и не осталось, добрый человек.
– Так уж и ничего? Мне послать людей проверить? Только гляди, коли найдут, то вынесут все, что есть.
– Ну, может, осталось маленько.
Хлопок усмехнулся.
– Думаю, этого нам хватит. И давай быстро, не время засиживаться тут, дела есть.
Хозяин двора ушел на кухню. Там послышалась возня, донесся запах еды.
– Вот так! – проговорил Хлопок. – А ты молодец, монах. Вижу, в обиду давать себя не привык. Оно и верно. Дашь слабину, сожрут. А сегодня тем более. Так откуда и куда путь держите?
Отрепьев не стал злить разбойников. Это могло плохо кончиться.
– Из Москвы мы. А идем в Киево-Печерский монастырь.
– От голода бежите?
– Это наше дело.
– Ну и ладно. Далеко вам еще идти. А по пути за все дерут большую деньгу. Вот вы, чернецы и священники, твердите, что перед Богом все равны, а разве на деле так? В деревнях людям жрать нечего, а торгаши деньги делают. Какое же это равенство? Почему одни должны блюсти Закон Божий, а другие его под себя толкуют?
– Я могу тебе, Хлопок, сказать одно. Все в этом мире в руках Божьих.
– Иного и не мыслил услышать. Все вы так отвечаете. Не надо объяснять, почему на свете царит такая несправедливость, если все в руках Божьих.
– Не богохульствуй, Хлопок, наказан будешь.
– А я и так наказан этой жизнью. Не стращай меня, отец Григорий, не надо. – Он повернулся в сторону кухни. – Хозяева, вы там померли от страха, что ли? Где харч? Или нам самим забрать?
Василий и Василиса появились тут же, принесли ендовы, миски, чарки.
Разбойники вдоволь поели и выпили.
Потом Хлопок вытер рукой сальные губы и заявил:
– Вот хорошо! Теперь отдохнуть бы, да дела ждут.