– Поймешь, как увидишь замок и поговоришь с князем. По мне, так лучше на постоялом дворе в маленькой комнатенке, чем в этих хоромах.
– Ты пугаешь меня.
– Тебе-то чего опасаться? Князь все знает о тебе и о твоих товарищах.
– И про то, что я представляюсь царевичем Дмитрием?
– Наверняка, хотя виду не подает.
Андрюша подозвал Костыля, Повадьина, Яцкого и Семенова, изложил им наказ князя Острожского.
Повадьин усмехнулся.
– А мы-то возмечтали, что в замке поживем.
– Тебе и кельи хватит. Фадей, двигай с монахами в Дермань. Там им в обитель, тебе же ждать меня. Найдешь место недалеко от монастыря. – Холодов объяснил дорогу.
Фадей Костыль и монахи направились к Дермани, Холодов с Отрепьевым – к замку пана Острожского.
Вельможа сидел в том же кресле, напоминающем трон.
Тадеуш представил гостя:
– Диакон Григорий Отрепьев.
Острожский кивнул, велел помощнику удалиться, долго смотрел в глаза Григорию, наконец откинулся на спинку кресла и спросил:
– Значит, ты и есть тот самый человек, который выдает себя за царевича Дмитрия?
– Я, князь, не выдаю себя за кого-то. Я тот, кто есть.
– То есть настоящий наследник престола?
Отрепьев поднял голову.
– Да, я царевич Дмитрий, законный наследник русского престола.
Острожский улыбнулся уголками губ. Он знал, кто таков этот наследник.
– Допустим, это так, но тут требуется нечто большее, чем твои слова.
– Вестимо, князь, и у меня есть доказательства.
– Вот как? Что за доказательства?
– Во-первых, я могу рассказать о жизни в Угличе то, что могли знать только моя мать, царица Мария Федоровна, которая была насильно пострижена в монахини, и ее братья, мои дядья Михайло и Григорий, отправленные в ссылку.
– Михайло Нагой уже четыре года на свободе. Насколько мне известно, он поставлен на воеводство в Царево-Санчурск защищать русские земли от набегов черемис и вотяков. Михайло мог рассказать тебе о том, что произошло в Угличе. Посему слова твои не доказательства.
– А выписка из церковной книги о моем рождении? Наперсный крест, который царица Мария Федоровна надела на меня, своего сына?
Острожский знал об этом, но изобразил раздумье.
– Бумаги и крест – это уже совсем другое. Они при тебе?
– Нет, в надежном месте.
– Значит, предъявить их мне не можешь?
– Могу, но не сейчас.
– Добро. Это понять несложно. Как же ты избежал смерти? Кто был убит вместо тебя? Куда ты подался? Кто и где столько времени скрывал тебя?
Отрепьев ответил ему то же самое, что и архимандриту. Слово в слово.
– Значит, ты не желаешь назвать людей, которые скрывали тебя?
– Дабы не причинить им вреда.
– А коли под пыткой?
– Не назову.
– Это похвально. Добро, сейчас пойдешь в Дермань, куда уже отправились твои товарищи. Жить будешь там. Тебя обучат тому, что должен знать и уметь любой шляхтич Речи Посполитой. Возможно, мы еще встретимся.
Отрепьев кивнул.
– Я все понял, князь. Дозволь удалиться?
Острожский резко поднялся, подошел к Отрепьеву.
– Нет, погоди. До того как уйдешь, скажи, какова роль в твоей судьбе князей Губанова и Харламова?
На этот раз притворяться пришлось Отрепьеву.
– Как ты сказал, князья Губанов и Харламов? Если детская память не изменяет, то о князе Губанове что-то говорил Михайло Федорович. Но он часто был пьян, да и мне могло показаться. Сам я с названными князьями незнаком, служил у бояр Романовых.
– Врешь! Я знаю, кто за тобой стоит.
Отрепьев понял игру Острожского и ответил спокойно:
– Я никогда не вру, князь.
– Так ли это?
– Так!
– Ступай, тебя ждут.
Отрепьев поклонился и вышел из залы.
Острожский открыл потайную дверь и шагнул в небольшую комнату, где его ждал князь Губанов.
– Ну что, Константин Константинович? Как тебе царевич Дмитрий?
Острожский опустился в кресло напротив и задал встречный вопрос:
– Ты слышал наш разговор?
– Да, конечно.
– Что сказать? Вел себя достойно, точно следовал твоему плану. Врал убедительно. По-моему, он и сам уверовал в то, что является законным наследником русского престола. Больше всего мне понравилось, что Григорий и глазом не моргнув отверг все мои обвинения, заявил, что не знает ни тебя, ни князя Харламова. Такое ощущение, что вопрос о тебе не застал его врасплох. Он умеет просчитывать ситуацию. В общем, человек подходящий. Вот только не окажешься ли ты сам у него в заложниках? Я смотрел в глаза этого человека. В них нет ни страха, ни жалости. Он холоден, расчетлив, цену себе знает. Как бы потом не убрал тех, кто его продвигал и знает о нем то, чего ему следует опасаться?
– Ничего он не сделает, Константин Константинович.
– Я не был бы так самоуверен.
– Неужели ты думаешь, что я не предпринял мер, дающих мне основание полагать, что Григорий не выйдет из-под моего влияния? Ты сам оценил его. Отрепьев умен, он понимает, что любая попытка пойти против меня обернется для него гибелью.
– Повторюсь, я не был бы так самоуверен и принял бы дополнительные меры. У него погиб отец, но остались мать и брат, так?
– Да. Они надежно спрятаны.
– Ты предупредил бы Григория, что если он попытается взбрыкнуть, то живыми их больше не увидит.
– Это на него не подействует. Ты прав, он почувствовал вкус власти, пока еще в мыслях, которые могут стать явью. На пути к престолу Отрепьев не пощадит никого, но ничего не сделает против меня, ибо не ведает, кто стоит за мной, сколько людей посвящено в эту тайну. Реальная безграничная власть кого-то укрепляет, а кого-то развращает. Он молод, ему бы жену подобрать такую, чтобы влюбился по уши. Она своей страстью сводила бы его с ума, заставляла бы потакать всем своим капризам. Ну а заодно и нашим с тобой. Было бы весьма кстати, если бы эта панночка не могла иметь детей.
Острожский усмехнулся и проговорил:
– Меня уже начинают забавлять твои интриги. Но если разобраться, то замысел твой верный. А насчет невесты? Думаю, отыскать такую, которая подходила бы тебе, мы сможем. Но это уже через князя Адама Александровича Вишневецкого. У него связей больше.
– Знаю об этом. Но невеста потом. Сейчас надо продолжить дело.
– Как мы и договорились, Григорий будет находиться в Дерманском монастыре. Мой помощник Тадеуш Гомарик займется с ним изучением языков, правилами этикета, фехтованием.
– В последнем пусть не усердствует. Григорий наверняка владеет саблей куда лучше твоего Тадеуша. У него был, да и есть превосходный учитель. Отрепьев на деле доказал, что способен поразить любого противника.
– Дело в том, что приемы сабельного боя на Руси и в Польше разные. Григорий должен знать те и другие.
– Я не против.
– Добро. Не желаешь ли, Иван Петрович, вина доброго испить?
– Мы еще не все обговорили. Как управимся с делами, почему не испить? Вино у тебя, Константин Константинович, просто прелесть. Я ни в Новгороде, ни в Москве такого не пробовал.
– У вас теперь еду найти тяжело.
Губанов вздохнул.
– Это так. Голод косит людей тысячами. Кое-где были и случаи людоедства.
– Голод до чего хочешь доведет. Страшное дело. А что Бориска? Неужто не может своих бояр заставить дать хлеба народу? Сюда же его везут с Руси.
– Тут надо отдать должное Бориске. Он делает все, что может. Вот только запасов государевых не хватает, а пойти против бояр он не решается, не имеет над ними такой власти, как Иван Васильевич.
– Да, уж Грозный заставил бы бояр открыть амбары. Никто не подумал бы перечить. Ослушники сразу же лишились бы не только хлеба, но и голов.
– Что теперь об этом говорить.
– А тебе стоит поторопиться с Григорием.
– У меня все идет как надо.
– Это, Иван Петрович, хорошо, но сам посмотри, как худо теперь на Руси.
– Да уж хуже не бывает. Голод и мор. То здесь, то там народ поднимется. Голодные бунты по всей России.
– Вот! Дело в государстве худо, власть царя шаткая. Во всех своих бедах люди винят Годунова и вспоминают Ивана Грозного.
– Так оно и есть.
– Сколько продлится великий голод, только Господу Богу ведомо, но он наверняка захватит и следующий год. Надо бы этому твоему Дмитрию заручаться поддержкой литовских и польских панов, собирать войско и идти на Москву. Русские люди пойдут за законным наследником престола, сыном Ивана Васильевича, чудесным образом спасшимся от палачей Годунова. Он малой кровью займет Москву, а с ней и трон.
Губанов поднялся, прошелся по комнате.
– Я думал об этом. Однако пока не готов представить польской шляхте Отрепьева. Сейчас его всерьез не воспримут, значит, и денег не дадут. А их на войско нужно много. Ведь ты же не дашь?
– Я, как условились, в стороне.
– Ты в стороне, все прочие паны тоже, потому как не готовы принять Дмитрия. А не удастся замысел с ним с первого раза, второго уже не будет. Посему эта торопливость только во вред выйдет.
– Признаю, Иван Петрович, ты прав.
Губанов присел в кресло и спросил:
– Как долго Григория следует прятать у тебя?
– К осени ему надо будет перебраться на Волынь, в Гощу, к пану Габриэлю Хойскому.
– Но ведь тот арианин, еретик. Это навредит Отрепьеву. Коли на Москве узнают, что законный царевич впал в ересь, то русский народ его не воспримет. А ариане своего не упустят, сделают все, чтобы обратить Отрепьева в свою веру, дабы потом распространить ее по всей Руси.
– Об этой не думай. Григорий будет у Хойского один, его товарищи останутся в Дермани.
– Но слухи все равно пойдут.
– Вот именно, что слухи. А кому они выгодны? Только Годунову. Народ не поверит, что сын Грозного предал православную веру. Да и другие слухи пустить нетрудно. О том, что связь законного наследника с арианами выдумана Бориской и его людьми, дабы очернить царевича. Каким слухам поверят?
– Народ решит, что врут люди Бориски.
– Верно.
– Но зачем все же так рисковать?