— У вас, я полагаю, неприятности? Хотите занять денег?
— Нет-нет-нет. Послушайте, вы не могли бы позвонить консулу и сказать ему, что Телемах настаивает на встрече с сэром Дэвидом Пирси. Только это и сказать.
— Попробую поговорить с его секретаршей, — шмыгнув носом, сказала женщина.
Эйдриан постукивал пальцами по столу.
— Митци? Привет. Это Дина из приемной. У меня тут молодой джентльмен, говорит, что хочет увидеть сэра Дэвида Пирси. Я сказала ему, что у нас… а… сейчас спрошу.
Женщина окинула Эйдриана агрессивным взглядом.
— Будьте добры, как, еще раз, ваше имя?
— О, Хили. Эйдриан Хили.
— Прошлый раз вы говорили другое.
— Неважно. Просто скажите: Эйдриан Хили.
— Митци? Он говорит, Эйдриан Хили… да, подожду.
Она вновь обратилась к Эйдриану:
— Вы не могли бы не делать этого?
Эйдриан улыбнулся. Пальцы его перестали барабанить по столешнице.
— Да, милая? Хорошо. Пришли сюда кого-нибудь, ладно?
— Все в порядке? — спросил Эйдриан.
— Вам придется обождать. Кресло вон там.
Слова эти едва успели слететь с ее губ, а Эйдриан уже услышал хлопок двери наверху и шаги сходящего по лестнице человека. Вскоре к нему устремился, выставив перед собой руку, облаченный в зеленовато-голубой костюм «Сафари» мужчина с сальными волосами.
— Эйдриан Хили?
— По-моему, мы уже встречались, — сказал Эйдриан. — На автобане Штутгарт — Карлсруэ.
— Дикон Листер. Очень рад вас видеть. Пойдемте, что же вы?
Эйдриан проследовал за Листером по центральной лестнице и оказался в огромной приемной. Здесь, на софе, сгорбившись над маленьким радиоприемником, сидел со вставленным в левое ухо наушником мужчина в костюме с Савил-Роу и галстуке колледжа Св. Матфея. Дикон Листер подмигнул Эйдриану и покинул комнату.
— Здравствуйте, дядя Дэвид.
— Это невероятно, Эйдриан, попросту невероятно!
— Я, по правде сказать, не понимаю, как…
Дядя Дэвид взмахом руки велел ему замолчать.
— Вот оно! Не иначе. Лилли сошел, значит, это должно случиться.
— О чем…
— Ты что, не слышал? Хидингли, юноша! Бодем и Дилли набрали вчера сто семнадцать на восьмой калитке. Просто невероятно. А теперь… — Он восторженно прихлопнул себя руками по ляжкам. — Ты не поверишь, Эйдриан, но Австралии требовалось для победы только сто тридцать, а они добрались на восьмой с пятидесяти шести до семидесяти пяти. Уиллис пронесся сквозь них как ураган. Что? Нет… Чилли, мудак ты этакий!
— Что случилось?
— Крис Олд только что остановил Брайта. Да проснись же ты! — рявкнул он, обращаясь к приемнику. — Сегодня на тотализаторе против победы Англии ставили пятьсот к одному, ты можешь в такое поверить? И если б не ты с твоим чертовым Трефузисом, я смотрел бы сейчас самый волнующий международный матч в истории. Нет, о нет…
Он вновь погрузился в молчание, морщась и строя гримасы приемнику.
Эйдриан, присев на краешек софы, уставился в пустой камин. Из наушника дяди Дэвида доносилось тихое жужжание. На каминной полке неторопливо тикали часы. В животе Эйдриана плескалась расплавленная жижа — это было ощущение вины, которое он так часто испытывал и в прошлом. Ни за что на свете не смог бы он предсказать исход ближайших двадцати четырех часов, но знал, что они будут ужасны. Попросту ужасны. Наконец дядя Дэвид испустил громовый рев.
— Есть, есть! Уиллис взял на восьмой сорок три! Англия победила! Ха-ха! Ну же, мальчик, развеселись! Давай-ка попросим Листера принести нам шампанского, как по-твоему?
— Думаю, вам сначала следует прочесть вот это.
— А что там? — Дядя Дэвид взял конверт. — Тебе опять нужны деньги, Эди?
Эйдриан смотрел, как ласковое безразличие сменяется на лице читавшего записку дяди Дэвида раздражением, тревогой и гневом.
— Будь он проклят! Чтоб ему в Шпицбург плыть на пробковом плоту. Где он сейчас?
— В «Австрийском дворе».
— С Поллуксом?
— Нет, — ответил Эйдриан. — Дело в том, что, когда мы пришли туда, Поллукс был уже мертв. Его горло… ну, вы знаете… как у Молтаи.
— Чертово дерьмо. Полиция?
— Пока нет. Хотя там был лакей, так что я полагаю…
— Мать-перемать, зловонный ад и буфера с колесо! Листер! Где его черти носят, когда он нужен? Листер!!
— Сэр?
— Свяжитесь с Веной, с Данвуди. Скажите, чтобы он утряс все с зальцбургской полицией — быстро, еще быстрей и быстрее быстрого. Поллукса похерили в «Австрийском дворе». Номер? — Он щелкнул пальцами в сторону Эйдриана. — Ну же, номер, мальчик! Где он?
— По-моему, он называется «Франц-Иосиф», — сказал Эйдриан. «И не говори мне, чтобы я помер», — добавил он про себя.
— По-твоему? Так «Франц» или не «Франц»? — И дядя Дэвид потряс Эйдриана за плечи.
— Да! — рявкнул Эйдриан. — «Франц-Иосиф»!
— Вы поняли, Листер? Полная дипкрыша для всей вонючей неразберихи. Плюс машина для меня и этого веселого юноши, чтобы мы к шести ноль-ноль попали в «Золотого оленя». Вам тоже лучше прийти.
— Вооруженным?
— Нет, — ответил Эйдриан.
Правая рука дяди Дэвида лениво плюхнула Эйдриана по физиономии.
— Не отдавай приказы моим людям, Эйдриан, сделай одолжение.
— Хорошо, — сказал Эйдриан, опять опускаясь на край софы. — Извините.
Печатка на перстне дяди Дэвида рассекла ему кожу над левым глазом, и Эйдриан заморгал, стараясь смахнуть затекшую в глаз каплю крови. Но от этого кровь лишь защипала сильнее, и из глаз Эйдриана хлынули, чтобы смыть ее, слезы.
Дядя Дэвид кивнул Листеру:
— Вооруженным и хотя бы немного опасным.
Глава двенадцатая
В одном из концов банкетного зала «Шуберт», что в «Золотом олене», был сооружен небольшой помост, на котором стояли кресло и стол. На столе размещались: председательский молоток, аптечный пузырек с лиловой жидкостью, металлическая мусорная корзина, коробок спичек, два маленьких радиоприемника и пара наушников. Кресло стояло несколько сбоку от стола, лицом к залу. Стену за помостом закрывал аккуратно плиссированный, точно юбка школьницы, серый занавес. Все это походило на сельский клуб в каком-нибудь Кенте, подготовленный к выступлению лекторши из Женского института. Только круглый портрет Франца Шуберта, через круглые же очки взиравшего на зал с приветливо-ученым, пиквикским выражением, да развешанные по стенам рога и выдавали австрийское происхождение всей обстановки.
Небольшая группа людей стояла у высокого бокового окна, негромко беседуя, точно стесняющиеся гости, слишком рано собравшиеся на провинциальную оргию. Хэмфри Биффен, беловолосый, нескладно высокий, согнувшись, точно внимательный аист, слушал своего зятя Саймона Хескета-Харви, излагавшего подробности удивительного крикетного матча, состоявшегося в этот день в Йоркшире. Леди Элен Биффен, сочувственно похмыкивая, говорила что-то бледному молодому человеку с покрасневшими глазами. Присутствовал в этой компании и Трефузис, суетливый, с бутылкой «Айсвайна» в руке.
Как только позолоченные фарфоровые часы, стоявшие на оштукатуренной консоли у окна, принялись с грациозным австрийским упорством отбивать шесть часов, в залу вошел сэр Дэвид Пирси, сопровождаемый улыбающимся Диконом Листером и робеющим Эйдрианом.
Пирси оглядел залу, даже не пытаясь скрыть свое удовлетворение тем, что при его появлении в ней наступило молчание. Деланно сердитый взгляд его прошелся по Биффену с зятем и вернулся к Трефузису, уже поспешавшему к вошедшим с тремя бокалами и бутылкой.
— Дональд, старая вы бочка с мочой! — рявкнул сэр Дэвид. — Что здесь делает мой человек, Хескет-Харви?
Трефузис протянул Листеру бокал и заморгал, вглядываясь:
— Мы, по-моему…
— Листер, профессор. Как поживаете?
— Если ты подержишь эти два бокала, Эйдриан, я, пожалуй, сумею разлить вино.
Трефузис вопросительно глянул на припухлость над глазом Эйдриана. Тот чуть приметно наклонил голову в сторону Пирси и покрутил на пальце свой собственный перстень с печаткой, объясняя причину пореза. Трефузис понимающе кивнул и принялся осторожно разливать вино.
— Думаю, вам это понравится, мистер Листер… о боже мой, «мистер Листер»! Какая безвкусица с моей стороны. Это еще хуже, чем «лорд Клод», не правда ли? Или «профессор Лессер», уж если на то пошло. Кстати, это называется «Айсвайном». Вы с ним знакомы?
— Ледяное вино?
— «Айсвайн», да.
Эйдриан с изумлением увидел, как в глазах Трефузиса полыхнуло лекторское пламя, а тот уже загнал Листера в угол и принялся наставлять:
— Они, знаете ли, позволяют pourriture noble,[156] или Edelfaule, как ее здесь называют, целиком овладеть виноградом, так что плоды его начинают просто блестеть от гнили и сахара. А затем идут на самый отчаянный риск. Оставляют виноград на лозе и ждут первых заморозков. Разумеется, иногда заморозки наступают слишком поздно и плоды винограда подсыхают; иногда же слишком рано — еще до того, как botrytis[157] полностью поразит виноград. Но когда, как при урожае этого года, условия соединяются идеально, результатом становится — полагаю, вы со мной согласитесь, — вино живое и притягательное. К старости, знаете ли, человека снова тянет на сладкое.
Листер прихлебывал вино, всем своим видом выказывая одобрение. Трефузис налил бокал сэру Дэвиду и еще один — Эйдриану. Ошеломительный букет, густой и медовый, едва не сбил Эйдриана с ног, — голова его все еще гудела после полученного от дяди Дэвида удара, мысли путались и замирали в опасливых предвкушениях. Когда он, проморгавшись, выпрямился, взгляд его, снова обретший резкость, встретился с печальным, серьезным взором Хэмфри Биффена, тот ласково улыбался ему из угла и отводил глаза в сторону.
— Э-гм, — произнес Трефузис. — Полагаю, нам лучше приступить к делу. Эйдриан, ты не против того, чтобы составить мне компанию на помосте?
Эйдриан осушил свой бокал, эффектным, как он надеялся, жестом вручил его Дикону Листеру и последовал за Трефузисом к возвышению. Никак он не мог избавиться от подозрения, что вся эта шарада устроена, чтобы изобличить его. Но изобличить в чем, перед кем и с какой целью — этого Эйдриан не смог бы постичь даже под угрозой смерти.