– Казак! – крикнул Отрепьев.
В залу заглянул охранник.
– Да, великий князь!
– Принеси вина, да побольше!
– Но нам, охране, это запрещено.
– Тогда слугу кликни, бестолочь.
Явился слуга. Принес полную ендову крепкого хлебного вина.
Кустарь, проинструктированный Яном Бучинским, вел своих людей по московской дороге. Он выслал вперед дозор из двух казаков.
Вскоре один из них вернулся к нему и доложил:
– Лес за изгибом дороги, до него саженей сто. Где-то в пятидесяти шесть всадников. Едут спокойно, единым отрядом. Нападения не ожидают, это заметно, но облачены в кольчуги, хорошо вооружены.
Кустарь быстро принял решение:
– Лунин, тебе в обход леса справа. Как выйдешь к середине, пятерых казаков с лучником к дороге в засаду. Сам с другими выходишь на ту сторону леса, движешься по дороге навстречу всадникам.
– Понял, Аким.
– Пошел!
Еще пятерых казаков с другим лучником Кустарь отправил в обход до середины леса слева.
Казаки быстро выполнили приказ. Когда небольшой отряд князя Губанова вошел в лес, его там уже поджидали засады, навстречу выдвигались пять казаков Лунина, а вдогонку скакали столько же во главе с Кустарем.
На въезде в лес по нужде приспичило Фадею Костылю. Он остановился, хотел соскочить с коня, посмотрел на дорогу, и нужда тут же пропала.
– Сзади казаки! – крикнул Фадей.
Холодов тут же отреагировал на это:
– Прорвемся. Князь в середину, остальным прикрывать по бокам, я тараном, Фадей со спины. Пошли!
Отряд, ведомый Холодовым, обнажил сабли и рванул по лесной дороге. Путь ему перекрыли еще пять казаков, ждавших на выходе из леса.
– Ну вот… – Больше Андрюша ничего не сказал.
Стрела, выпущенная справа, пробила ему шею. Он захрипел и рухнул на землю. Конь его встал на дыбы и рванул к казакам.
Фадей заорал:
– В круг! Принимаем бой. Князь в середину.
Но тут стрела слева ударила в кольчугу, пробила ее и вонзилась в сердце.
После этого на оставшихся ратников и князя навалились казаки с дороги и из леса. Все четверо были изрублены мгновенно.
Сотник Кустарь, помня наказ атамана, тут же прошел в дом воеводы.
В гостевой зале его ждали изрядно подвыпивший Отрепьев и вполне трезвый Бучинский.
Григорий мутными глазами посмотрел на сотника.
– Ну что, Аким, исполнил приказ?
– Исполнил, великий князь.
Отрепьев потянулся за чашей, но Бучинский забрал ее.
– Извиняй, Дмитрий Иванович, но хватит.
– Хватит так хватит. Говори, как все было.
Сотник рассказал о недавнем событии и заявил, что всегда готов выполнить любое задание.
– Так уж и любое?
– Да, великий князь.
– Ну, тогда завтра выдвигайся на Москву. Найдешь там подворье князя Харламова. Запомнил? Ивана Дмитриевича Харламова.
– Харламова, запомнил.
– Возьми с собой десяток, больше людей не потребуется. Всем переодеться в простых жителей, собраться у подворья к наступлению сумерек, как стемнеет, зайти внутрь, убить Харламова, его семью и всю челядь. Потом все поджечь и уйти. Покуда Москва волнуется, задание выполнить несложно. Сделаешь, сотник?
– Сделаю, великий князь.
– И баб с детишками не пожалеешь?
– Ты приказал, я исполню.
– Понятно, ты хороший сотник. Пора выдвигать в атаманы. На Днепр таковым и поедешь. О выполнении задания доложишь Яну. Ступай!
Кустарь направился к выходу.
– Аким, погоди, – окликнул его Бучинский.
– Что? – Сотник повернулся к нему.
– Ты ничего не забыл?
– Ах, господи, забыл. Никаких бумаг при князе не было, а деньги вот. Как-то из головы вылетело. – Кустарь полез за пазуху.
Отрепьев махнул рукой и сказал:
– Не надо. Раздай деньги казакам, которые были с тобой.
– Но там много…
– Все, уйди, Кустарь.
– Благодарствую, великий князь. – Сотник поклонился и вышел.
Отрепьев сел за стол, вновь потянулся за чашей.
Бучинский опять хотел воспротивиться, но Григорий рявкнул:
– Это еще что за неповиновение? Против кого идешь, атаман? В сотники или десятники захотел? Я царь, могу прихлопнуть тебя, как надоевшую муху, могу возвысить.
Бучинский отнял руку от чаши, потупился.
– Виноват, великий князь.
Отрепьев наполнил чашу, выпил всю, посмотрел на Бучинского:
– Не обижайся, Ян, это не я злюсь, а вино. Ты должен понять, что я переживаю.
– Я понимаю, Дмитрий Иванович.
– Ну вот, хоть иногда начал величать по имени-отчеству. Помоги мне, Ян, дойти до опочивальни. В сон потянуло.
На следующий день, 3 июня Отрепьев как ни в чем не бывало ожидал делегацию из Москвы. Ближе к полудню Бучинский доложил ему, что казачьи атаманы запросили встречи с ним. В это самое время в Тульский кремль въехало московское посольство.
– Кто прибыл из стольного града? – спросил Григорий.
– Князья Воротынский, Трубецкой, Телятевский, Шереметев, думный дьяк Власьев, дворяне, гости.
– То есть те люди, которые не имеют реальной власти. Пусть ждут. Зови казаков.
Бучинский улыбнулся и заявил:
– Такой милости, великий князь, атаманы не забудут.
– Зови. – Григорий безразлично махнул рукой. – Передай заодно архиепископу Игнатию, дабы был готов привести к присяге московских гостей.
Отрепьев переговорил с атаманами, подтвердил все свои обещания, данные им ранее, пообщался с архиепископом Рязанским и Муромским, который должен был занять патриаршую кафедру вместо Иова. Лишь через два с лишним часа он принял делегацию из Москвы.
Первым делом она вся присягнула на верность новому царю. Это притом что был жив Федор Борисович. Потом Отрепьев выслушал вельмож и повелел им готовить столицу к его торжественному въезду. На том разговор прекратился. Расстроенные князья и дворяне уехали восвояси.
4 июня к Григорию прибыли другие бояре, которые тоже приняли присягу. В тот же день заезжал к нему и английский посол. Григорий обещал ему вольность и неприкосновенность.
А на Москве волнения вспыхнули с новой силой. Арест царской семьи, изоляция патриарха показались недостаточным посланникам Отрепьева. Желая выслужиться, они устроили шабаш с телом царя Бориса Федоровича.
5 июня при большом стечении народа покойного царя из Архангельского собора перенесли в Варсонофьевский монастырь, где захоронили без отпевания как самоубийцу. Оттуда толпа двинулась к подворью Годуновых, требуя суда над Федором и его матерью, вдовствующей царицей Марией Григорьевной. Стрельцы, охранявшие подворье, разогнали толпу.
Бушевал народ и у патриаршего подворья. Князья Мосальский и Голицын помнили приказ Отрепьева, но выжидали более подходящего времени для расправы и над царской семьей, и над патриархом.
Это время настало.
10 июня патриарх Иов добился выезда с подворья и совершал литургию в Успенском соборе. Поначалу все шло спокойно, как всегда, но вдруг в храм ворвалась вооруженная толпа, посланная туда Мосальским и Голицыным. Их люди растолкали прихожан, спихнули патриарха с алтаря, сорвали с него панагию и поволокли на выход. Владыка Иов и в этот момент не переставал взывать к любви, к верности законному царю Федору Борисовичу, называть Отрепьева тем, кем он и был на самом деле.
На патриаршем подворье ему позволили переодеться в одежду чернеца, затем бросили в телегу и отправили в заточение в Старицкий монастырь. После этого толпа ворвалась в дом и разгромила его.
Мосальскому и Голицыну оставалось убить Федора Борисовича и мать его Марию Григорьевну. Здесь толпа была уже не нужна. Напротив, стрельцы перекрыли все ближние улицы.
На подворье Годуновых въехали только князья, подьячий Иван Богданов и трое верных стрельцов. Они ворвались в палаты Федора, где была и его мать. Богданов тут же схватил вдовствующую царицу, бросил ее на пол, навалился и принялся душить.
Федор попытался защитить мать, но стрельцы тут же оглушили его. Подьячий задушил и бесчувственного юношу.
Князья велели объявить на Москве, что вдовствующая царица и сын ее Федор Борисович отравились ядом. На подворье привезли заранее подготовленные гробы, баб для обмывания тел. Покойников похоронили в Варсонофьевском монастыре рядом с могилой Бориса Годунова, тоже без отпевания.
В тот же день в Тулу Мосальским был отправлен гонец.
Узнав об устранении последнего препятствия, Отрепьев объявил войску о начале выдвижения к Москве.
На следующий день он вышел из Тулы, 16 июня прибыл к селу Коломенское и встал на берегу Москвы-реки. Известие об этом было отправлено в столицу. Оттуда явились знатные вельможи, дворяне, служивые и торговые люди, простой народ. Отрепьеву поднесли хлеб-соль, разную утварь, царскую печать. В ответ Григорий повелел дать пир.
На следующий день он принимал представителей местного крестьянства и посадских людей, говорил с ними ласково, обещал быть им отцом.
В Коломенском рать Отрепьева простояла три дня, покуда шло согласование с Боярской думой его вхождения в столицу. В это время была послана делегация в Горицкий женский монастырь за Марией Федоровной, в монашестве Марфой. Рассылались повеления об освобождении всех ее родственников, готовилась передача им имущества, приводились в порядок разграбленные подворья.
Казаки и стрельцы принялись наводить общий порядок в городе. Москвичи сразу почувствовали твердую руку нового правителя.
Отрепьев вызвал в стан князя Голицына. Тот прибыл 19 июня под вечер и немедленно был проведен в шатер царевича.
Григорий удалил оттуда Бучинского и спросил князя:
– Как чувствует себя Ксения Борисовна, Василий Васильевич?
– Плачет, Дмитрий Иванович.
– Узнала, что стало с матерью и братом?
– Скрыть это было невозможно.
Отрепьев усмехнулся.
– Ничего, совсем скоро ей будет не до того. Ты предоставил Ксении отдельные палаты и прислугу?
– Все так, как ты велел. Только прислуге и делать-то нечего. От еды отказывается, воду пьет да молится.
– Ты приставь к ней баб строгих. Не ест, пусть силком кормят. Могут и ремнем стегануть. Это лекарство лучше всего приводит в чувство.