Белый-Туренин не обратил внимания на краску в лице и злобный блеск в глазах патера, спокойно вошел в его келью, притворил плотно за собою дверь, потом опустился на скамью.
– Я к тебе, поп.
– Ну? – недружелюбно буркнул отец Пий.
– Да, вишь, дело какое, хочу в твою веру переходить.
Патеру показалось, что боярин пришел издеваться над ним. Это его взорвало.
– Ты смеешь смеяться?! Поганый еретик! Вон! – не своим голосом закричал он и даже, схватив лежащий поблизости свой бич, замахнулся им над боярином.
Тот отвел его руку.
– Поп! Обезумел ты, что ли?
Патер пыхтел, как бык.
– Я к нему с делом, а он драться лезет, – продолжал спокойно Павел Степанович.
Отец Пий смотрел на него, вытаращив глаза, недоумевая, шутит боярин или говорит серьезно.
– Да ты правда?.. – буркнул он.
– Да как же неправда? Зачем же я пришел бы к тебе? Садись-ка лучше да потолкуем.
Патер послушно опустился на скамью.
– Я тебе, поп, не соврал: решил я веру латинскую принять.
Патер хлопнул себя руками по бедрам.
– Чудо! – воскликнул он.
– Истинно чудо, – со вздохом промолвил боярин. – А только я ведь недаром хочу веру сменить.
– Недаром? Как же так?
– А так – ты за это должен мне устроить одно…
– Говори, говори! Все сделаю.
– С женой меня развести.
– Да ще же твоя жена? Я думал, ты холост.
– Жена в Москве живет. Так вот, можешь ли?
– Зачем нужно это тебе?
– На другой хочу жениться.
Патер покачал головой и задумался.
– Гм… Твоя жена еретичка?
– Православная.
– Так, – протянул патер.
Он уже успел решить, что просьбу боярина надо исполнить во что бы то ни стало. В крайнем случае, он готов был повенчать боярина и без всякой разводной, просто игнорируя его первый брак, как схизматический. – Глаза патера весело заблестели. Он понял, что Белому-Туренину теперь без него не обойтись, что боярин попал в некоторую зависимость от него, ему захотелось воспользоваться этим и, припомнив былые оскорбления, нанесенные ему Павлом Степановичем, Пий решил теперь поглумиться над ним.
– Благое дело ты задумал, сын мой, что отрешаешься от ереси. Я вижу в этом Промысл Божий… Но все ли ты обдумал?
– Все.
– Ведь ты, если выпадет случай, должен будешь, преклонив колени, целовать ногу у святого отца папы.
– Знаю, – глухо ответил боярин, и тень пробежала по его лицу.
– Перстень у кардинала…
– Знаю! – еще глуше проговорил Павел Степанович.
Отец Пий во всю жизнь свою не бывал более весел, чем теперь.
– И даже у меня, смиренного, должен будешь целовать руку.
Боярин гневно взглянул на патера.
– К делу, поп, к делу!
– А это – разве не дело? Я должен тебе разъяснить, чего потребует от тебя наша святая церковь.
– Не церковь, а попы с монахами.
– Ты вольнодумствуешь – наша религия запрещает вольнодумство. Ты должен выучить латинское «Верую».
– Выучу, – ответил Белый-Туренин, ставший совсем мрачным.
– Признать наше Filioque – «и от Сына»…
Павел Степанович быстро поднялся со скамьи.
– Прощай, поп!
– Куда же ты?
– Я вижу, мне с тобой толковать нечего. Найду другого попа.
В глазах патера мелькнула тревога.
– Постой, постой! Напрасно ты сердишься, я только исполнял свой долг. Подойди ко мне!
Боярин подошел.
– Наклонись.
Тот исполнил.
Патер благословил его и протянул ему руку для поцелуя. Белый-Туренин слегка коснулся до нее губами.
– Благословляю тебя на благой путь. Иди с миром и будь спокоен: я все устрою.
Как сказал отец Пий, так и сделал – устроил все.
Скоро по всему дому разнеслась весть, что совершилось чудо: «заклятый еретик» покаялся и готовится вступить в лоно католической церкви.
Пани Юзефа была в восхищении, пан Самуил был тоже доволен: теперь, знал он, от него никто не потребует удаления из дома боярина.
Однако они несколько призадумались, и чудо утратило в их глазах часть своего блеска, когда, несколько времени спустя, Павел Степанович посватался за Лизбету. Породниться с «москалем», которого они, правду сказать, и знали-то очень немного – могло быть, что он совершил преступление на родине, потому и убежал в Литву – ничего особенного не представляло. Только заявление боярина, что он купит землю вблизи их усадьбы – «казна» была захвачена Белым-Турениным из Москвы – и поселится там с молодою женой да убеждения отца Пия заставили их согласиться.
В начале зимы состоялась свадьба. Боярин был похож скорее на преступника, ведомого на казнь, чем на счастливого жениха, когда стоял под венцом, зато отец Пий сиял и с особенною торжественностью читал латинские молитвы. Лизбета казалась религиозно настроенной, и ее бледное личико было задумчивее обыкновенного.
Ни Анджелики, ни Максима Сергеевича, который, едва разнеслась весть о переходе Белого-Туренина в католичество, совершенно порвал с ним дружеские отношения, не было в числе присутствовавших на свадьбе. Причиною того были события, разыгравшиеся еще задолго до венчания Павла Степановича и Лизбеты.
XX. Непреклонный
Пани Юзефа довольно долго не спрашивала у Анджелики, переговорила ли она со своим женихом. Медлить заставляла ее боязнь, что ответ дочери будет неблагоприятным, и тогда нужно будет приступить к решительным мерам. Наконец, однажды она велела позвать к себе старшую дочь.
– Что, Анджелиночка, говорила ты с паном Максимом, о чем я тебя просила? – сказала она, когда Анджелика пришла.
Девушка стояла смущенная и не смотрела на мать.
– Говорила, – тихо ответила она.
– Ну и что же?
В ожидании ответа пани Юзефа насторожилась и даже на время оставила свою работу – она, по обыкновению, сидела за вязаньем.
Анджелика подняла голову и в упор посмотрела на мать.
– Он не согласен, – медленно выговорила она.
Что-то новое показалось пани Юзефе в глазах дочери; казалось, Анджелика, несмотря ни на что, гордится непоколебимой твердостью своего жениха.
Пани Юзефа несколько минут молча смотрела на неё, потом взялась за работу и проговорила:
– А, не согласен!.. Можешь идти.
Больше она ничего не добавила и даже не взглянула на дочь.
Анджелика помедлила немного, потом удалилась.
Тотчас же после ее ухода пани Влашемская послала за отцом Пием.
– Еретик отказался вступить в лоно истинной церкви, – встретила она его такими словами.
– Я это предполагал. Он погряз во грехах, – ответил патер.
– Что же теперь делать?
– Я еще попытаюсь сам вразумить еретика, а если он и тогда не согласится…
– Тогда?
– Тогда нельзя допускать этого брака!
– Анджелика, любит его и, пожалуй, решится пойти против нашей воли.
– Ее на некоторое время следует удалить из дому.
– Разве это поможет? Когда она вернется, можно будет ожидать того же, чего мы опасаемся теперь.
– До тех пор может многое перемениться. Пан Максим, например, может охладеть к панне Анджелике, уехать, умереть… Мало ли что…
– Гм… Куда же нам удалить Анджелику?
– Об этом уже я позабочусь. Подготовьте только пана Самуила.
Через несколько дней после этого разговора патер, встретясь с Максимом Сергеевичем, остановил его словами:
– Любезный пан, мне нужно с тобой поговорить.
– Я слушаю, отец Пий, – ответил молодой человек.
– Пойдем сядем в уголок, чтобы нам никто не помешал, и побеседуем.
– Сын мой! – ласково начал патер, когда они отошли в угол комнаты и сели там. – Я слышал, что ты хочешь вступить в брак с панной Анджеликой?
– Да, мой отец.
– Хвалю твое намеренье: добрая жена спасает от многого. А она будет тебе доброю женой.
– Уверен в этом.
– День свадьбы уже назначен?
– Нет еще.
– Еще нет? Что же так? Надо бы! Ну, а когда думаешь ты присоединиться к нашей святой церкви?
– Я этого совсем делать не думаю! – резко ответил молодой человек.
– Гм… Вот как! Почему же?
– Потому что наша церковь не менее свята, чем латинская. Незачем менять веру.
– Сын мой! Не подобает мужу и жене веровать розно.
– Этой розни у нас не будет: мы оба будем веровать в Иисуса Христа.
– Печально уж и то, что вам придется молиться в разных храмах. А будут дети – как вы станете наставлять их в законе Божьем? Каждый по-своему!
– Мы будем учить их верить в Бога.
– Этого мало, сын мой. У нас есть таинства, обряды, догматы – наши рознятся от ваших. Кроме того, не забудь, что ваша церковь еретическая. Вон боярин Белый-Туренин это осознал и хочет вступить на истинный путь. Хвала ему!
– Я думаю, верней, у вас ересь, а у нас истинная вера. Что о том спорить?! А боярин мне – не указ; мало ль отступников есть на белом свете? Есть такие, что и в басурманство перейдут, не то что в вашу веру.
– Гм… Так ты твердо решил не переходить?
– Твердо!
– А если панна Анджелика потребует?
– Она не потребует: она знает, что спастись можно в каждой вере, нужно только веровать всем сердцем.
– Так.
Патер поднялся.
– Ты это верно сказал, сын мой, что спастись можно во всякой вере. Ты веруешь – ты спасешься… Ты спасешься!
И он отошел от Максима Сергеевича, ласково кивнув ему головой. На бледных губах его играла улыбка.
Молодой человек заметил эту улыбку и призадумался, смотря вслед медленно удалявшейся темной тощей фигуре патера. Улыбка эта и ласковость отца Пия его тревожили; он лучше желал бы видеть его рассерженным.
– Э! Что тревожиться! – решил он наконец. – Захочет этот поп помешать мне жениться на Анджелике – силой возьму ее! Увезу тайком да и обвенчаюсь. Не стоит тревожиться!
И он уже с самым беспечным видом поспешил в сад, где, знал он, поджидает его невеста.
XXI. Ради спасения от когтей дьявола
– Ах, как же так, Юзефочка, ах, как же так! Обещались, к свадьбе готовились, и вдруг…
– Виновато его упорство, закоснелость в ереси.