С такими мыслями шел русский царь в свои покои. Стражник открыл перед ним двери опочивальни. Слуга Степан угодливо поклонился.
Борис хотел улыбнуться, но лицо его исказила гримаса, задергалось веко, в глазах потемнело. Царь пошатнулся, язык у него стал вдруг таким большим, что не умещался во рту. Боль ударила в голову.
Годунов собрал все силы, позвал Степана.
Тот подхватил царя.
– Батюшка, Борис Федорович, что с тобой?
Ноги Годунова подкосились. Он, поддерживаемый слугой, опустился на каменные плиты.
– Что с тобой, государь? О господи! Стражник, чего застыл, кричи начальника, зови лекарей! Не видишь, царю худо?
Семен Никитич издали услышал крик стражника, звавшего своего начальника, почуял неладное, бросился к покоям царя, увидел тело, дергающееся в судорогах. Голова на коленях слуги, повернута набок, глаза закрыты.
– Что, Степан?..
– Так обморок, припадок, боярин.
– Давно?
– Нет, только что.
– Лекарей вызвали?
Врачи, двое иноземцев, уже бежали по коридору. С ними целая толпа.
Царя внесли в опочивальню, уложили на постель. Врачи склонились над ним.
В покои ворвались жена Годунова Мария Григорьевна, сын Федор и дочь Ксения.
– Что с ним? – крикнула царица. – Он жив?
– Живой. Не надо мешать лекарям, – сказал Семен, вывел семью царя в соседнюю комнату.
Мария заметалась по ней, сжимая в руке платок и что-то лепеча. Федор и Ксения в растерянности сидели на лавке.
Через несколько минут в комнату вошел один из докторов.
– Был приступ, паралитический удар. Он длился не очень долго, уже прошел. Царю нужен покой. У него будет болеть голова. Мой помощник знает, как, когда, что давать. Он должен быть там. Жизнь царя вне опасности. Завтра он встанет. Сегодня пусть полежит.
– А семье можно быть с царем? – спросил Семен.
– Больному нужен покой и лекарства. Пусть с ним будет мой помощник. Царица сможет навестить его позже, когда ему будет лучше.
Мария Григорьевна подошла к врачу.
– Он будет жить?
– Да. Но за ним теперь и после надо присматривать.
– Спасибо, доктор.
– Не надо благодарности. Сохранение здоровья монарха – мой долг.
– Он сейчас спит?
– Да. И спать будет долго. Не стоит мешать.
– Конечно. – Мария Григорьевна увела сына и дочь, двадцатилетнюю красавицу Ксению.
Семен Никитич еще немного поговорил с немецким доктором, потом приказал усилить охрану, приставить к покоям специального человека для посылок. Мало ли что потребуется.
После чего он вышел во двор, вздохнул и проговорил:
– Такое с царем в первый раз. Он сознание потерял и бился в судорогах, как когда-то царевич Дмитрий. Что это? Совпадение или наказание Божье? Но за что? Борис Федорович не отдавал приказ извести Дмитрия, тот сам напоролся на нож. Да и болел он от рождения. А тут вдруг такой же приступ у самого Бориса Федоровича. – Семен Никитич перекрестился.
К нему подошел Василий Шуйский, который чуть задержался в Кремле.
– Что за беготня во дворце, Семен Никитич?
Боярин поведал князю о случившемся и вновь обратил внимание на странное выражение его лица. Он то ли переживал, то ли радовался.
Утром 1 августа Григорий Отрепьев и Ян Бучинский приехали в лагерь, где собирались казаки. Там было на удивление спокойно. Сотники держали дисциплину крепко, каждый день войсковые начальники устраивали казакам учения, для чего построили частокол на холме, имитирующий стену небольшой крепости. Одни казаки брали ее штурмом, другие защищали. На лугу шли учебные схватки, отрабатывались приемы ведения сабельного боя.
Отрепьев посмотрел на это, улыбнулся, повернулся к Бучинскому.
– Если бы кто-то сказал мне, что это казаки с Днепра, где горилка льется рекой, то я не поверил бы.
Бучинский довольно усмехнулся.
– Так я же говорил, великий князь, это на вольнице казаки гуляют, а когда наступает пора серьезного дела, превращаются в слаженное, хорошо управляемое войско.
– Теперь вижу. Я доволен.
Отрепьев увидел бой, устроенный десятком казаков, не сдержался, пришпорил коня, рванул вперед и выхватил свою саблю.
Бучинский побледнел.
– Куда, Великий Князь? Это же не шутка.
Григорий ворвался в десятку бившихся казаков и плашмя ударил саблей двоих, желая вытянуть их на себя. Они не знали его в лицо, возмутились такой наглости и вступили с ним в бой, явно желая наказать наглеца.
Но не тут-то было. Отрепьев выверенными ударами выбил сабли из их рук. Остальные казаки бросили бой и уставились на чужака, посмевшего полезть в их дело. Они готовы были броситься на него.
Тут к ним подлетел Бучинский и заорал:
– Прекратить бой! Казаки, перед вами великий князь Дмитрий Иванович, за которого мы собрались идти на Москву.
Всадники мигом слетели с коней, сняли шапки и низко поклонились.
– Оставьте это, казаки, – сказал Григорий. – Увидели теперь, с кем идете брать трон? Думали, наверное, что наследник престола – вельможа, избалованный и привыкший к роскоши, капризный и обидчивый как баба? Ан нет, казаки, я такой же, как вы. Мне пришлось терпеть унижения и обиды, за мной охотились отборные головорезы Бориски Годунова. Я бился со стрельцами на подворье бояр Романовых, когда они громили его. Уцелел чудом. Знавал Хлопка Косолапа и его товарищей. Вместе за столом сидели, горилку пили, хлебом закусывали. Много чего было в моей жизни. Эти беды сделали меня воином. Я поведу вас, надо будет, и голову положу за правое дело. Не сомневайтесь, бежать от врага не привык.
– Любо, великий князь! – выкрикнул Бучинский.
Казаки дружно поддержали его:
– Любо!
– Ну и хорошо. – Отрепьев подъехал к казакам, которых обезоружил. – А вы обиду на меня не держите. В бою надо глядеть во все стороны, ждать нападения в любое мгновение.
– Будет нам наука, великий князь, – сказал один из этих казаков.
– Достойные слова. Продолжайте! – Григорий под восторженные возгласы изумленных казаков отъехал в сторону.
Бучинский догнал его и сказал:
– Опрометчивый поступок, великий князь. Хорошо, что это оказались молодые казаки, еще не имеющие боевого опыта, а налети ты на матерых, тогда что? Разрубили бы в куски, не глядя.
– Ты, Ян, это мне говоришь или себе?
– Извини, великий князь, очень уж я перепугался за тебя.
– Не надо пугаться. Я знаю, что делаю. Матерые казаки, говоришь, изрубили бы в куски?
– Могли.
– Нет, Ян, меня не так легко взять. Ладно, размялся я неплохо, можно и в замок.
Они поехали в усадьбу Мнишека.
Там Отрепьев узнал, что Марина гуляет в саду, и тут же последовал туда. Но провести время с невестой ему не удалось.
Он поздоровался с девушкой, хотел сорвать цветы с клумбы, и тут объявился управляющий поместьем.
– Прости, великий князь, что отрываю от приятного времяпровождения. Пан Мнишек просит тебя срочно прийти к нему.
– Другого времени он не нашел?
– Это, великий князь, уже не мое дело.
– Принесла тебя нечистая.
Марина подошла к Отрепьеву.
– Не ругайся, Дмитрий. Тебе это не идет. Отец надолго не задержит тебя, если на это нет веской причины, а я еще побуду здесь.
– Подождешь?
– Конечно. Я не должна говорить это тебе, но вот скажу, потому что просто не могу молчать.
– Что ты хочешь сказать, моя Марина?
Дочь Сандомирского воеводы потупилась, изобразила саму скромность.
– Я очень скучаю, когда не вижу тебя.
Отрепьев готов был петь от радости.
– Марина, я люблю тебя безумно. Дождись, пожалуйста, я скоро.
– Да, Дмитрий.
Сияющий Отрепьев ударил управляющего по плечу.
– Идем, Славек, к твоему пану.
Рубач поморщился.
– Ну и тяжелая у тебя рука, великий князь!
– Да, рука у меня, что надо. Так где пан Мнишек?
– В гостевой зале.
– Я и без тебя дорогу найду, а ты пройдись по усадьбе и нарви мне самых красивых цветов.
– Много?
– Да, штук тридцать. Целую охапку.
– Сделаю.
Отрепьев едва ли не бегом направился в замок. По пути он увидел всадника, только что покинувшего усадьбу, и подумал, кто мог послать его и зачем?
Юрий Мнишек увидел Григория и заявил:
– Великий князь, тебе срочно надо ехать во Львов.
– С чего бы это? Или князь Вишневецкий, который сейчас там, по мне соскучился?
– Константин Константинович здесь ни при чем. Причина поездки мне неизвестна. Гонец был действительно от князя, но передал лишь то, что тебе надобно завтра же вечером быть в местечке Сокольня, что в десяти верстах не доезжая Львова. Там найдешь дом богатого купца Петра Кульчего. Он встретит тебя и расскажет, зачем тебе следовало ехать к нему.
– Этого мне еще не хватало.
Мнишек подошел к Отрепьеву.
– Сам понимать должен, великий князь, это не моя прихоть.
– Сдается мне, что и не князя Вишневецкого. Ладно, надо так надо.
– Охрану дам.
– Не нужна она мне. Возьму с собой Бучинского и пяток его казаков. Этого хватит. Ехать чуть более пятидесяти верст. Если с утра отправимся, то к вечеру будем в этой Сокольне. Что еще, ясновельможный?
– Напрасно ты Славека заставил клумбы портить. Марина не любит цветов.
– А что любит? Золото? Драгоценные камни?
– Сама скажет. Покуда будешь в Сокольне, я отправлюсь в Остер, к местному старосте Михаилу Ратомскому, который готовил людей для работы с русским населением. Пусть начинают действовать. Их немного. Им потребуется время на то, чтобы распространить весть о скором приходе законного наследника русского престола.
– Делай как знаешь. Теперь все?
– Все.
– Ну и хорошо. С утра поеду.
Григорий рванулся назад. Во дворе его встретил Рубач с аккуратным, со вкусом подобранным букетом.
– Вот, великий князь. Я исполнил твое повеление.
– Цветы красивые, но пан Мнишек сказал, что Марина не любит их. Это правда?
– Не знаю, как-то не интересовался.
– Давай! – Он взял букет и быстро вышел в сад.