Глубокой ночью войско Отрепьева вышло к селу. Переход дался нелегко, но был совершен скрытно. Об этом свидетельствовало спокойствие стражников в лагере неприятеля.
Григорий вызвал к себе атаманов, еще раз довел до них действия, убедился в том, что каждый из них знал, что ему делать. После этого он приказал им разойтись на позиции, определенные заранее.
Прибыл Бучинский, доложил, что рать встала на позиции атаки.
– Как твой десяток поджигателей?
– Пошел к селу, великий князь. Думаю, сейчас начнется.
Ян оказался прав. Тишину ночи неожиданно разорвали крики, выстрелы.
– Не получилось, великий князь, – сказал Бучинский.
Отрепьев сплюнул на снег.
– Да, попались твои поджигатели.
Пальба в Добрыничах утихла. Одновременно с этим весь лагерь пришел в движение. Трубили горны, кричали воеводы. Московские полки готовились к сражению.
Все это видел не только Отрепьев.
К нему подошел Дворжицкий и сказал:
– Ваше высочество, расчет на внезапный удар не оправдался. Московские воеводы знают, что мы рядом.
– И что? Прикажешь податься назад, распустить людей, дабы они растворились в лесу? А мы с тобой что будем делать? Тоже побежим отсюда? Нет, полковник! Уж теперь-то нам не остается ничего другого, кроме как вступить в бой с войском Бориски. Поднимай своих. Я подойду, и начнем.
– Что, по темноте?
– До того, Адам, уж светло будет.
На рассвете войско Отрепьева стояло в поле. Со стороны села подошла русская рать, развернулась в боевую линию.
Григорий выдернул из ножен саблю, поднял ее, рубанул воздух и крикнул:
– Вперед!
Первая линия, состоявшая из наемников, пошла в атаку долиной, дабы стремительным нападением разрубить войско Мстиславского. Тот угадал этот замысел и направил навстречу полякам полк правой руки под командованием князя Шуйского и отряды наемных иноземцев, которых хватало и у Годунова.
Полковник Дворжицкий по приказу Отрепьева развернул свои отряды и атаковал Шуйского. Князь Василий дрогнул и отдал приказ отступить. Поляки развернулись к селу, на которое наступали и запорожцы.
Вот тут-то Отрепьев и понял, какой именно неприятный подарок приготовили ему московские князья. Поляки увидели пушки, развернутые на окраине села, и большое число стрельцов. Прогремел орудийный залп, следом пищальный. Пальба не затихала. Уцелевшие гусары развернули коней и обратились в бегство. Они врезались в казаков, спешивших им на помощь, смяли их. Все смешалось. В итоге побежал весь правый фланг.
Московская артиллерия уже вела огонь по запорожцам, наступавшим в центре. Те пришли в смятение. Тем более что они видели, как в панике отступает правый фланг.
Московские полки перешли в контрнаступление.
Отрепьев поскакал к запорожцам, дабы остановить бегство. Его конь, пораженный пулей, споткнулся. Григорий влетел в сугроб.
Московские стрельцы видели это и вопили от радости. Но из-за клубов дыма они не разглядели, что царевича спас верный Бучинский. Он подскочил к нему и затащил на своего коня. Так, вдвоем, они и ушли с поля боя.
Остановить запорожцев было уже невозможно. Оставалось лишь бегство.
Но упорство в битве проявили пушкари. Они ударили по московской рати дружным огнем, что замедлило ее наступление и даже ненадолго остановило его. Донские казаки, прикрывавшие пушкарей, тоже дрались с яростным упорством. Почти все они погибли, но их мужество позволило остаткам войска Отрепьева отойти от Добрыничей.
Он пошел к Рыльску, перешедшему на его сторону.
Московские князья могли завершить разгром войска Отрепьева и победоносно закончить поход, но доклад стрельцов, видевших, как пал самозванец, остановил Мстиславского. Он отдал приказ не вести преследование, полагал, что с гибелью Дмитрия, ложного или настоящего, его войско, вернее то, что от него осталось, само распадется, поляки уйдут в Польшу, казаки – на Днепр и Дон. Воевода послал гонцов на Москву с вестью о разгроме армии самозванца.
Вместо преследования разбитого врага князья занялись другим делом. Кровавой потехой. Полякам они милостиво даровали жизнь и отправили на Москву, стрельцов, казаков и крестьян повесили посреди лагеря.
После казни Мстиславский все же хотел организовать преследование отрядов самозванца, но Василий Шуйский уговорил его не спешить с этим. После боя ратникам нужен был отдых.
На поиски тела Отрепьева был снаряжен специальный отряд, но ничего, естественно, не нашел. Однако это не смутило князей. Они вполне разумно посчитали, что труп главаря могли унести верные ему казаки. В общем, московские князья имели возможность одержать полную победу, но не воспользовались ею. В результате промедления рать Мстиславского подошла к Рыльску только через три дня, когда Отрепьев был уже в Путивле.
Даже в такой сложной обстановке он сумел сохранить самообладание, не бросил Рыльск на произвол судьбы, на разграбление и истребление. Григорий уже не имел больших сил, однако оставил в городе две с половиной тысячи своих воинов.
Когда рать Мстиславского и Шуйского подошла к Рыльску, ее вместо белого полотнища и повинных голов жителей встретил пушечный обстрел. Пришлось князьям разворачивать войска в боевые порядки, ставить орудия.
Правительственная армия, имеющая огромный численный перевес, две недели не могла взять город. Постоянный пушечный обстрел, попытки поджога деревянных стен – ничего не принесло результатов. Защитники крепости под прикрытием своих пушек сделали вылазку и сильно потрепали противника.
Видя, что город не взять, князь Мстиславский с согласия Шуйского приказал войску отступить к Севску. Но и тут не обошлось без неприятностей. Во время отхода защитники крепости вновь совершили вылазку и разгромили арьергард царского войска.
Князья подумывали о роспуске войска до весны, послали гонцов в Москву с просьбой об этом. Однако царь Борис приказал им оставаться на месте и готовить наступление на Путивль.
Он обещал прислать подкрепление из служивых татар. Они уже были в армии Мстиславского и Шуйского и проявили себя особенно жестко. Но больше всего начали зверствовать, когда от Годунова пришел приказ извести всю Комарицкую волость за мятеж и поддержку самозванца, не жалеть никого, ни стариков, ни женщин, ни детей. Вот тут татары показали себя.
Это была роковая ошибка Годунова. Известия о зверствах царской рати разнеслись по округе. К Путивлю потянулись обозы из уцелевших поселений. Потери, понесенные Отрепьевым у Добрыничей, восполнились быстро.
Покуда отряды Мстиславского разоряли Комарицкую волость, Григорий находился в Путивле. Он пришел туда с отрядом в полторы тысячи человек, но в скором времени его войско выросло во много раз. На сторону Отрепьева перешли гарнизоны и жители Оскола, Белгорода, Валуек, Царева и многих других городов и поселений. Настроение у ратников было боевое. Их возмущение действиями армии Годунова, превратившейся в карательную, не имело предела. Все рвались в бой. К тому же устоял Рыльск.
Отрепьев надеялся на помощь Польши и послал ротмистров в Краков. Сигизмунд отказал, однако Мнишек сумел переправить к Григорию несколько крупных отрядов наемников.
Февраль выдался морозным и снежным. Войско Отрепьева восстанавливало силы на зимних квартирах.
Вечером, когда за окном разыгралась метель, Отрепьев сидел в жарко натопленной комнате дома бывшего воеводы. С ним был его верный помощник, а теперь и спаситель Ян Бучинский, недавно избранный на казачьем кругу атаманом.
Неожиданно раздался стук в дверь.
Бучинский встал, придерживая саблю.
– Кто?
– Пан атаман, казак Демьян из стражи.
Бучинский повернулся к Отрепьеву.
Тот кивнул. Мол, пусть входит.
– Зайди! – приказал Бучинский.
Казак высунулся между своркой двери и бревенчатой стеной.
– Стража башни доложила, что прибыл какой-то вельможа из Московии до великого князя Дмитрия Ивановича.
– Ну что ж, раз прибыл, то пропустите и проводите. Только одного и без оружия.
– А с ним всего двое стражников.
– Тех в любой дом, коней в конюшню. Накормить, напоить и смотреть за ними.
– Я понял, великий князь.
– Ступай!
Стражник ушел.
Бучинский взглянул на Отрепьева и спросил:
– Ты догадываешься, кто это может быть?
– Не догадываюсь, а знаю, кто приехал ко мне.
– Неужто тот самый князь?
– Больше некому.
Отрепьев не ошибся.
В комнату вскоре вошел князь Иван Петрович Губанов, сбросил шубу на лавку и пробурчал:
– Ух, промерз! Ну и погода.
– Приветствую тебя, Иван Петрович.
– И тебя приветствую, царевич. – Губанов покосился на Бучинского.
При нем он мог называть Отрепьева только так.
– Гляжу, на сей раз ты не удивлен.
– Я ждал, что ты объявишься.
– С чего?
– Ну а как же? Ведь надо… – Григорий понял, что едва не сказал лишнего, оборвал фразу, повернулся к Бучинскому. – Ян, пойди распорядись, чтобы доставили ужин да вина хлебного. Надеюсь, не откажешься, князь?
– Сейчас не откажусь.
– Ну и хорошо. Ян, и стражу от дверей убери.
– Конечно, великий князь, не беспокойся.
– Ступай!
– Слушаюсь! – Бучинский покинул комнату.
Губанов присел у печки, взглянул на Отрепьева.
– Дошло до меня, что ты просил помощи у Сигизмунда.
– Да, просил, но получил отказ. Сам собираюсь в Речь Посполитую.
– Позволь узнать, зачем?
– А смысл сидеть зиму в Путивле? В Польше я расшевелю магнатов и смогу еще войска набрать. От Мнишека толку немного.
– У тебя есть казаки. Русский люд идет в Путивль, гонимый зверствами, учиненными войсками Мстиславского по прямому указанию Годунова. Зачем тебе ненадежные наемники?
– Казаки, да, согласен, князь. Это воины. А с мужиков что взять?
– Их надо обучить.
– Ты приехал для того, чтобы указать, что мне делать далее?
Губанов повысил голос:
– А не кажется тебе, Григорий, что ты много возомнил о себе? Да если бы не я и другие вельможи в России и в Речи Посполитой, то тебя давно уж не было бы.