Белый-Туренин не обратил внимания на краску в лице и злобный блеск в глазах патера, спокойно вошел в его келью, притворил плотно за собою дверь, потом опустился на скамью.
— Я к тебе, поп.
— Ну? — недружелюбно буркнул отец Пий.
— Да, вишь, дело какое, хочу в твою веру переходить.
Патеру показалось, что боярин пришел издеваться над ним. Это его взорвало.
— Ты смеешь смеяться?! Поганый еретик! Вон! — не своим голосом закричал он и даже, схватив лежащий поблизости свой бич, замахнулся им над боярином.
Тот отвел его руку.
— Поп! Обезумел ты, что ли?
Патер пыхтел, как бык.
— Я к нему с делом, а он драться лезет, — продолжал спокойно Павел Степанович.
Отец Пий смотрел на него, вытаращив глаза, недоумевая, шутит боярин или говорит серьезно.
— Да ты правда?.. — буркнул он.
— Да как же неправда? Зачем же я пришел бы к тебе? Садись-ка лучше да потолкуем.
Патер послушно опустился на скамью.
— Я тебе, поп, не соврал: решил я веру латинскую принять.
Патер хлопнул себя руками по бедрам.
— Чудо! — воскликнул он.
— Истинно чудо, — со вздохом промолвил боярин. — А только я ведь недаром хочу веру сменить.
— Недаром? Как же так?
— А так — ты за это должен мне устроить одно…
— Говори, говори! Все сделаю.
— С женой меня развести.
— Да ще же твоя жена? Я думал, ты холост.
— Жена в Москве живет. Так вот, можешь ли?
— Зачем нужно это тебе?
— На другой хочу жениться.
Патер покачал головой и задумался.
— Гм… Твоя жена еретичка?
— Православная.
— Так, — протянул патер.
Он уже успел решить, что просьбу боярина надо исполнить во что бы то ни стало. В крайнем случае, он готов был повенчать боярина и без всякой разводной, просто игнорируя его первый брак, как схизматический. — Глаза патера весело заблестели. Он понял, что Белому-Туренину теперь без него не обойтись, что боярин попал в некоторую зависимость от него, ему захотелось воспользоваться этим и, припомнив былые оскорбления, нанесенные ему Павлом Степановичем, Пий решил теперь поглумиться над ним.
— Благое дело ты задумал, сын мой, что отрешаешься от ереси. Я вижу в этом Промысл Божий… Но все ли ты обдумал?
— Все.
— Ведь ты, если выпадет случай, должен будешь, преклонив колени, целовать ногу у святого отца папы.
— Знаю, — глухо ответил боярин, и тень пробежала по его лицу.
— Перстень у кардинала…
— Знаю! — еще глуше проговорил Павел Степанович.
Отец Пий во всю жизнь свою не бывал более весел, чем теперь.
— И даже у меня, смиренного, должен будешь целовать руку.
Боярин гневно взглянул на патера.
— К делу, поп, к делу!
— А это — разве не дело? Я должен тебе разъяснить, чего потребует от тебя наша святая церковь.
— Не церковь, а попы с монахами.
— Ты вольнодумствуешь — наша религия запрещает вольнодумство. Ты должен выучить латинское «Верую».
— Выучу, — ответил Белый-Туренин, ставший совсем мрачным.
— Признать наше Filioque — «и от Сына»…
Павел Степанович быстро поднялся со скамьи.
— Прощай, поп!
— Куда же ты?
— Я вижу, мне с тобой толковать нечего. Найду другого попа.
В глазах патера мелькнула тревога.
— Постой, постой! Напрасно ты сердишься, я только исполнял свой долг. Подойди ко мне!
Боярин подошел.
— Наклонись.
Тот исполнил.
Патер благословил его и протянул ему руку для поцелуя. Белый-Туренин слегка коснулся до нее губами.
— Благословляю тебя на благой путь. Иди с миром и будь спокоен: я все устрою.
Как сказал отец Пий, так и сделал — устроил все.
Скоро по всему дому разнеслась весть, что совершилось чудо: «заклятый еретик» покаялся и готовится вступить в лоно католической церкви.
Пани Юзефа была в восхищении, пан Самуил был тоже доволен: теперь, знал он, от него никто не потребует удаления из дома боярина.
Однако они несколько призадумались, и чудо утратило в их глазах часть своего блеска, когда, несколько времени спустя, Павел Степанович посватался за Лизбету. Породниться с «москалем», которого они, правду сказать, и знали-то очень немного — могло быть, что он совершил преступление на родине, потому и убежал в Литву — ничего особенного не представляло. Только заявление боярина, что он купит землю вблизи их усадьбы — «казна» была захвачена Белым-Турениным из Москвы — и поселится там с молодою женой да убеждения отца Пия заставили их согласиться.
В начале зимы состоялась свадьба. Боярин был похож скорее на преступника, ведомого на казнь, чем на счастливого жениха, когда стоял под венцом, зато отец Пий сиял и с особенною торжественностью читал латинские молитвы. Лизбета казалась религиозно настроенной, и ее бледное личико было задумчивее обыкновенного.
Ни Анджелики, ни Максима Сергеевича, который, едва разнеслась весть о переходе Белого-Туренина в католичество, совершенно порвал с ним дружеские отношения, не было в числе присутствовавших на свадьбе. Причиною того были события, разыгравшиеся еще задолго до венчания Павла Степановича и Лизбеты.
XX. Непреклонный
Пани Юзефа довольно долго не спрашивала у Анджелики, переговорила ли она со своим женихом. Медлить заставляла ее боязнь, что ответ дочери будет неблагоприятным, и тогда нужно будет приступить к решительным мерам. Наконец, однажды она велела позвать к себе старшую дочь.
— Что, Анджелиночка, говорила ты с паном Максимом, о чем я тебя просила? — сказала она, когда Анджелика пришла.
Девушка стояла смущенная и не смотрела на мать.
— Говорила, — тихо ответила она.
— Ну и что же?
В ожидании ответа пани Юзефа насторожилась и даже на время оставила свою работу — она, по обыкновению, сидела за вязаньем.
Анджелика подняла голову и в упор посмотрела на мать.
— Он не согласен, — медленно выговорила она.
Что-то новое показалось пани Юзефе в глазах дочери; казалось, Анджелика, несмотря ни на что, гордится непоколебимой твердостью своего жениха.
Пани Юзефа несколько минут молча смотрела на неё, потом взялась за работу и проговорила:
— А, не согласен!.. Можешь идти.
Больше она ничего не добавила и даже не взглянула на дочь.
Анджелика помедлила немного, потом удалилась.
Тотчас же после ее ухода пани Влашемская послала за отцом Пием.
— Еретик отказался вступить в лоно истинной церкви, — встретила она его такими словами.
— Я это предполагал. Он погряз во грехах, — ответил патер.
— Что же теперь делать?
— Я еще попытаюсь сам вразумить еретика, а если он и тогда не согласится…
— Тогда?
— Тогда нельзя допускать этого брака!
— Анджелика, любит его и, пожалуй, решится пойти против нашей воли.
— Ее на некоторое время следует удалить из дому.
— Разве это поможет? Когда она вернется, можно будет ожидать того же, чего мы опасаемся теперь.
— До тех пор может многое перемениться. Пан Максим, например, может охладеть к панне Анджелике, уехать, умереть… Мало ли что…
— Гм… Куда же нам удалить Анджелику?
— Об этом уже я позабочусь. Подготовьте только пана Самуила.
Через несколько дней после этого разговора патер, встретясь с Максимом Сергеевичем, остановил его словами:
— Любезный пан, мне нужно с тобой поговорить.
— Я слушаю, отец Пий, — ответил молодой человек.
— Пойдем сядем в уголок, чтобы нам никто не помешал, и побеседуем.
— Сын мой! — ласково начал патер, когда они отошли в угол комнаты и сели там. — Я слышал, что ты хочешь вступить в брак с панной Анджеликой?
— Да, мой отец.
— Хвалю твое намеренье: добрая жена спасает от многого. А она будет тебе доброю женой.
— Уверен в этом.
— День свадьбы уже назначен?
— Нет еще.
— Еще нет? Что же так? Надо бы! Ну, а когда думаешь ты присоединиться к нашей святой церкви?
— Я этого совсем делать не думаю! — резко ответил молодой человек.
— Гм… Вот как! Почему же?
— Потому что наша церковь не менее свята, чем латинская. Незачем менять веру.
— Сын мой! Не подобает мужу и жене веровать розно.
— Этой розни у нас не будет: мы оба будем веровать в Иисуса Христа.
— Печально уж и то, что вам придется молиться в разных храмах. А будут дети — как вы станете наставлять их в законе Божьем? Каждый по-своему!
— Мы будем учить их верить в Бога.
— Этого мало, сын мой. У нас есть таинства, обряды, догматы — наши рознятся от ваших. Кроме того, не забудь, что ваша церковь еретическая. Вон боярин Белый-Туренин это осознал и хочет вступить на истинный путь. Хвала ему!
— Я думаю, верней, у вас ересь, а у нас истинная вера. Что о том спорить?! А боярин мне — не указ; мало ль отступников есть на белом свете? Есть такие, что и в басурманство перейдут, не то что в вашу веру.
— Гм… Так ты твердо решил не переходить?
— Твердо!
— А если панна Анджелика потребует?
— Она не потребует: она знает, что спастись можно в каждой вере, нужно только веровать всем сердцем.
— Так.
Патер поднялся.
— Ты это верно сказал, сын мой, что спастись можно во всякой вере. Ты веруешь — ты спасешься… Ты спасешься!
И он отошел от Максима Сергеевича, ласково кивнув ему головой. На бледных губах его играла улыбка.
Молодой человек заметил эту улыбку и призадумался, смотря вслед медленно удалявшейся темной тощей фигуре патера. Улыбка эта и ласковость отца Пия его тревожили; он лучше желал бы видеть его рассерженным.
— Э! Что тревожиться! — решил он наконец. — Захочет этот поп помешать мне жениться на Анджелике — силой возьму ее! Увезу тайком да и обвенчаюсь. Не стоит тревожиться!
И он уже с самым беспечным видом поспешил в сад, где, знал он, поджидает его невеста.
XXI. Ради спасения от когтей дьявола
— Ах, как же так, Юзефочка, ах, как же так! Обещались, к свадьбе готовились, и вдруг…
— Виновато его упорство, закоснелость в ереси.