поглядывал на водяного, ожидая, когда нападёт и он.
Но не отпускать же их? Для себя он уже всё решил.
– Выбирай, на чьей ты стороне, – бросил он, как предупреждение.
И, вскинув арбалет, выстрелил в ногу Морена.
Тот увернулся, уйдя в сторону, а Тихон ударил хвостом по озеру, подняв тучу брызг. Истлава накрыло волной, он пошатнулся, и водяной тут же сшиб его тяжёлой рукой в грудь. Под телом Охотника заскрипели ломающиеся ветки, Тихон швырнул его в кусты, будто щенка. Опираясь на руки, водяной попытался выбраться на берег, но Морен преградил ему путь.
– Стой! Убьёшь его, и они никогда от вас не отстанут! Уходи отсюда, Тихон.
За спиной раздался птичий крик. Морен обернулся как раз вовремя, и арбалетный болт пролетел мимо, не задев, зато оцарапал плечо Тихона, и тот взревел от боли. Истлав уже был на ногах и заряжал новый болт, когда сверху на него камнем рухнул Куцик. Когтями он пытался расцарапать ему лицо, добраться до глаз, но пока лишь сорвал шляпу и исполосовал руку, которой прикрывался Истлав. Тот вскинул арбалет и ударил им по птичьему тельцу. Куцик крякнул, его отшвырнуло в сторону, а у Морена всё похолодело внутри. Кусты зашевелились, и Куцик вылетел из них живой и невредимый. Истлав ступил к водяному, замахнулся мечом, но Морен принял удар на свой клинок.
– С дороги! – прошипел Истлав, давя на оружие изо всех сил.
– Я не дам его тронуть.
– Тогда отправишься за ним!
Заскрежетала сталь, и Истлав, вырвав клинок, ударил по ногам Морена. Тот отбился, одновременно отступая. Он отражал атаки, не спеша нападать первым, а Истлав ярился и вкладывал в каждый замах всё больше сил. Тихон снова ударил хвостом по озеру, окатив их обоих водой. Морен поскользнулся на влажной траве, и Истлав толкнул его свободной рукой в грудь, пихнув спиной вперёд в озёрную воду.
Морен ушёл с головой, не успев задержать дыхание, и лёгкие обожгло. Ещё мгновение, и его вытащили, швырнули на берег. Отбитые бока отозвались болью, но та не шла ни в какое сравнение с огнём, что жёг нутро и горло. Встав на четвереньки, Морен пытался откашляться, избавиться от воды, когда его накрыла тень. Тихон выбрался из озера, прикрыл его собой и, взревев, бросился на Охотника.
Он размахивал тяжёлым хвостом и когтистыми ручищами, но всё тщетно – неповоротливый, массивный водяной просто не поспевал за юрким человеком. Если столкнёт в воду – Истлаву конец, но до тех пор у него преимущество. Меч жалил Тихона, царапая мягкую кожу живота и груди, но не мог пробить чешую на спине и нижней половине тела. Придя в себя, Морен поднялся, и его тут же чуть не сшиб хвост. Тихон метался меж ним и Истлавом на маленьком островке, ломал сучья и сносил тонкие деревца. Очередное такое, треснув пополам, опрокинулось и накрыло собою Истлава. Тихон тут же ударил по деревцу хвостом, разломал в щепки, но Охотника не задел.
– Где ты?! – взревел водяной, бешено вращая глазами.
Истлав вынырнул из-под его бока и, пока Тихон не заметил, занёс меч. Но Морен подоспел раньше, принял удар на свой клинок, отбил атаку, заставив Истлава отступить. Ещё несколько раз столкнулись их мечи, пока водяной не развернулся и не швырнул обоих в озеро, будто крошки смахнул массивным хвостом с берега. У Морена вышибло дух от удара, но он успел зацепиться за торчащую корягу и не свалиться в воду. А Истлава отбросило так далеко, что тот врезался спиной в бревно, служившее Тихону ложем. Застонав, Охотник так и повис на нём, наполовину в воде, но меч из рук не выпустил. Водяной же нырнул в озеро.
– Тихон, не надо! – крикнул Морен, ни на что особо не надеясь.
Теперь он даже помочь Охотнику не мог. Но его крик словно разбудил Истлава, и тот спешно взобрался на бревно, встал на ноги и поднял меч. Тихон даже из воды не показался. Опора под Истлавом накренилась, приподнялась с одного конца. Тот схватился за край, цепляясь за него, чтоб не упасть. Бревно наклонилось так сильно, что он буквально повис на нём, и лишь теперь Тихон вынырнул, схватил Охотника за ногу, распахнул полную острых зубов пасть и рванул его на себя. Истлав заскользил по бревну вниз, выставив вперёд остриё меча.
Морен, уже выбравшийся на берег, вскинул левую руку с потайным арбалетом и выстрелил. Тихон заметил его движение, поднял руку, закрывая лицо, и стрела вонзилась ему в ладонь. Он словно и не заметил ранение, но мгновение было потеряно, и он не поймал скатившегося к нему Истлава. Меч вонзился в мягкий живот, вошёл по рукоять. Тихон замер и ошалело уставился на Охотника, словно не веря в случившееся. Истлав тоже был бледен, упирался ногами в его брюхо и тяжело дышал. Рука водяного всё ещё сжималась на его лодыжке.
– О нет… – выдохнул Морен, понимая, что наделал.
Стиснув челюсти, Истлав рванул клинок вверх, вспарывая живот проклятого до самой грудины.
Тихон взревел бешено, с надломом – крик его разрывал на части сердце и душу. Он повалился боком на бревно, и из вспоротого брюха в воду хлынули кишки, измаранные чёрной кровью, будто рыбу выпотрошили; только Тихон оставался жив, пытаясь удержать нутро дрожащими руками, пока кровь его темнила воду. Истлав же убрал меч в ножны, прыгнул в озеро и поплыл к берегу. Хвост водяного ещё бился, обещая зашибить Охотника, но на глазах слабел. Едва Истлав выбрался на сушу, как Морен оказался перед ним и со всего маху ударил кулаком. Лишь в последний момент тот успел увернуться, выхватив меч. А Морен и не убирал свой, со всей силы он ударил оружием снизу вверх. Истлав выставил клинок, но Скиталец просто выбил меч из его рук.
– Чёрт бы вас побрал! – крикнул Морен в сердцах.
Вид у Истлава был испуганный: лицо обескровлено, глаза выпучены и смотрят дико. Он будто сам не верил в то, что сотворил, да и Морен едва мог поверить в увиденное. Но растерянность на лице Охотника сменилась холодной решимостью, когда Скиталец прижал его к дереву и приставил лезвие к горлу. Лишь на миг глаза распахнулись шире, а губы сжались в тонкую нить. Совладав с собой, Охотник поднял руки и произнёс с достоинством:
– Убери меч, проклятый.
Морена же трясло от ярости.
– Его кровь на твоих руках!
– Думаешь, я стану сожалеть об этом? Ты заблуждаешься.
Тихон выл за спиной Морена, стенал от боли, как в горячке. От его мучений сердце ныло открытой раной.
– Добей его, – приказал Истлав, глядя прямо в глаза Скитальца. – А когда покинем лес, я сообщу отцу Ерофиму и архиерею о твоём предательстве.
– Кто сказал, что ты выберешься отсюда живым?
Морен стиснул зубы и чуть надавил на его горло. Недостаточно, чтобы пустить кровь, но кадык Охотника дёрнулся, выдавая страх. Жаль, что каменная маска лица не дрогнула, хоть в глазах и читалось сомнение. Неужто взвешивал: решится Скиталец или нет?
Тихон умолк. Морен боялся обернуться, боялся увидеть, что тот уже не дышит. Может, в самом деле стоило добить его, оборвать мучения, а не тешить себя надеждой, что чёрная кровь затянет рану от разреза, которым иных проклятых он умерщвлял много лет? Скрежетнув зубами, Морен отвёл меч и замахнулся, вкладывая всю силу в удар. Клинок вошёл в кору до середины лезвия, а Истлав лишь вздрогнул, никак более не выдав страха. Морен вырвал меч и, тяжело дыша, воззрился на Охотника.
И как теперь быть?..
Раздался плеск. Затем ещё один, другой, третий, словно град пошёл в безоблачную ночь. И тут над рекой и островом разнёсся девичий вопль. Ему вторил другой, ещё и ещё, и вот уже десятки голосов выли и стенали от скорбной боли. Морен и Истлав огляделись, но лишь рябь растекалась кругами по озёрной глади, пока нечто невидимое, прячущееся от глаз, не утащило на дно тело водяного. Чёрная вода забурлила, вспенилась, и Морен понял, что нужно убираться отсюда.
– Что это?
Самообладание подвело Истлава. Голос его дрогнул, кровь отлила от лица. Он вертелся на месте, силясь найти, разглядеть, увидать наконец тех, кто оплакивал покойного, но голоса, казалось, звучали отовсюду сразу и одновременно – у него в голове.
– Ты же сам сказал, – холодно отчеканил Морен, пристально смотря на воду. – В этом лесу жил древний и сильный проклятый, который подчинил себе русалок. Тихон собирал и опекал дочерей с Сумеречных лет. Ты их отца убил, теперь пожинай, что посеял.
Велико было желание бросить его здесь на растерзание речным девам, но Морен недолго обдумывал сей план. Совесть не позволила бы, да и кто сказал, что его русалки отпустят подобру-поздорову? Обвинят ведь, что не уберёг водяного. И, чёрт возьми, будут правы!
Куцик издал пронзительный клич, описал дугу над озером и попытался сесть на плечо Морена, но тот замахал рукой, не дав ему опуститься, и прокричал:
– Улетай прочь отсюда!
К счастью, тот послушался – взмахнул крыльями и развернулся в сторону Тишьи. А Морен перехватил меч крепче.
Русалки вылезли из воды сразу огромной стаей – десятки лиц показались над озером, руки потянулись, как колосья, девушки выползали на берег подобно чешуйчатым гадам. Некоторые волочили за собой хвосты, другие, оказавшись на земле, тут же вставали на ноги и кидались на мужчин, выставив когти. Морен встречал их мечом и разрубал без жалости надвое. Истлав бился рядом и резал без разбору тех, до кого мог дотянуться. Но русалки кишели повсюду, подбирались даже со стороны Тишьи – выныривали из зарослей, выползали из-под корней, словно ящерицы, цеплялись за ноги и одежды. Каждой, что хватала Морена, он отрубал кисть, а кому-то удалось снести и голову.
В других обстоятельствах он бы испытал к ним жалость, но сейчас глаза его горели алым, как у речных дев, а их глаза и когти обещали расправу. В пылу бойни Морен спина к спине столкнулся с Истлавом, так близко их теснили. Но Охотник выругался: «Не мешайся!» и пнул со всей дури подвернувшуюся под ноги русалку по лицу. Та взвизгнула, откинувшись на бок, и тут же её сёстры впились в ногу Истлава с двух сторон, вот только прокусить не успели – Морен подоспел и вонзил меч в затылок одной из них, а вторая отшатнулась сама.