А может?.. Тут Ульдиссиан наконец-то заметил разливающееся по всему телу тепло, вмиг поглотившее боль и исцелившее все полученные им раны. Стоило теплой волне достичь головы, сознания, бывший крестьянин ощутил небывалый душевный подъем, какого не испытывал с тех самых пор – с первого пробуждения дара. Исполнившийся уверенности в себе, он вновь обрел полную власть над собственным телом, окутался золотистым сиянием, столь ярким, что огненные крылья Инария в сравнении с ним вмиг показались тусклыми, неряшливо-серыми.
Сияние Ульдиссиана ослепило противника.
Всецело – нет, лучше, чем когда-либо прежде – владея собой, Ульдиссиан взглянул на Инария едва ли не с пренебрежением. Отступник при всей мощи, имевшейся у него под рукой, не сделал ровным счетом ничего путного – лишь покорял, обличал да губил всякого, кого сочтет несовершенным или же непокорным. Послушать его – жизни на всем белом свете недостоин никто, кроме него самого…
Ну, а смешнее всего было то, что Инарий не стоил ногтя тех самых людей, которых так презирал. Из них выросло нечто, для ангела непостижимое, а ярчайший пример тому являл собой Ульдиссиан.
Инарий резко сомкнул перед собою закованные в латные рукавицы ладони, и на человека, точно клинок, обрушилась тонкая, узкая полоса серебристой энергии. Следовало полагать, ангел намеревался разрубить противника надвое. Презрительно усмехнувшись, Ульдиссиан без труда отразил удар, и Инарий застыл, замер в воздухе, будто соляной столб.
Пока Инарий – очевидно, ошеломленный отказом смертного смириться с судьбой – собирался с мыслями, сын Диомеда вскинул вверх руку, словно бы отгораживаясь от Пророка раскрытой ладонью. Однако сосредоточился Ульдиссиан вовсе не на Инарии. Взгляд его, видевший в эту минуту куда как большее, был устремлен на ток магии, связующий ангела с Камнем Мироздания.
Камень Мироздания… Полной меры его возможностей не понимал никто на всем белом свете, это для Ульдиссиана было очевидно. Кроме того, Диомедов сын чувствовал: углубляться в эти материи далее не стоит, и причин тому великое множество. Сейчас ему требовалось только одно – завершить дело, начатое по наитию там, в подземелье, где ему довелось увидеть небывалую реликвию воочию.
Расстояния во всем, что касалось Камня, не значили ничего. Да, находился он в сотнях миль отсюда, но на самом-то деле пребывал везде, и посему мысль Ульдиссиана дотянулась до него без труда. Заглянув внутрь Камня, сын Диомеда отыскал в его строении изъян, который сам же и создал, приведенный в подземелье Ратмой. Как он был близок к предотвращению всех ужасных событий, случившихся за последние месяцы… Как он тогда был слеп…
Но теперь-то он все видел и все понимал. Оставалось лишь еще немного, самую малость, поправить ту самую невероятную шестигранную частицу.
Ульдиссиан изменил в ней еще кое-что, и…
Инарий истошно завыл, замерцал. Казалось, в нем что-то выгорело – выгорело дотла. Нет, на вид ангел нисколько не изменился, однако, стоило Ульдиссиану вновь приглядеться к нему, Инарий словно бы… словно бы сделался куда меньше, ничтожнее прежнего. Разумеется, он оставался самим собой, неземным воином потрясающей силы, но его мощь не шла ни в какое сравнение с той, которой наделял его Камень.
А связь отступника с Камнем Ульдиссиан оборвал, так что черпать в нем могущество Инарий больше не мог.
Вой ангела не умолкал, однако теперь в нем явственно слышались нотки ярости. В новый удар Инарий вложил все силы… и Ульдиссиан без труда сокрушил его поползновения на корню.
То же самое он готов был проделать с самим Пророком, но тут в голове снова зазвучали голоса Серентии и остальных. По счету времени, принятому в Санктуарии, последняя схватка с Инарием длилась считаные секунды, однако сейчас каждая секунда могла решить все.
– Отныне судьбу этого мира решать не тебе, – в последний раз напомнил сын Диомеда падшему ангелу.
С этими словами он сотворил сферу наподобие той, серебристой, в которой Инарий пытался запереть его самого, и заключил в нее поверженного противника.
Оказавшись внутри, Инарий пришел в неописуемую ярость, но как ни бушевал он, как ни бранился, сфера Ульдиссиана не пропускала наружу ни звука. С виду его безмолвные филиппики могли бы показаться весьма и весьма потешными… если бы сын Диомеда не знал, скольких людей ангел обрек на страдания и гибель.
Оставив сферу покоиться среди руин Собора Света, Ульдиссиан обернулся, и…
Страшный, сотрясший все тело удар поверг его на колени.
– ДАЛЬНЕЙШЕЕ – ДЕЛО УЖЕ НЕ ТВОЕ, – пояснил властный голос, очень похожий на голос Инария, однако принадлежавший отнюдь не ему.
Тираэль…
Второго ангела Ульдиссиан не видел, но силу его чувствовать мог. От рождения Тираэль оказался намного сильнее Инария. Разумеется, Ульдиссиан без труда мог одолеть и его, однако второй ангел благоразумно укрывал собственные чары за яростью Пророка до тех пор, пока не сумеет застать человека врасплох.
Подняться с колен Тираэль ему не позволил.
– СОТВОРЕННУЮ ИНАРИЕМ ГНУСНОСТЬ НАДЛЕЖИТ СТЕРЕТЬ ИЗ ПАМЯТИ МИРОЗДАНИЯ… ПОРОЖДЕННАЯ СОЮЗОМ АНГЕЛОВ С ДЕМОНАМИ СКВЕРНА, КАК ЕЙ И НАДЛЕЖИТ, БУДЕТ ЗАБЫТА… И СПРАВЕДЛИВОСТЬ ВОСТОРЖЕСТВУЕТ…
– Ч… ч… чья справедливость? – прорычал Ульдиссиан, стараясь совладать разом и с болью, и со сковавшими его незримыми узами.
Но ангел оставил его вопрос без ответа.
– СМОТРИ ЖЕ, – продолжал он. – ОЧИЩЕНИЕ НАЧАЛОСЬ.
Невольно подняв взгляд, Ульдиссиан обнаружил над головой целую, в буквальном смысле этого слова, тучу ангелов. Спускаясь вниз в безупречном порядке, шеренга за шеренгой, сонмы неземных воинов разлетались во все стороны, заполоняя собою небо над Санктуарием. Все они держали наготове пламенеющее оружие, от мечей с пиками до кос и тому подобного, однако Ульдиссиан каким-то неведомым образом понял: все это – зримые воплощения силы каждого. Разлетаясь по миру, ангелы готовились обрушиться на людские селения, не оставляя за собою ничего, кроме пламени.
Однако тут произошло кое-что, наверняка пришедшееся Тираэлю вовсе не по вкусу. Над разоренной землей вспучились, разверзлись огромные дымящиеся кратеры. Захваченные их появлением врасплох, эдиремы разлетелись в стороны. Что это, Ульдиссиан понял вмиг. Родному миру происходящее не сулило ничего доброго – особенно после того, как из-под земли навстречу ангелам выпрыгнула первая покрытая чешуею тварь.
Сказать свое слово насчет судьбы Санктуария явились орды пылающей Преисподней.
Повадками демоны оказались ничуть не похожи на ангелов, да и в облике их не наблюдалось никакого единообразия, кроме свойственной каждому свирепости. Шли они не ряд за рядом, а хлынули наружу, точно вода, и в один миг укрыли собою просторы лугов и взвились в небо.
Ангелы, направлявшиеся к более отдаленным землям, не мешкая, развернулись, чтоб дать отпор демонам вместе с собратьями. Двигались они так плавно, так слаженно, будто именно этого и ожидали. Теперь речь шла уже не о самом Санктуарии: гибель Ульдиссианова мира и всех его обитателей станет лишь частью нескончаемого противоборства двух враждующих сил. После ангелы с демонами продолжат войну в другом, новом месте, а истребленные до единого люди будут забыты.
Забыты, словно их вовсе не существовало.
В страхе, не опоздал ли с помощью, Ахилий склонился над Мендельном. Само Провидение привело его сюда как раз в момент схватки Ульдиссианова брата с Маликом! Провидение… и, как это ни иронично, Инарий.
Из-за него, из-за ангела, охотник и оказался поблизости, так как именно здесь ничего не подозревавших эдиремов ожидала первая западня, расставленная Пророком, дабы подорвать их боевой дух на корню. Именно здесь Ахилий провел под землей целую ночь, обращенный лицом к недрам мира. Правду сказать, он не сомневался, что погребен навеки – даже после того, как сверху, сквозь плотную землю, донеслись шаги Ульдиссианова воинства.
Нападение коварных трав неупокоенный лучник почувствовал тоже и, хотя рот его был до отказа заполнен землей пополам со стеблями травы, благодаря присущей ему магии сумел закричать, завопить от досады… вот только там, наверху, никто его не услышал.
Но тут произошло настоящее чудо, и сотворил его, несомненно, не кто иной, как Ульдиссиан. Вначале Ахилия обдало волной невероятного жара, миновавшей охотника, не причинив ему никакого вреда, зато спалившей в золу даже корни опутавших его трав. Затем, едва Ахилий принялся рыть себе путь на воздух, сама земля всколыхнулась, точно подброшенная кверху какой-то невероятной силой.
Пожалуй, живой бы на его месте не уцелел, но лучника всего лишь наконец-то вытолкнуло наверх. В итоге из-под земли он еще не выбрался, однако сочившийся сквозь щели свет подсказывал, что от свободы его отделяет только какой-то холмик или курган, а стало быть, положение – куда проще, чем поначалу.
Но тут к холмику кто-то подошел, и, опасаясь встречи с одним из прислужников Пророка, Ахилий предпринял то самое, что с некоторых пор мог проделывать просто прекрасно – прикинулся мертвым. Подошедший присматриваться к нему не стал: откопал всего-навсего локоть и двинулся себе дальше.
Выждав и рассудив, что опасаться более нечего, Ахилий начал выбираться из-под завала, и тут услыхал шум схватки. Едва голоса борющихся помогли разобраться, кто они таковы, сердце охотника непременно затрепетало бы… если б по-прежнему билось. Конечно, Ахилий знал, что науку Ратмы Мендельн усвоил великолепно, но и о нечеловеческом хитроумии Малика не забыл. Сомнений не оставалось: без его помощи Ульдиссианову брату не обойтись.
Как оказалось, помощь товарища потребовалась обоим. Да, овладеть мертвым телом Ахилия Малику оказалось не по силам, но и Ахилий одолеть верховного жреца не сумел. И потому очень обрадовался, когда Мендельн покончил с их демоническим врагом, но тут же встревожился, увидев, как юноша в черном сразу же после победы падает с ног. Склоняясь над Мендельном, Ахилий молился о том, чтобы победа не досталась ему ценою самопожертвования.