или заходятся в восторге соития Дэннис и Маргарет Тэтчер. Однако, трудно себе их представить или не трудно, такого рода события все-таки происходят — предположительно.
Эйдриан заскакал на одной ноге, пересекая лужайку Двора Боярышника, — предосторожность, заученная им еще в школьные времена.
— Хили, вы что, читать не умеете? — обычно кричали ему вслед сторожа.
— О да, сэр. Очень хорошо умею, сэр.
— Вы разве не видели, там ясно написано: «По траве не ходить»?
— Я не хожу, сэр. Я прыгаю.
— Нечего тут ум свой показывать, мальчишка.
— Хорошо, сэр. Вам какую глупость лучше показать, сэр? Полную или вполне достаточную?
Он взлетел по лестнице и стукнул по дубовой двери Трефузиса. Двери в квартирах колледжа были двойные, и если дубовая, внешняя, оказывалась закрытой, стучать в нее, требуя, чтобы тебя впустили, означало проявлять невоспитанность. Но Эйдриан решил, что нынешние обстоятельства оправдывают нарушение приличий.
Из-за двери донеслась приглушенная ругань.
— Дональд, это я, Эйдриан. Не впустишь меня?
Послышался вздох, скрип половиц, дверь отворилась.
— Ну ей-богу, ты что, дуба признать не способен?
— Прости, я подумал…
— Я знаю. Знаю, что ты подумал. Входи, входи. Я записываюсь.
— О, извини.
Нерегулярные выступления Дональда по радио, «беспроводные эссе», как он их называл, в последнее время принесли ему скромную славу, лишь распалявшую обиду людей, подобных Гарту Мензису. Эйдриану трудно было поверить, что после всего случившегося прошлой ночью и этим утром Трефузис способен хотя бы помыслить о продолжении своих выступлений. Однако тот уже перематывал магнитофонную ленту.
— Присядь, — сказал Трефузис. — Там на столике есть довольно занятное «Батар-Монтраше», можешь налить пару стаканов.
Разлив по стаканам вино, Эйдриан тронулся по либраринту к кабинету, вмещавшему Дональда, его письменный стол, компьютер и магнитофон. Кабинет этот находился в середке комнаты и представлял собой внутреннее святилище площадью не более чем в шесть квадратных футов и футов восьми в высоту, построенное исключительно из книг, большинство которых было, судя по всему, на румынском языке. Имелась даже дверь. Когда-то она составляла часть декорации в студенческой постановке «Травести»,[86] очень понравившейся Трефузису. Режиссер-постановщик, Бриджит Арден, ученица Трефузиса, преподнесла ему дверь в подарок. Поначалу ее удерживали в стоячем положении — как и на сцене — особые противовесы, но потом выросшие вокруг штабеля книг придавили дверь, и теперь она стояла на месте так прочно, что лучше и не придумаешь.
Одно из преимуществ этого странного внутреннего помещения, как уверял Трефузис, состояло в том, что оно образовывало великолепную звуконепроницаемую камеру, в которой очень удобно записывать выступления по радио. Эйдриан же считал, что оно потворствует присущей Трефузису агорафобии или, по меньшей мере, клаустрофилии, в наличии коих у себя Дональд никогда бы не признался.
Когда Эйдриан на цыпочках вошел с двумя стаканами вина в кабинет, Трефузис говорил в микрофон:
— …а поскольку это затруднение, во всех его благородных, монументальных пропорциях, теперь уже известно вам благодаря достойным усилиям прессы, я до поры до времени избавлю вас от описания его безвкусных подробностей, хоть и надеюсь поделиться с вами оными — непредвзято, прямо и мужественно — еще до того, как закончится год. А пока я, если позволите, прерву эти беспроводные эссе и отправлюсь посмотреть мир. Когда же мне станет ясно, что он собой представляет, я, будьте уверены, дам вам об этом знать — тем, кому сие интересно, разумеется; прочим останется лишь строить догадки. Тем временем если вы были с нами, то продолжайте быть и даже не думайте с этим покончить.
Трефузис вздохнул и положил микрофон.
— Да, все это очень печально, — сказал он.
— Куда пристроить вино? — спросил Эйдриан, оглядываясь в поисках свободного места.
— Я бы попробовал в горло, милый юноша, — ответил Трефузис, забирая стакан и отхлебывая из него. — Ну-с, полагаю, ты пришел рассказать мне о заседании?
— Это было возмутительно, — сказал Эйдриан. — Мензис жаждал твоей крови.
— Миляга. Как глупо с его стороны, ее там и не было вовсе, все время оставалась здесь, струясь в моем теле. Пришел бы и попросил. Он сильно страдал?
— Во всяком случае, моя тактика ему удовольствия не доставила.
Трефузис в тревоге взглянул на него:
— Ты ведь не сказал ничего лишнего?
Эйдриан описал ход заседания. Трефузис покачал головой.
— Ты вел себя, как очень глупый мальчишка. Полагаю, письмо мое Клинтон-Лейси зачитал?
— Да, оно, пожалуй, выбило почву из-под ног Мензиса. Однако в нем не было необходимости, Дональд, никто не хотел твоей отставки. Зачем ты его написал?
— У сердца свои резоны.
— И будь поосторожнее с Мензисом. Готов поспорить, на следующий год он постарается помешать твоему возвращению.
— Глупости, нас с Гартом просто-таки переполняет любовь друг к другу.
— Он твой враг, Дональд.
— Ничуть не бывало, — сказал Трефузис. — И не будет им, пока я его так не назову. Он может страстно желать этого, может встать предо мной на одно колено и молить об открытой враждебности в самых насильственных ее проявлениях, однако для стычки, как и для случки, необходимы двое. Я сам выбираю себе врагов.
— Ну, если ты так говоришь…
— Я так говорю.
Эйдриан отпил вина.
— Маслянистое, верно? И ваниль, как запоздалый сюрприз.
— Да, да, великолепно… м-м…
— Ты хочешь что-то спросить?
Момент был довольно трудный.
— Дональд?
— Да?
— Насчет прошлой ночи…
Трефузис смерил Эйдриана печальным взглядом.
— О боже, ты же не собираешься задавать мне неудобные вопросы, правда?
— Нет, — ответил Эйдриан. — Если тебе они кажутся неудобными, то нет.
— Я подразумевал тебя, — сказал Трефузис. — Ты ведь не хочешь попасть в неудобное положение?
Эйдриан безнадежно махнул рукой:
— Просто это выглядит так… так…
— Так гадко?
— Да нет же! — воскликнул Эйдриан. — Я не это имел в виду, я хотел сказать, это выглядит так…
— Так не похоже на меня?
— Ну…
Трефузис потрепал его по плечу.
— Давай отправимся в «Лопатку», — сказал он. — Уверен, у Боба найдется для нас симпатичный и тихий столик.
В «Бараньей лопатке» яблоку было негде упасть. В одном углу хоровики из колледжа Св. Иоанна, уже успевшие набраться «Пимза» на каком-то устроенном по случаю начала мая садовом приеме, исполняли a capella версию «Послания в бутылке», в другом яростно пихали друг друга в грудь двое компьютерных разработчиков, обладателей миллионных состояний. Эйдриан вспомнил, как два года назад один из них стрелял у него сигареты в «Орле». Ныне его компания стоила шестьдесят миллионов фунтов.
Хозяин заведения живо приблизился к ним и подмигнул.
— Профессор Трефузис, сэр, и юный мистер Хили! — сказал он и откинул голову назад, точно получивший солнечный удар старшина на плацу. — У нас нынче немного шумно, сэр.
— Вижу, Боб, — ответил Дональд. — Можем мы где-нибудь?..
— Я размещу вас наверху, сэр.
Боб повел их через бар. Один-два посетителя, увидев Трефузиса, прервали разговоры. Эйдриана поразило блаженное спокойствие, с которым Дональд приветствовал их.
— Добрый вечер, Майкл! Мне страшно понравился ваш сержант Мазгрейв.[87] Один в один. А сапоги какие! Саймон! Видел в почте ваши результаты. Третье место! Вы, должно быть, вне себя от восторга.
Вместе с Бобом они поднялись наверх.
— Мы все очень гордились, читая в газете о ваших подвигах, сэр.
— Да ну? Спасибо, Боб.
— Это напомнило мне моего давнего начальника личного состава, когда тот попадал в дворцовый караул. Тогда мы, разумеется, называли это место Ебукингемским дворцом.
— Не сомневаюсь.
— Боже, боже, в те дни Сент-Джеймский парк был просто клоакой, сэр. Ни единого куста, в котором нельзя было бы обнаружить по меньшей мере одного караульного с клиентом. Вы, конечно, помните полковника Брамолла, сэр?
— Благодарю вас, Боб, эта комната нас более чем устроит. Вы не попросите Найджела принести нам пару бутылок «Грюо-Лароз»?
— Определенно, сэр. Как насчет хорошего пирога с телятиной и ветчиной?
— До смехотворного идеально.
— Я мигом, сэр.
Когда они покончили с телятиной и ветчиной — но не с чатни, каковая приправа, как предупредил Трефузис, совершенно губительным образом действует на вкусовые окончания, — последний разлил по бокалам вино.
Эйдриан проглотил свое с жадностью, решив, что только опьянение позволит ему совладать с ощущением неловкости. Раз уж Волшебнику страны Оз предстоит обратиться в печального, смущенного старика, Эйдриану не хотелось быть трезвым, когда это произойдет.
Хотя, если говорить честно, Дональд, потягивавший кларет и одобрительно кивавший, выглядел примерно таким же печальным и смущенным, как «Смеющийся кавалер».[88]
— Пурист мог бы порекомендовать еще год старения, который сгладил бы резкость танинов, — сказал Трефузис. — Однако я думаю, оно уже достигло высшей степени качества.
— Хорошее вино, — отозвался Эйдриан, наливая себе еще бокал.
Трефузис с довольным видом наблюдал за ним.
— Доброе вино похоже на женщину, — сказал он. — За тем исключением, конечно, что у него отсутствуют груди. Равно как руки и голова. Ну и говорить или вынашивать детей оно тоже не способно. На самом деле, если вдуматься, доброе вино и отдаленно-то женщину не напоминает. Доброе вино похоже на доброе вино.
— Я тоже немного похож на доброе вино, — сообщил Эйдриан.
— Ты улучшаешься с возрастом?
— Нет, — ответил Эйдриан, — просто стоит мне появиться на людях, как я оказываюсь хмельным.