— Так. Таинственный человек ниоткуда. Тони об этом знает?
— О боже, а вы считаете, он должен знать?
— Уверена, что нет, — сказала Анджела. — Любой скажет, что вам можно доверять.
Они перешли в гостиную, Эйдриан вытер руки о синий в белую полоску передник, который любил надевать, стряпая.
— Видите ли, мне приходится присматривать за ним, — сказал Мораган. — А человек ваших лет, да еще и без имени, это настораживает.
— Через пару недель мне исполнится восемнадцать.
— И все равно вы еще три года будете несовершеннолетним. А это может угробить его карьеру. В прошлом году такое уже почти случилось.
— Но ведь оно и моей карьере добра не принесет, не правда ли? Так что, думаю, мы вправе доверять друг другу.
— А что вы, собственно, можете потерять?
— Совершенный пустяк — репутацию.
— Правда?
— Да, правда.
Вмешалась Анджела:
— Понимаете, нам просто нужна уверенность… я не сомневаюсь, вы поймете, Хьюго, милый… нам нужна уверенность, что вы… не навредите Тони.
— Господи, да зачем я буду ему вредить?
— Ой, бросьте, — фыркнул Мораган. — Вы же знаете, о чем речь.
— Речь о том, что Гай, тридцатипятилетний, богатый, знаменитый и обладающий жизненным опытом, — это бедная доверчивая овечка, которую необходимо защищать, а я, который моложе его в два раза, — демон-совратитель, способный ему навредить? Шантажировать его, полагаю, вы это имели в виду.
— Уверена, Майкл никогда не думал, что…
— Я лучше пойду на кухню давить чеснок. Причиной могли быть чеснок с луком, который Эйдриан резал, мог — гнев, а могло и всего лишь притворство — поскольку случившееся в дальнейшем представлялось в этих обстоятельствах драматически верным, — в чем бы причина ни состояла, но на глаза Эйдриана навернулись слезы. Он смахнул их:
— Простите, Анджела.
— Милый, ну не будьте смешным. Все обойдется. Майкл просто хотел… найдите мне сигарету, ладно?.. Он просто хотел увериться.
С лестницы донеслись шаги Гая.
— Эгей, медвежонок мой сладкий! Папочка вернулся.
Слова эти заставили Эйдриана поморщиться. Анджела погладила его по рукаву.
— Ты ведь любишь его, правда, милый? — прошептала она.
Эйдриан кивнул. Лучше иметь эту жуткую бабу в союзницах.
— Все обойдется, — сказала она и поцеловала его в щеку.
За едой Эйдриан демонстрировал точнейшим образом выверенную привязанность к Гаю. Привязанность не падшего, но обожающего существа; не прилипчивую и собственническую, но радостную и доверчивую. По дороге домой Майкл и Анджела на все лады расхваливали друг другу его стряпню, остроумие и благоразумие.
Гай был очень тронут. Он уткнулся носом в плечо сидящего на софе Эйдриана.
— Ты мой редкостный лисенок, я тебя не заслуживаю. Ты волшебный, чудный, и ты никогда не покинешь меня.
— Никогда?
— Никогда.
— А если я стану волосатым и толстым?
— Не будь глупым ребенком. Пойдем баиньки с Гаинькой.
В вечер перед последним днем съемок Гай попросил Эйдриана доставить письмо в один из домов Баттерси и принести ответ. Зак, человек, которому предназначалось письмо, будет ожидать его, однако Зак — знаменитая голландская поп-звезда, и всеобщее внимание его стесняет, так что пусть Эйдриан не удивляется, если он поведет себя странно.
Эйдриан попытался припомнить хоть одну живущую в Южном Лондоне голландскую поп-звезду, у которой была бы нужда стесняться всеобщего внимания, и не смог, — впрочем, поведение Гая и отсутствие в его тоне обычной сентиментальной ласковости наводили на мысль, что дело это серьезное, поэтому Эйдриан промолчал и наутро с удовольствием тронулся в путь.
Зак был довольно дружелюбен:
— Дружок Тони? Здорово, рад познакомиться. Ты мне что-то принес?
Эйдриан вручил ему конверт.
— Гай… то есть Тони… сказал, что будет ответ.
— Ответ? А как же, непременно будет. Подожди здесь минутку.
Конверт с ответом был запечатан, и Эйдриан, шагая назад по мосту Челси, размышлял, не стоит ли, вернувшись домой, вскрыть его под струей пара и прочитать то, что кроется внутри. В конце концов он решил этого не делать. Гай ему доверял, а побыть для разнообразия честным человеком даже забавно. Он вытащил свою «Антигону» и принялся читать на ходу. Тут присутствовало своего рода притворство — Эйдриану нравилась мысль, что все видят, как он читает по-французски, однако помимо этого ему хотелось сохранить беглость своего французского. Способность объяснять французским туристам дорогу, а то и вступать с ними в переговоры неизменно производила на Дилли сенсацию.
Он дошел до Кингз-роуд, повернул налево. Около «Таверны Короля» происходила какая-то стычка. Компания ацетонщиков сражалась, используя в качестве оружия баллончики с краской. Один из них окатил красной струей Эйдриана, спешившего проскользнуть мимо.
— Ой! — воскликнул тот. — Посмотри, что ты наделал.
— Ой, посмотри, что ты наделал! — заорали они в ответ, подделываясь под выговор Эйдриана. — А ну, ускребывай, жопа!
К мирным переговорам ацетонщики явно расположены не были, и Эйдриан счел за лучшее убраться. Однако те решили бросить свою игру и помчались за ним.
«Вот черт, — думал Эйдриан, выскакивая на Байуотер-стрит. — Зачем я вообще с ними связался? Ты идиот, Эйдриан! Теперь из тебя выбьют двадцать сортов дерьма». Он слышал топот догоняющих его ацетонщиков. И тут… о радость из радостей! Внезапно взвыла сирена приближающейся полицейской машины.
Двое хулиганов ударились в бегство, и один из полицейских помчался за ними. Трех других прижали к стене и обыскали.
— Слава богу! — пыхтя, вымолвил Эйдриан.
— К стене, — сказал ему сержант.
— Простите?
— К стене.
— Но это за мной они гнались.
— Ты что, плохо слышишь?
Эйдриан, принимая требуемую позу, уперся руками в стену и расставил пошире ноги.
— А это что?
— Что именно? — спросил Эйдриан. Он видел только кирпичную стену.
— Вот это, — ответил полицейский, разворачивая Эйдриана к себе и показывая ему конверт.
— А, это письмо. К моему другу. Частное.
— Письмо?
— Ну да, письмо.
Полицейский надорвал конверт и вытащил из него полиэтиленовый пакетик с белым порошком.
— Занятное письмецо.
— Что это? — спросил Эйдриан. Полицейский открыл пакетик, окунул в порошок палец.
— А это, цветочек ты мой, — облизывая палец, ответил он, — по меньшей мере два года. Два года, без проблем.
Стол, два стула, скрипучая дверь, сигаретный дым, окно отсутствует, поблескивающая желтая краска, далекий рокот Кингз-роуд, немигающие карие глаза сержанта-детектива Кантера из группы по борьбе с распространением наркотиков.
— Послушай, ты говоришь, что он не твой. Ты нес его другу. Сам никогда ничем таким не пользовался. Ты даже не знал, что в конверте. И честно, Хьюго, я тебе верю. Однако если ты не назовешь нам имя своего друга, то, с сожалением должен тебе сообщить, окажешься в бадье с горячим дерьмом — и без какого ни на есть спасательного пояса.
— Но я не могу, правда не могу. Это его погубит.
— А в противном случае тебе самому ничего хорошего не светит, так?
Эйдриан сжал руками голову. Кантер был дружелюбен, улыбчив, равнодушен и цепок.
— Понимаешь, я должен подумать о том, какое тебе предъявить обвинение. Из чего я могу выбирать? У нас имеется хранение. Постой-ка… сколько его там? Семь граммов Чарли… ситуация, пожалуй что, щекотливая. Для единоличного использования многовато. Впрочем, это первое твое нарушение, ты еще молод. Думаю, можно рассчитывать на шесть месяцев в ИУ.
— ИУ?
— Исправительное учреждение, Хьюго. Хорошего мало, зато кончится все быстро. Короткая крутая встряска. Имеется также хранение с целью передачи. Тут тебя ждут два года, не сходя с места. Ну и наконец, нам следует подумать о торговле. В этом случае они просто выбросят ключ от твоей камеры.
— Но…
— Вся штука в том, Хьюго, что передо мной проблема, а ты можешь помочь мне справиться с ней. Ты уже сказал, что сам его не принимаешь, стало быть, обвинить тебя в хранении я, собственно говоря, не могу, так? Если сам ты им нос не пудришь, значит, собирался толкнуть его кому-то другому. Так говорит нам здравый смысл.
— Но он же мне не заплатил! Я просто посыльный, я даже не знал, что там.
— М-м, — сержант Кантер заглянул в свои заметки, — у тебя приличная сумма на счету в почтовой конторе, верно? Откуда взялись эти деньги?
— Они мои! Я… я экономил. А с наркотиками я никогда никаких дел не имел, честное слово!
— Да, но я просматриваю мои заметки и вижу в них только одно имя: «Хьюго Хэрни, задержанный за хранение четверти унции боливийской пыли наилучшего качества». Больше у меня никого в списке обвиняемых нет. Один Хьюго Хэрни. А мне совсем не помешало бы имя человека, у которого ты это забрал, и имя твоего друга, не так ли?
Эйдриан покачал головой. Сержант-детектив похлопал его по плечу.
— Он твой любовник?
Эйдриан покраснел.
— Просто… друг.
— Ага. Понятно. Ну да. Сколько тебе лет, Хьюго?
— На той неделе исполнится восемнадцать.
— Да ладно. Знаешь, будет лучше, если я узнаю его имя. Он совращает симпатичного, хорошо воспитанного паренька и посылает его за своим кокаином. Сынок, да суд, глядя на тебя, попросту обольется вот такими слезами. Испытательный срок и всяческое сочувствие.
Эйдриан смотрел в стол.
— Тот, другой, — сказал он. — Человек, у которого я это получил. Я назову его имя.
— Ну что же, уже начало.
— Только он не должен об этом узнать. Эйдриану вдруг явилось видение обрушившейся на него кары в духе «Крестного отца». Его, настучавшего на другого человека, превращают в тюрьме в отбивную, а родители получают бумажный пакет с двумя дохлыми рыбами.
— Я хочу сказать, он ведь не узнает об этом, правда? Мне не придется давать против него показания или еще что?
— Хьюго, старина, успокойся. Если он торговец, мы устроим за ним слежку и возьмем его с поличным. Твоего имени никто и упоминать-то не станет.