Смертельных ран на теле Мендельна не обнаружилось, однако в себя он упорно не приходил. Правду сказать, разглядеть, дышит ли друг – и то оказалось делом нелегким.
Тут земля содрогнулась, и отовсюду вокруг послышался шум яростной битвы. Больше всего на свете Ахилию хотелось бы со всех ног поспешить к Серентии, но что она скажет, узнав, что он бросил Мендельна на произвол судьбы, лежащим без чувств? Поступив так, он опозорится перед ней, и тогда его жалкое, жуткое существование окончательно утратит смысл.
Что же делать?
Оглядевшись вокруг, Ахилий заметил костяной кинжал Мендельна. Близость клинка – хоть раньше лучник этого и не показывал – внушала ему нешуточную тревогу. Клинок не только являл собою одну из причин тому, что он здесь, но и вдобавок напоминал о той грани бытия, к которой он теперь принадлежал – той самой, что Мендельн с Ратмой называли «посмертием». Что, если, как только коснешься его, кинжал отправит Ахилия во тьму, навек разлучив с любимой?
Но страхи – страхами, а чутье подсказывало: без костяного клинка Ульдиссианову брату ничем не помочь.
Затаив (не в буквальном, конечно же, смысле) дыхание, Ахилий ухватил кинжал за рукоять. Он ожидал, что кинжал окажется холоден, точно могила, но от оружия веяло разве что приятной прохладой. Оставив опасения, светловолосый лучник с клинком в руке подошел к Мендельну и, за неимением других идей, положил кинжал на грудь последнего, в самую ее середину.
Клинок вспыхнул так ярко, что Ахилий в испуге шарахнулся прочь. Свет хлынул в стороны, окружил Мендельна целиком… и в ореоле его лучник увидел духов.
Однако то были не просто призраки погибших эдиремов или же слуг Пророка. Их безупречная красота поражала воображение. Да, выглядели они, в большинстве своем, по-человечески… только на тот же самый манер, что и Ратма.
Сомнений быть не могло: все это – дети тех, кто основал Санктуарий… первые нефалемы.
Видны они были только в свете кинжала, однако, судя по кое-каким мелочам, возле Мендельна их собралось куда больше, и Ахилий понимал, отчего. То были погибшие в давние времена, в битве за родной мир, те, кто пожертвовал жизнью ради жизни сородичей, а после и их потомков, людей.
Нефалемы устремили взгляды на распростертого перед ними Мендельна и, увлекаемые бледным сиянием, скрылись, исчезли внутри костяного клинка.
Мендельн ахнул, вскинулся, сел и, высоко подняв брови, огляделся по сторонам. Казалось, он что-то ищет… ищет, но не находит.
Наконец его взгляд остановился на охотнике.
– Ахилий! Где Малик? Он…
– Сгинул навек… смею надеяться.
Земля содрогнулась вновь. На ноги Мендельн поднялся с заметным трудом, однако кинжал в руке держал крепко.
– Ульдиссиан!
Ахилий согласно кивнул, хотя сам думал отнюдь не только о старшем из Диомедовых сыновей.
– Идти… можешь?
– Да хоть бегом бегать!
– Еще… лучше.
Дожидаться Мендельна охотник, уверенный, что тот последует за ним без заминки, не стал. Он свое дело сделал, друга от беды спас, а теперь всем сердцем надеялся поспеть на помощь возлюбленной – пусть только ради того, чтобы вместе с ней встретить конец света.
Землю вокруг устилали искромсанные тела – по большей части, трупы убитых демонов, однако и эдиремов полегло слишком, слишком уж много. Вскоре Серентия обнаружила, что пуще всего остального ее раздражают ангелы: поверженные, они исчезали бесследно, и оттого со стороны казалось, будто гибнут лишь их враги. Ну, почему, почему так? Останься от павших ангелов хоть что-нибудь, эдиремы сразу почувствовали бы, что успешно противостоят захватчикам – обеим сторонам, а не только одной из двух!
Конечно, демоны, куда больше интересуясь крылатыми супротивниками, чем людьми, нападали на эдиремов только из-за неодолимой жажды крови, однако легче от этого не становилось ничуть. Серентия знала, что Трем хотелось бы превратить род людской в рабов, в солдат Преисподней, и посему звероподобным воинам следовало бы избегать схваток с эдиремами любой ценой, однако сия несложная мысль, очевидно, не умещалось в головах большинства жутких тварей. Стало быть, и Серентию, и всех остальных истребят лишь затем, чтоб не путались под ногами…
Между тем Ульдиссиан исчез без следа. Для ее дара он оставался невидим, и это внушало тревогу: что, если сын Диомеда мертв? Среди безвестно отсутствующих (опять!) числился и Мендельн. Ратму бы расспросить, не знает ли он чего… но Ратма тоже куда-то пропал. Таким образом, Серентии оставалось одно: сражаться, сражаться, сражаться, пока какой-нибудь ангел или демон не изрубит ее на кусочки.
Ангелы усилили натиск. Нет, не оттого, что вдруг почуяли в эдиремах угрозу – просто за спиною людей выбралась из-под земли новая орда демонов, и Небесное Воинство решило ударить по ней лоб в лоб… после того, как сметет с пути мусор, некстати подвернувшийся под ноги. На сей раз Серентии выпала схватка с ангелицей, вооруженной палицей. От соратников мужеского пола ангелица отличалась разве что несколько более женственными формами да длиной бликов света, заменявших ей волосы. Не знавшая наверняка, что в противнице осязаемо, а что – всего-навсего видимость, Серентия схватилась с нею, как со всеми прочими, и нисколько не опечалилась, когда копье ее пробило вражескую кирасу.
Напоенное ее силой, устрашающее копье в буквальном смысле слова разнесло ангелицу на части. Латница взорвалась, обернувшись разноцветной радужной вспышкой и резким, жалобным звоном. Казалось, ангелы не столько вещны, сколько созданы из света да звука, а посему поразить их эдиремам – как и демонам – удавалось лишь бренным оружием в сочетании с магией, иначе б им против гнева Небес не устоять ни за что.
Воинство ангелов придвинулось вплотную, силуэты рослых, плечистых святош-небожителей заслонили собою все впереди. Теперь на долю Серентии пришлось сразу двое. Да, атаку их она отразила на удивление успешно, однако ноющие плечи подсказывали: вскоре, вскоре ей предстоит пасть.
И в самом деле, вскинутая, чтоб отразить удар мечом, правая рука дрогнула, дала слабину. Провожая взглядом пламенеющий клинок, Серентия замерла…
И тут из-за ее спины вперед с диким воплем выпрыгнул Ахилий, сжимавший в обеих руках огромный мерцающий меч – скорее всего, трофей, снятый с тела убитого демона. Этим мечом охотник не только отбил удар ангела, но и немедля ударил в ответ, и ангел взорвался, исчез все с тем же жалобным звоном. Разноцветье высвобожденной энергии, еще недавно поражавшее Серентию красотой, на сей раз не внушало ей ничего, кроме отвращения.
– Назад, Серентия! – обернувшись к ней, проревел Ахилий. – Назад… прочь отсюда!
Однако теперь, неожиданно вновь обретя его, никуда уходить Серентия не желала. Вместо этого она шагнула к нему, встала рядом и приняла на копье очередного противника.
– Нет уж, больше я тебя не оставлю! Ни за что! Ни за что!
– Мендельн! Уводи… уводи ее отсюда!
Осмелившись оглянуться, Серентия обнаружила Ульдиссианова брата далеко в стороне, за попытками вместе с Ратмой сотворить какие-то чары. Судя по оклику Ахилия, на поле боя они появились вместе, но затем разминулись, а охотник этого не заметил.
Серентию все это устраивало как нельзя лучше. Она снова с любимым, а стало быть, теперь не страшно и умереть.
Ахилий, однако ж, так вовсе не думал.
– Проклятье… Серентия… послушай… послушай же ты меня! Умоляю… беги! Беги!
– Я тебя здесь не брошу! – упрямо отвечала она. – Не…
Отразив натиск очередного врага, Ахилий повернулся к ней с явным намерением настоять на своем… и тут на него, незамеченный, ринулся с неба еще один ангел.
– Не-е-ет!!!
Подхлестнутая возникшей в воображении картиной новой гибели лучника, Серентия метнулась вперед. Копье поразило крылатого воина на лету, сопутствовавший гибели ангела звон чудом не оглушил…
Однако, спасая Ахилия от удара, Серентия совсем позабыла о самой себе. Ангелица справа внезапно свернула к ней.
Пылающий меч полоснул поперек туловища, рассекая живот.
Все вокруг помутнело, подернулось дымкой тумана. Услышав отчаянный зов Ахилия, Серентия хотела сказать ему, что о ней беспокоиться незачем – пусть, дескать, он лучше сам держится осторожнее… однако язык словно бы онемел.
Перед глазами возникло его лицо – единственное, что удалось разглядеть сквозь сгущающийся туман. Улыбнувшись, Серентия нежно коснулась его щеки… и умерла.
Ярость Ульдиссиана снова достигла тех же высот, что помогли ему в схватке с Инарием, однако чары Тираэля не поддавались. Но отчего, отчего ангел попросту не покончит с ним? Какой ему прок заставлять Диомедова сына любоваться разорением родного мира?
А еще… а еще чего ради Тираэль предоставил победу над Инарием человеку? Не просто же затем, чтоб унизить отступника! Этакие побуждения ангелу вряд ли по чину – вон с каким уважением он о справедливости толковал…
Мысли в Ульдиссиановой голове закружились бешеным хороводом, подхлестываемые чувствами, с коими наблюдал он за ходом битвы… за эдиремами, оказавшимися меж двух огней.
Эдиремов, подвернувшихся под руку, ни ангелы, ни их чудовищные противники попросту не замечали. На глазах Ульдиссиана адские твари стоптали с полдюжины человек из самых нерасторопных, а крылатые воины без затей прорубались вперед, не только отсекая демонам головы, руки да ноги, но и губя мимоходом ни в чем не повинных людей. Эдиремы оборонялись от обеих сторон как могли, вливая всю свою мощь в мечи, вилы и прочее земное оружие, сообщая ему способность поражать врага, однако противник намного, намного превосходил их в числе.
«И это вот – справедливость?!»
Ульдиссиан вновь напряг силы, стараясь освободиться. Его место – там, среди остальных: с ними пришел он сюда, с ними и примет смерть.
Демон с тремя змеиными головами и огромными, под стать медвежьим лапам, ручищами, разорвал в клочья неосторожно приблизившегося к нему ангела. Однако растерзанный ангел вовсе не рухнул наземь грудой кровавых ошметков, но обернулся вспышкой света и исчез без следа. Вспышке той вторил странный жалобный звон, заставивший Мендельна вздрогнуть. Впрочем, торжествовал победу демон недолго: еще миг – и пика другого ангела вонзилась в среднюю из его трех голов. Уцелевшие головы взревели на два голоса, и жуткая тварь рассыпалась в пепел.