Маршал молчал.
«Хотите совет? Это дело решенное, вы уже ничего не сможете изменить: можете попрощаться с этими деньгами. Считайте, что судьба преподала вам суровый урок».
«Ладно, Бэт, — не оборачиваясь, произнес Маршал по дороге к двери. — Я так просто не сдамся. Этот подонок не на того напал».
«Док! — перегнувшись через перила, крикнул Бэт, когда Маршал уже спускался по лестнице. — Если вы собираетесь играть в Одинокого Рейнджера, мой вам совет — не делайте этого! Этот парень умнее вас! Намного умнее!»
«Да пошел ты», — пробормотал себе под нос Маршал, выходя на Филлмор-стрит.
Маршал добирался домой пешком, обдумывая свои дальнейшие шаги. Позже, вечером, он перешел к решительным действиям. Для начала он позвонил в телефонную компанию и заказал установку дополнительного номера, не занесенного в справочники, с голосовой почтой. Потом он отправил по факсу объявление, которое появится в следующем номере «Новостей психиатрии» — печатного органа Американской психиатрической ассоциации, еженедельно рассылаемого всем практикующим психиатрам:
ВНИМАНИЕ! Есть ли среди ваших краткосрочных пациентов богатый, привлекательный худощавый мужчина около сорока лет, имеющий проблемы с невестой и детьми, с разделом имущества и заключением добрачного контракта, который предлагает выгодное капиталовложение, подарки, организацию именных лекций? Будьте осторожны, вам грозит опасность. Звоните: 415-555-1751. Конфиденциальность гарантируется.
Глава 26
Особенно трудно Маршал переносил ночи. Теперь он мог уснуть только при помощи сильного снотворного. Днем он только и делал, что вновь и вновь прокручивал в памяти каждую минуту, проведенную с Макондо. Иногда он блуждал в дебрях воспоминаний в поисках зацепок, иногда проигрывал в своем воображении сцены мести, где он поджидал Питера в лесу и избивал его до потери сознания, а иногда просто лежал без сна, бичуя себя за глупость и представляя, как счастливые Питер и Адриана мчатся на своем новом «Порше» стоимостью девяносто тысяч долларов.
Дни были не легче. Последствия приема снотворного, несмотря на две выпитые чашки эспрессо, ощущались до полудня, и Маршалу нужно было приложить максимум усилий, чтобы провести сеансы с дневными пациентами. Он снова и снова представлял себе, как выходит из роли психотерапевта. Ему хотелось сказать: «Перестань скулить» или «Ты не можешь уснуть в течение часа? И это ты называешь бессонницей? Да я полночи глаз не сомкнул!» Или «Итак, через десять лет ты опять встретил Милдред в бакалее и снова у тебя возникло это волшебное чувство, эта вспышечка желания, укольчик страха. Тоже мне! Дай-ка я расскажу тебе, что такое боль!»
Тем не менее Маршал продолжал работать, гордясь тем, что большинство терапевтов в таком состоянии давно бы уже закатили истерику и ушли бы на больничный. Терпение и труд, напомнил он себе, все перетрут. Так что час за часом, день за днем, он всасывал боль и исторгал ее наружу.
Только две вещи удерживали Маршала на плаву. Во-первых, жажда мести; он проверял автоответчик несколько раз в день в надежде, что кто-нибудь откликнулся на его объявление в «Новостях психиатрии», что наконец-то он найдет след, который приведет его к Питеру. И во-вторых, визиты к адвокату. За пару часов до встречи с Кэрол он не мог думать ни о чем больше; он обдумывал, что скажет ей, вел с ней мысленные беседы. Иногда при мысли о Кэрол глаза его наполнялись слезами благодарности. Каждый раз, покидая ее кабинет, он чувствовал, что ему стало еще немного легче. Он не анализировал причину возникновения столь глубоких чувств к Кэрол — это его не волновало. Скоро ему перестало хватать еженедельных встреч — он хотел видеть ее два, три раза в неделю или даже каждый день.
Запросы Маршала настораживали Кэрол. Скоро она исчерпала все свои возможности и как адвокат уже ничего не могла ему предложить, не знала, как помочь его горю. В конце концов она решила, что лучший способ сдержать клятву доброй самаритянки — посоветовать ему обратиться к психотерапевту. Но Маршал не согласился.
«Я не могу обратиться к психотерапевту по той же самой причине: я не могу допустить публичной огласки. У меня слишком много врагов».
«Вы считаете, что терапевт не обеспечит вам конфиденциальность?»
«Нет, дело не столько в конфиденциальности, сколько в видимости, — ответил Маршал. — Вы должны понимать, что терапевт, который сможет мне помочь, должен быть профессиональным психоаналитиком».
«То есть, — перебила его Кэрол, — вы хотите сказать, что вам может помочь только психоанализ, и никакой другой психотерапевтический подход?»
«Миссис… Вы не возражаете, если мы будем обращаться друг к другу по имени? Миссис Астрид и доктор Стрейдер — это так чопорно, так формально, особенно если учесть глубоко личный характер нашего общения».
Кэрол кивнула в знак согласия, вспомнив, однако, как Джесс говорил, что единственное, что ему не нравилось в бывшем терапевте, — его формализм в общении: когда Джесс предложил ему называть друг друга по имени, он неодобрительно фыркнул и потребовал, чтобы Джесс называл его доктором.
«Кэрол… да, так лучше… скажите честно: вы можете представить меня, консультирующегося у какого-нибудь шарлатана? У какого-нибудь специалиста по прошлым жизням, или у того, кто будет рисовать на портативной доске диаграммы «родитель — взрослый — ребенок», или у какого-нибудь сопляка-когнитивиста, который будет пытаться перестроить стиль моего мышления?»
«Хорошо, предположим, что эффективен только психоанализ. А теперь продолжим: почему вы не можете пойти на это?»
«Я знаю всех здешних психоаналитиков и уверен, что среди них нет ни одного, который мог бы занять необходимую нейтральную позицию по отношению ко мне. Я слишком успешен, слишком амбициозен. Ни для кого не секрет, что я планирую стать президентом Института психоанализа «Golden Gate» и имею виды на лидерство в национальной ассоциации».
«То есть проблема в зависти и конкуренции?»
«Разумеется. Как психоаналитик сможет остаться терапевтически нейтральным по отношению ко мне? Все знакомые мне терапевты будут втайне торжествовать, злорадствовать из-за постигшей меня трагедии. Возможно, на их месте я поступил бы так же. Всем нравится наблюдать за падением сильнейших. К тому же пойдет слух, что я посещаю психотерапевта, — через месяц об этом узнают все в городе».
«Каким образом?»
«Это нельзя скрыть. Офисы психоаналитиков располагаются в одних и тех же зданиях, буквально через стенку. Кто-нибудь увидит меня в приемной».
«И что с того? Есть что-то постыдное в том, чтобы лечиться у психотерапевта? Я не раз слышала, как люди с восхищением говорят о терапевтах, которые продолжают работать над собой».
«Мои коллеги, с учетом моего возраста и положения, сочтут это за проявление слабости — это подорвет мой политический авторитет. И не забывайте, что я всегда был ярым противником психотерапевтической халатности — я даже стал инициатором дисциплинарного взыскания и изгнания из института — и, должен отметить, вполне заслуженного изгнания моего собственного психоаналитика. Вы читали в газетах о катастрофе Сета Пейнда?»
«Отзыв пациентов? Конечно! — воскликнула Кэрол. — Такую сенсацию трудно пропустить! Так это были вы?»
«Я сыграл в этом ведущую роль. Может, даже главную. И, между нами говоря, я спас этот институт. Это долгая история и не для посторонних ушей. Сейчас у меня нет времени ее рассказывать, но суть остается прежней: как я смогу говорить о психотерапевтической халатности, если буду знать, что среди моих слушателей есть человек, который знает, что я принял «Ролекс» от пациента? Я буду навеки приговорен к молчанию — и к политическому бездействию».
Кэрол понимала, что аргумент Маршала в корне неверен, но не смогла придумать, как под него подкопаться. Возможно, его недоверие к психотерапевтам было слишком близко ей самой. Она попробовала подойти с другой стороны:
«Маршал, возвращаюсь к вашему заявлению о том, что помочь вам сможет только психоаналитик. А как же мы с вами? Только посмотрите на меня — я никак не могу считаться профессионалом! Как же вы можете говорить, что я помогаю вам?»
«Не знаю как, только знаю, что вы помогаете мне. Сейчас у меня нет сил, чтобы понять, как вам это удается. Возможно, вам достаточно просто быть здесь, сидеть со мной в этом кабинете — вот и все. А я буду работать».
«Нет, подождите, — покачала головой Кэрол, — меня такое положение дел не устраивает. Это непрофессионально; более того, я бы сказала, что это неэтично. Вы тратите свои деньги на то, чтобы посещать человека без специальной подготовки в нужной вам области. И деньги немалые. В конце концов, мои услуги стоят дороже, чем услуги психотерапевта».
«Нет, я уже думал об этом. При чем здесь неэтичность? Ваш клиент пользуется вашими услугами, потому что считает, что вы помогаете ему. Я готов под присягой подтвердить эффективность вашей работы. А с учетом налогов это обходится мне вовсе не дорого. При моем уровне дохода незначительные медицинские расходы не возмещаются, а вот юридические — да. Кэрол, ваши услуги возмещаются мне на сто процентов! Вы обходитесь мне намного дешевле, чем психотерапевт. Но это не единственная причина, почему я работаю именно с вами. Дело в том, что вы единственная, кто может мне помочь».
Так Маршал убедил Кэрол продолжать сотрудничество. Ей было нетрудно разобраться в его проблемах — он обрисовал ей их все, одну за другой. Как и многие другие блестящие адвокаты, Кэрол гордилась своей умелой манерой вести записи, и вскоре из ее подробных заметок в блокноте сложился подробный список вопросов. Почему Маршал отрицает любую возможность обратиться за помощью к кому-нибудь другому? Почему у него так много врагов? Почему он так высокомерно, с таким осуждением отзывается о других психотерапевтах и других психотерапевтических подходах? Он критикует все и вся; эта участь не миновала ни его жену, ни Бэта Томаса, ни Эмиля, ни Сета Пейнда, ни его коллег, ни студентов.