Эллис пустил навесной мяч, который Фруд легко отбил за границу поля. Стоявший слева от Фруда полевой игрок смерил Эллиса свирепым взглядом: мяч едва не снес ему голову.
Адриан показал счетчику очков четыре пальца.
– Очков было шесть, – сообщил от своей калитки Хьюго.
– Виноват?
– Очков было шесть!
– Ты уверен?
– Конечно, уверен! Мяч ушел по воздуху.
– Ну, если ты уверен, – сказал Адриан, показывая счетчику шесть пальцев. – Я просто не хотел приписывать нам две лишние пробежки. Очков было шесть, счетчик! – грянул он, как раз когда Эллис вышел на позицию для броска. Рев Адриана так ударил несчастному по ушам, что Эллис уронил мяч. Адриан поднял его и отдал Эллису.
Второй мяч Эллиса, брошенный «большим отскоком», был отбит направо – четыре очка.
– Вот видите? – сказал Адриан. – Уже на два очка меньше.
Следующий мяч, пролетев над всей площадкой, ушел от биты Фруда к дальнему правому полевому игроку.
– Пару раз обернуться успеем, – крикнул Фруд своему партнеру.
«Гений!» – думал Адриан, пока они перебегали от калитки к калитке и обратно, даром что дальний полевой игрок, изумленный тем, что у противника вообще появилась возможность перебежки, даже не сумел остановить мяч.
Но Эллиса так просто было не сбить. Следующий свой мяч он закрутил до того лихо, что после его отскока Колвилл едва не впоролся в столбик калитки.
Адриан выступил вперед и похлопал ладонью по площадке.
– Следите после броска за ногами, – сказал он Эллису. – Нельзя выбегать в пространство между калитками. Так вы взрыхляете грунт, а это на руку боулеру противника.
Возможность эта настолько смутила Эллиса, что Адриан мог бы подумать, будто тот и впрямь пытался смухлевать.
– Мне страшно жаль, сэр, – сконфуженно сказал Эллис. – Я не хотел…
– Да я и не сомневаюсь, дорогой мой, что вы не хотели. Это лишь предупреждение, только и всего. Уверен, больше такого не повторится.
Следующий мяч Эллиса прошел так далеко от калитки, что принес Колвиллу столько же очков, сколько четыре перебежки.
После еще трех серий катастрофических бросков Эллис ушел с поля, смаргивая слезы и отмахиваясь от приветственных кликов своих столпившихся у края поля болельщиков.
Крикет, подумал Адриан. Очень закаляет характер.
После крушения Эллиса исход игры ни у кого уже сомнений не вызывал. Боулер, сменивший его, был толков, но скоро выдохся. Были испробованы самые разные, все более фантастические и сумасбродные варианты: игроки, запускавшие мяч по высокой дуге, игроки, с силой раскручивающиеся, точно мельницы, бросая мяч недалеко, но с большим отскоком, игроки, чей мяч совершал два отскока, прежде чем достигнуть середины площадки, – все без толку. Открывающие заработали сто двенадцать, а у пришедших им на смену Райса и Хупера последняя победная перебежка пришлась в аккурат на шесть часов, отбиваемых церковными часами Нарборо.
Адриан наблюдал за происходившим, приподняв брови и бесстрастно улыбаясь. Хьюго бурлил, кипел и сверкал глазами, по временам бросая жалкие взгляды на каменную фигуру своего директора, сидевшего на раскладной трости рядом с профессором Трефузисом.
– Поучительный вышел матч, – сказал Адриан, когда они с Хьюго выдергивали из земли столбики. – На какой-то миг мне показалось, что игра у нас и впрямь не складывается.
– Не могу понять, что за дьявольщина случилась с Эллисом, – сказал Хьюго. – Я ведь и правда думал, что он самый талантливый игрок школы. Едва ли не надежда Англии.
– Он еще молод. Думаю, тут проблема темперамента. Я пытался успокоить его, советовал вести игру в естественном для него стиле, но он был слишком испуган. Не выгоняй его, он приобрел сегодня хороший опыт.
– Когда я с ним покончу, опыта у него прибавится.
Игроки Нарборо, потные и едва переставляющие от усталости и поражения ноги, смотрели из дверного проема, как их противники уходят с поля. Хьюго стоял среди них, потягивая пиво из баночки.
– Троекратное ура в честь Чартхэм-Парка, – крикнул Молтхаус, капитан, поднимая руку и пытаясь изобразить небрежную галантность. – Гип-ип.
– Ра-а! – промямлил Нарборо.
– Гип-ип!
– Ра-а!
– Гип-ип!
– Ра-а.
– Троекратное ура в честь Нарборо-Холл, – гаркнул, протыкая кулаком воздух, раскрасневшийся, торжествующий Хупер. – Гип-гип!
– Ура! – взревел Чартхэм.
– Гип-гип-гип!
– Ура!
– Гип-гип-гип-гип!
– УРА!
– Ну что же, до свидания, Хьюго. Увидимся на ответном матче.
– Мы вас в порошок сотрем.
– Конечно, сотрете.
Адрианом вдруг овладело безумие. Сердце его гулко забилось, он наклонился и прошептал Хьюго на ухо:
– А знаешь, я ведь не спал.
– Что?
– Той ночью, в Харрогите. Я вовсе не спал.
В лице Хьюго проступила досада:
– Черт, а то я не знал. Совсем уж за идиота меня принимаешь.
Адриан, приоткрыв рот, уставился на него, потом:
– Ты полный… законченный… ты…
К нему подошел Трефузис.
– Итак, молодой человек, вы заработали для меня тысячу фунтов. Вот вам две сотни, моя начальная ставка.
– Нет, ну право же, – сказал Адриан. – Я не могу.
– Разумеется, можете. – Трефузис сунул ему в ладонь пачку банкнот. – Потрясающая демонстрация мастерства.
– Да, ребята они неплохие, не правда ли? – Адриан любовно взглянул на свою команду, которая усаживалась в микроавтобус.
– Нет-нет-нет. Я про вас!
– Профессор?
– Я знал, что человек, способный столь искусно закамуфлировать совершенную им покражу чужих сочинений, способный с такой убедительностью и редкостным блеском изрыгать столь благовидную и плохо продуманную дребедень, ни за что меня не подведет. Вы истинный гений словоблудия и обмана. Я буду с нетерпением ждать нашей встречи в ближайшем триместре.
Глава десятая
– Ничего себе! – выдавил Трефузис, когда Адриан закончил. – Неужели я прямо так и сказал? «Вы гений словоблудия и обмана»? Правда? Да еще и при первом знакомстве. Грубость какая.
– Я воспринял это иначе.
– Ну разумеется.
Трефузис покопался правой рукой в водительском бардачке, нашел овсяное печенье с инжиром, внимательно оглядел его, сдул клочок какого-то пуха и отправил печенье в рот.
– Боже мой, Адриан, – с набитым ртом пробормотал он, – я услышал гораздо больше, чем рассчитывал. А скажи…
– Да?
– Та девушка, экономка из Чартхэма…
– Клэр? Что вы хотите узнать?
– Вы действительно?.. Я насчет жира, футбольного насоса, джема, мочи и тому… и так далее… вы действительно все это делали?..
– Ну да, – ответил Адриан. – Разве тут есть что-нибудь необычное?
– Так, так, необычное. «Необычное» – это не то слово, которое я бы… – Трефузис в смятении покрутил ручку на дверце, опуская стекло.
– Как бы там ни было, – сказал Адриан, – это все.
– Молодые люди порой создают у меня впечатление, что я и не жил никогда.
– Но наверняка же у тебя имеется опыт схожего характера.
– Как ни удивительно, нет. Схожего характера? Нет. Я понимаю, это чрезвычайно странно, и однако же нет, не имеется.
– Ну, не считая разве что…
– Не считая чего, дорогой мальчик?
– Не считая, ты же знаешь… той ночи в кембриджской уборной.
– Чего-чего? А… ну да, конечно. Не считая этого, да, разумеется. – Трефузис удовлетворенно покивал. – Ну-с, если я не впадаю в большее, нежели Господь Бог, заблуждение, наша станция обслуживания находится вон за тем углом. А! Вот она. Бензин и лимонный чай, я полагаю. Машине не помешает заправка, а нам не помешает закуска, хо-хо.
Пока машина сворачивала с дороги, Адриан, как и многие английские путешественники до него, дивился опрятности и трогательному порядку, царящему на континентальных заправочных станциях. Цвета «евро» могли быть чрезмерно яркими и примитивными, однако лучше эта блестящая чистота, чем грязноватое убожество английских придорожных заправок. Как им удается сметать весь сор и сохранять покраску в подобной свежести? Все чистенько и аккуратно – от висящих по стенам горшочков с геранью до кровли из веселой желобчатой черепицы, предлагающей затененную стоянку измученным жарой, усталым путникам… Тут взгляд Адриана привлек некий металлический отблеск. Он изумленно ахнул.
В конце того самого ряда машин, в который Трефузис, неумело маневрируя, пристраивал свой «вулзли», стоял зеленый БМВ с английскими номерами и наклейкой «ВБ».
– Дональд, смотри! Это их!
– Надеюсь на это. Я очень старался быть точным.
– О чем ты старался?
– И не забывай, частица «это» требует именительного падежа.
– Что?
– Ты сказал «это их». Имея в виду, разумеется, «это они». – Трефузис потянул на себя ручной тормоз и распахнул дверцу машины. – Впрочем, это всего лишь несносное педантство. Кто, пребывая в здравом уме, говорит «это они»? Никто. Ну так что же? Будешь сидеть в машине или вылезешь наружу и послушаешь, как я упражняюсь в люксембургском?
Они снесли подносы с булочками и чаем к столику у окна. Двое из БМВ сидели на другом конце кафе, в отделении для некурящих.
– Заговаривать с ними не стоит, – сказал Трефузис, – однако приятно знать, что они здесь.
– Кто они?
– Они зовутся Нэнси и Саймон Хескет-Харви, один мой давний друг любезно предоставил их нам в компаньоны.
– Значит, они на нашей стороне?
Трефузис не ответил. На миг задумавшись о чем-то, он вверх-вниз подергивал в своем стакане пакетик с заваркой.
– После войны, – наконец вымолвил он, – у Хэмфри Биффена, Элен Соррел-Камерон, математика по имени Бела Сабо и у меня появилась идея.
– Наконец-то, – произнес Адриан. – Вот она, правда.
– Это уж ты сам решишь. Мы вместе работали над «Энигмой» и проникались все большим интересом, каждый по-своему, к возможностям языка и машин. Бела очень хорошо сознавал, что в Британии и Америке уже открылся путь к тому, что ныне именуется вычислительной техникой, и что рано или поздно появится возможность лингвистического программирования цифровых машин. Работа Тьюринга в Блетчли показала, что старая, созданная еще Холлерином