— Ладно, дерзкий крысенок, считай, что очко ты отыграл. И подстригись. А то ты походишь на уличную девку.
— Боже мой! Неужели?
На следующий день Эйдриан в «Лордз» не пошел, он вообще там больше ни разу не появился. Вместо этого он вернулся к работе, находя, впрочем, время и для того, чтобы бродить по Тоттнем-Корт-роуд, наблюдая за девяносто шестью перебежками Тони Грейга и умопомрачительными семьюдесятью тремя — Лилли, — на экранах телевизоров, выставленных в витринах магазинов электроники.
Риск столкнуться с людьми, которых он знал, оставался немалым. Эйдриан вспоминал описание площади Пикадилли, данное доктором Ватсоном в первом рассказе о Шерлоке Холмсе, — огромная клоака, в которую неотвратимо стекаются все бездельники и лодыри Империи. Теперь казалось, что, поскольку Империя ссохлась в размерах, сила притяжения Пикадилли возросла. Британия была ванной, а Пикадилли — ее сточным отверстием, ныне почти булькающим, всасывая последние несколько галлонов грязной воды.
Часть работы Эйдриана, находившегося в центре этого водостока, состояла в том, чтобы всматриваться в каждое проплывающее мимо лицо. Невинные прохожие обычно не заглядывают посторонним в лица, так что Эйдриан, как правило, успевал, если навстречу двигался кто-то знакомый, свернуть в сторону.
Однако как-то после полудня, недели через две после встречи с дядей Дэвидом, Эйдриан, укрывшийся от дождя в своем любимом месте, под колоннами «Суон и Эдгар»,[117] и высматривавший клиентов, вдруг приметил доктора Меддлара — без привычного высокого и жесткого воротника, но тем не менее узнаваемого безошибочно, — поднимавшегося по ступенькам из станции подземки.
Триместр, должно быть, закончился, подумал, скользнув за колонну, Эйдриан.
Он смотрел, как Меддлар, поозиравшись по сторонам, пересекает улицу, направляясь к «Аптеке Бута» с ее неоновой вывеской. Прямо под вывеской вершили свой противозаконный бизнес Грег и Марк, двое бритоголовых, с которыми Эйдриан был хорошо знаком, — к его изумлению, Меддлар остановился и заговорил с одним из них. Вид он пытался сохранять безразличный, однако Эйдриану с его наметанным глазом было совершенно ясно, что у аптеки ведутся официальные переговоры.
Прыжками пронизав поток машин, Эйдриан сзади приблизился к Меддлару.
— Да это же доктор Меддлар! — воскликнул он, дружески хлопнув священника по спине.
Меддлар крутнулся назад.
— Хили!
— Мой дорогой старина капеллан, до чего же я рад вас видеть! — Эйдриан тепло пожал ему руку. — Однако позвольте дать вам совет — verb sap,[118] как выражались мы в милой старой школе, — если они запросят с вас больше десятки за то, что вы у них отсосете, считайте, что вас грабят.
Меддлар побелел и попятился к бордюру.
— Уже уходите? — разочарованно спросил Эйдриан. — Что ж, надо, так надо. Но если вам потребуется жесткий секс, дайте мне знать, в любое время, я для вас что-нибудь организую. Вы только не забывайте слова того человека из «Касабланки»: «Берегитесь, здесь повсюду стервятники. Стервятники, повсюду».
Меддлар исчез среди брызг и воя автомобильных клаксонов.
— Помните о «Кодексе зеленого креста»,[119] — крикнул ему вслед Эйдриан. — Я ведь не всегда буду рядом, когда вам понадобится перейти улицу.
Бритоголовые остались недовольны.
— Сукин ты сын, Хьюго! Мы почти уже договорились.
— Я вам все возмещу, мои дорогие, — сказал Эйдриан. — Дело того стоило. А пока позвольте поставить вам по «фанте» в «Уимпи». Под этим дурацким дождем все равно бизнеса не сделаешь.
Они сидели у окна закусочной, автоматически прочесывая взглядами текущую мимо людскую толпу.
— Почему он назвал тебя «Хили»? — спросил Грег. — Я думал, твоя фамилия Хэрни.
— «Хили» было моим прозвищем, — ответил Эйдриан. — Я, видишь ли, часто изображал Денниса Хили,[120] политика. Так оно ко мне и пристало.
— А.
— Ну что за дурачок, — добавил в подтверждение Эйдриан.
— Точно, он!
— Нет, вообще-то это скорее Майк Ярвуд.[121]
— А этот тип действительно викарий?
— Капеллан школы, жизнью клянусь.
— Черт-те что. Он просил Терри и меня, чтобы мы его связали. А еще воротничок носит.
— «Ударив в стол, я крикнул: Нет!» — произнес Эйдриан, складывая, точно для молитвы, ладони.
— Чего ты сделал?
— Джордж Герберт.[122] Стихотворение под названием «Воротничок». Оно, по-видимому, ускользнуло от вашего внимания. «О, где веселия венки? Унесены? Разорены? Не то душа моя: в ней плод, а у тебя есть руки».
— А, правильно. Ну да.
— Вы были венками веселия, плодами. А он, подозреваю, вознамерился наложить на вас руки. Должно быть, забыл окончание. «Я в каждом слове слышал зов: „Дитя!“ И отвечал: „Мой Бог!“».
— Ты чего, заговариваться начал?
— Замечательные стихи, вам бы понравились. Могу сгонять в «Хатчкардз», купить для вас сборничек.
— Пошел ты.
— Ну что же, это желание в моем предложении также присутствовало, — признал Эйдриан. — А теперь, если вы меня простите, я загляну в «Бутс» и разживусь примочкой для старых ран.
Еще два месяца спустя Эйдриана снял актер.
— А я вас знаю, — сказал Эйдриан, когда они ехали в такси.
Актер стянул с носа темные очки.
— Господи! — Эйдриан глупо хихикнул. — Вы же…
— Зови меня Гаем, — сказал актер. — Это мое настоящее имя.
«Знаменитость! — подумал Эйдриан. — Мой клиент — знаменитость».
Эйдриан остался у актера на ночь, против чего его всегда предостерегали самым серьезным образом. Гай разбудил Эйдриана поцелуем, к которому присовокупил копченого лосося и омлет.
— Я никак не мог поверить, что ты профессионал, мой сладкий, — сказал Гай. — Увидел тебя идущим от «Плейлэнда» к Дилли и, на хрен, поверить в это не мог.
— Вообще-то, — скромно признался Эйдриан, — я этим занимаюсь недавно.
— И Хьюго к тому же! Мое любимое имя. Всегда было любимым.
— Все ж хочешь как лучше.
— Ты не останешься со мной, Хьюго, малыш?
Лучшего времени для такого предложения нельзя было и придумать. Тремя днями раньше Эйдриан увидел свое отражение в зеркале гардеробной отеля «Риджент-палас» и был потрясен глядящей на него физиономией шлюхи.
Как и почему он изменился, Эйдриан не знал, но изменения с ним произошли. На подбородке его отрастал пока лишь меленький пушок, так что после бритья подбородок становился гладким, точно у десятилетнего мальчика. Волосы были теперь короче, Эйдриан не прилизывал их, как какой-нибудь сутенер. Джинсы в обтяжку, но не более чем у любого студента. И все же лицо кричало: «Продается».
Он обворожительно улыбнулся зеркалу. И получил в ответ плотоядную, зазывную гримасу.
Он приподнял брови и попытался принять вид растерянный и невинный.
Пятнадцать за отсос; в зад не даю — сообщило отражение.
Пара недель, проведенных вне Дилли, позволила бы ему вновь обрести лицо, наводящее на мысли о землянике со сливками.
Гай жил в Челси, в маленьком доме, в скором времени у него начинались съемки на студии «Шеппертон». На Пикадилли он забрел, чтобы гульнуть напоследок — перед пятью неделями подъемов в шесть утра и работы до восьми вечера.
— Но теперь у меня есть друг, к которому я смогу возвращаться. Это чудесно, мой сладкий, чудесно!
Эйдриан подумал, что иметь человека, который отвечает за тебя на телефонные звонки, таскается по магазинам и поддерживает в доме порядок, это и вправду чудесно.
— Ко мне ходила раньше уборщица, ирландка, но эта сучка грозилась обратиться в газеты, так что я теперь никаким приходящим не доверяю. А тебе доверяю, милочка ты моя.
Выговор выпускника частной школы. Если б они только знали.
— Быть может, я прав, а может, не прав, — пел Гай под душем, — но я поклянусь, и ты мне поверь, что стоит тебе улыбнуться мне, и проститутки плачут на Сохо-сквер.
Итак, Эйдриан остался у него и научился готовить, делать покупки и очаровывать приглашенных к обеду гостей. В друзьях у Гая состояли все больше режиссеры, писатели и актеры, голубых среди них было всего ничего. Гаем его называл один только Эйдриан, что придавало их дружбе особый, открыто любовный оттенок. Гаю было тридцать пять, он довольно рано женился, в девятнадцать. Плод этого брака жил с прежней женой Гая, актрисой, очень плохо принявшей известие о его гомосексуальности, мгновенно разведшейся с ним и не подпускавшей его к сыну.
— Он сейчас примерно твоего возраста, может, на пару лет моложе. Поспорить готов, что из него уже получилась такая мадам, что пробы негде ставить. И поделом ей, стервуге.
Как-то вечером к обеду пришли агент Гая Майкл Мораган и его жена Анджела. Они появились раньше возвращения Гая из «Шеппертон», и Эйдриан старался, как мог, развлекая их на кухне, где он шинковал перец.
— Мы много о вас слышали, — сказала Анджела, роняя на кухонный стол оцелотовый палантин.
— Надеюсь, только хорошее?
— О да, Тони не видел от вас ничего, кроме добра.
Майкл Мораган откупорил бутылку вина.
— Это урожай семьдесят четвертого, — сказал Эйдриан. — Его нужно перелить в графин или, по крайней мере, дать подышать в течение часа. В холодильнике есть «Сансер», если хотите.
— Спасибо, сойдет и это, — последовал резковатый ответ. — Я слышал от Тони, что вы С.Х.
Эйдриан уже заметил на шее Морагана галстук старого выпускника Харроу, так что ответ у него был готов.
— Ну, по правде сказать, — произнес он, — это всего лишь слушок, который я распустил. Из соображений безопасности, — он похлопал себя пальцем по носу, сбоку. — Могу также сообщить, что и Хьюго Хэрни — не настоящее мое имя.
Мораган неприязненно уставился на него.