Страхом объят командующий Одесским военным округом Каханов: траурное шествие близится к его дому. Катя приводит сюда ничего не подозревающего Качуру с донесением мичмана. Узнав, что матросы колеблются принять участие в революции, Каханов, следуя приписке мичмана, арестовывает Качуру. Арестована и Груня. Матюшенко врывается в дом Каханова с требованием освободить их. Тот отказывается. Тогда по сигналу Матюшенко „Потёмкин“ открывает огонь по Одессе.
Конфликтна музыка первой картины четвёртого акта. Фоном к ней служит грозно звучащая мелодия революционной песни „Смело, товарищи, в ногу“. Всё более нарастает шквал народного гнева, который с большой силой запечатлён в развёрнутой хоровой сцене „Так это зовётся совестью у царей“.
Сорвался план мичмана. Но он вторично задумал предательство: броненосец должен выйти в море навстречу эскадре — там он разделается с непокорными. Мичману с помощью Веденмейера (вот подлец так подлец всё время гадит и гадит, а его никто так и не раскусит!) удалось также посеять рознь среди тех матросов, кто пребывал в нерешительности. Но внезапно вернувшийся Матюшенко сплачивает команду, укрепляет веру в победу. Приближается эскадра. На „Потёмкине“ объявляется боевая тревога. Но молчат пушки на кораблях. Оттуда несутся приветственные возгласы в честь восставших. Матюшенко обращается к матросам Черноморского флота с воззванием».
«В последней картине перелом в действии наступает с приходом Матюшенко. Мужественным пафосом отмечен его монолог „Так что же, потёмкинцы, — назад? Сдаться адмиралам?“ Музыка всё более насыщается героическими интонациями и увенчивается финальной боевой песней „Не сдадим свободы знамя!“ В конце оперы звучит мелодия революционной песни „Варшавянка“ („Вихри враждебные веют над нами“)».
Заметим, что авторам всё же хватило ума закончить оперу именно в этом месте, а не продолжать свою эпопею до конца. Думаю, что в этом случае для финала более всего подошла бы ария поляков из оперы «Иван Сусанин»: «Куда ты завёл нас, проклятый старик!». Именно так в реальной жизни вопрошали к Матюшенко и К° в Румынии обманутые и брошенные на произвол судьбы матросы.
В 1926 году поэмой «Морской мятеж» разразился Борис Пастернак, вдохновенно описав «гнилое мясо» и выведя богатырский образ «гиганта Матюшенко»:
…Солнце село.
И вдруг
Электричеством вспыхнул «Потёмкин».
Со спардека на камбуз
Нахлынуло полчище мух.
Мясо было с душком…
И на море упали потёмки.
Свет брюзжал до зари
И забрезжившим утром потух…
По машинной решётке
Гигантом
Прошёл
Матюшенко
И, нагнувшись над адом,
Вскричал:
— Стёпа!
Наша взяла!
Отдал должное «Потёмкину» и Леонид Утёсов, видевший его в детстве в Одессе и совместно с поэтом И. Фрадкиным написавший песню «Спустилась ночь» о восстании на «Потёмкине». Песня жалостливая, но правды в ней ни на грош. Судите сами:
…А было так.
Тогда на нашем судне
Служил помощник, старый изувер.
Он избивал нас в праздники и будни,
Не человек, а просто лютый зверь.
Команда вся построилась, сказали,
Что командира требует народ.
В безмолвии сурово мы стояли,
Один матрос лишь выступил вперёд.
Но в тишине суровой, напряжённой
Вдруг выстрел одинокий прозвучал,
И, пулей в сердце насмерть поражённый,
Он, заливаясь кровию, упал.
Убийцу вмиг матросы раскачали,
И смерть нашёл в пучине подлый враг,
И на могучем корабле подняли
К восстанию зовущий Красный флаг…
В юбилейные даты деяния потёмкинцев вдохновляли и других деятелей культуры, к примеру, поэта М. Рудермана и композитора Б. Терентьева, написавших в 1955 году, к очередной годовщине восстания, песню «Броненосец „Потёмкин“», где главным героем является подло убитый офицером матрос Вакуленчук.
Разумеется, что популярной эта достаточно корявая песня не стала, что, видимо в общем-то не слишком огорчило её создателей. Они выполнили соцзаказ и получили соответствующий гонорар.
Ничего общего с действительностью не имеют широко известные «эпические полотна» художников П. Фомина, К. Дорохова, И. Пшеничного и других, посвящённые восстанию на «Потёмкине». На картине П. Фомина Вакуленчука почему-то убивают не за башней, а перед ней. Плохие офицеры судорожно выхватывают револьверы, но храбрый Матюшенко уже целит в них из винтовки. На картине К. Дорохова лжи ещё больше. Художник даёт понять, что под валяющимся брезентом тела погибших от рук офицеров матросов. У борта стоит испуганный капитан 1-го ранга Голиков, с ним ещё один офицер и священник. Матюшенко уже направил на них свою винтовку, готовый творить революционный суд за смерть товарищей. Примечателен и кок с трёхлинейкой как напоминание о плохом борще. При этом Голикова почему-то никто не избивает и не раздевает, как это было в действительности…
Вообще о «Потёмкине» и связанных с ним событиях даже в советские время вспоминали обычно раз в десять лет на очередную годовщину. В июне 1925, 1935 (в 1945 году было не до «Потёмкина»), 1955, 1965, 1975 и 1985 годов в журналах и газетах обязательно появлялись статьи с популярным изложением событий июня 1905 года. Разнообразия там было немного, из десятилетия в десятилетие переписывались одни и те же легенды.
В первую широко отмечаемую годовщину восстания в 1925 году на могиле Вакуленчука в Одессе был установлен памятник. В следующую годовщину, в 1935 году, в ознаменование 30-летия восстания на «Потёмкине» Президиум ЦИК СССР наградил группу ветеранов потёмкинцев грамотами. А в 1955 году в юбилейные дни восстания все оставшиеся в живых к тому времени потёмкинцы были награждены сразу двумя (!) орденами — Боевого Красного Знамени и Красной Звезды. Тогда же новому танкеру Черноморского пароходства было присвоено имя «Григорий Вакуленчук». Назвать какое-нибудь судно именем Матюшенко всё же как-то не решились. На следующий юбилей, 27 июня 1965 года, на площади Карла Маркса в Одессе был открыт и памятник героям «Потёмкина». Второй памятник соорудили там, где началось восстание, — у Тендровской косы. Тогда же приказом командующего Черноморским флотом было определено, чтобы каждый корабль Черноморского флота, проходя мимо этого места, салютовал героям 1905 года. Ныне об этом приказе в российском флоте, все, разумеется, благополучно забыли.
Из исторических трудов темой «Потёмкина» занимались в разное время историки Найда, Мельников и Гаврилов, но и они в силу законов советской историографии также не слишком далеко отклонялись от общепринятой и утверждённой на верхах классической версии восстания.
Идёт время, меняются политические системы и политические карты, но каждая новая власть старается приспособить далёкие события на «Потёмкине» под свои интересы. В советское время шла историческая большевизация участников мятежа, сейчас дуют иные ветры и большевики нынче не в моде. Ныне предприимчивее всех оказались украинские власти, которые внезапно для всего цивилизованного человечества объявили, что мятеж на «Потёмкине» был вовсе не революционным восстанием, а первым демаршем украинских самостийщиков против российских оккупантов и образцом создания первой в истории мира плавучей казацкой республики! Думаете, бред? Ан нет!
«Борт восставшего в июне 1905 года „Потёмкина“, — пишет в официальном печатном издании Министерства обороны Украины „Військо України“ некто Данило Кулиняк, — который под малиновым казачьим флагом одиннадцать суток был островом свободы, плавучей казачьей республикой, свободной от русского царизма, можно полностью назвать кораблём украинской революции на Чёрном море и предтечей общеукраинской революции 1917–1918 годов. Ведь восстание было наиболее ярким проявлением народного гнева на Черноморском флоте, который в то время был преимущественно украинским».
По словам автора, бунт начался с призыва Григория Вакуленчука на украинском языке: «Та доки ж ми будемо рабами!» («До каких пор мы будем рабами!»). Увы, автору невдомёк, что бедный Вакуленчук ни к какому восстанию никого не призывал, а наоборот, старался его не допустить, так что скорее он мог кричать: «Пидемо, хлопци, йисты боршь, вин сёгодни наварыстый!»
Главными аргументами своей версии автор «казачьей республики» считает, что на «Потёмкине» служили уроженцы Малороссии Панас Матюшенко да Олександр Коваленко, что «Кобзарь» Тараса Шевченко «был любимой книжкой потёмкинцев», и его поэзия «распространялась по всему Черноморскому флоту», а тот же Афанасий-Панас Матюшенко в свободное от вахты время нежно играл на бандуре. Однако помимо малороссов на «Потёмкине», как известно, служили и великороссы и белорусы. Экипаж броненосца вообще был интернационален. Любопытно, почему же жаждавшие казачьей вольности матросы начали мятеж именно с убийства прямого потомка запорожских атаманов капитана 2-го ранга Гиляровского, его бы им и крикнуть на круге в свои атаманы! Неизвестно, откуда украинским историкам знакомы литературные вкусы черноморцев в 1905 году, читательские книжки их, может быть, изучали? А что если на самом деле черноморцы и гоголевского «Бульбу» почитывали, и Пушкина полистывали, и о Толстом спорили? Возможно, что и над «Энеидой» Котляревского смеялись с удовольствием. Нельзя же всё время одного «Кобзаря» талдычить! Честно говоря, мне трудно представить маньяка Матюшенко с бандурой в руках и томом «Кобзаря» под мышкой, и уж совсем невозможно лидеров этой казацкой республики Березовского и Фельдмана в казачьих шароварах с оселедцами и пейсами! Тот-то бы перевернулся в своём гробу старик Хмельницкий.
ПОТЁМКИНЦЫ В РАССЕЯНИИ
По приходе броненосца в Румынию, как мы уже говорили, команда была сразу же свезена на берег. Власти Констанцы прислали вооружённый конвой для сопровождения потёмкинцев. Увидев его, матросы решили, что их заманили в ловушку, арестуют и передадут российским властям. Началась паника, дело едва не дошло до драки. Кое-как матросов успокоили. Местные жители с любопытством глядели на колонны русских мятежников, бредущих под конвоем по городу. Участник восстания минный машинист Шестидесятый впоследствии вспоминал: «На берегу в это время собралось много народа. Многие приехали из далёких мест, чтобы посмотреть на революционный броненосец, на смелых моряков. Я с благодарностью вспоминаю встречу румынских граждан с потёмкинцами — так тепло, так дружески приветливо встретили нас на берегу. Я и сейчас не могу вспомнить без волнения те минуты встречи, особенно с рабочими. Этот день был каким-то праздником в Констанце. Некоторые граждане обменяли свои кот