«У нас обоих отличный слух», – уже спокойно подумал Морен. Он будто смирился с выпавшей ему участью и как-то присмирел внутри или, скорее, затаился.
Тронулись немедля. Куцик, дожидавшийся на луке седла, спорхнул и полетел впереди, не таясь. Тут и там мелькал он среди деревьев и листвы, будто указывал путь. Хоть полночь уже миновала, звёзды и луна ярко освещали мир, и лишь в лесу под пологом таилась кромешная тьма. Однако факелы никто не зажигал, опасаясь приманить чертей.
Пока Морен высматривал сквозь прорехи ветвей звёзды, по ним прокладывая путь, Истлав за его спиной расспрашивал русалку:
– Где искать цветок?
– На западе, под Собачьей звездой, в широком овраге. Там папоротник растёт.
– Были мы там, и прошлой ночью, и в прошлые года. Нет там цветка.
– Он абы кому не показывается. – Голос её дрожал от еле сдерживаемого гнева. – Кровь нужна.
– Что это значит?
– А я почём знаю? – Казалось, русалка теряла терпение. – Нет мне дела до того цветка. Я лишь разговоры других о нём слышала.
Морен вспомнил слова Тихона: «Цветок не то, чем кажется». Что это могло значить? Ему очень хотелось развернуться, спросить у русалки: любой ли папоротник, окроплённый кровью, в Купалью ночь зацветает закатным цветом? Или только тот, из оврага? И любая ли кровь сойдёт? Как много её надо? Но не стал выдавать, что слышит их, решил узнать позже.
– Какая кровь нужна, мёртвая или живая? – спросил вместо него Истлав. – И как много её нужно?
– Почём я знаю? – раздражённо повторила русалка. – Да и какая разница? У тебя и той и другой в избытке. Думаешь, я верю, будто живой меня отпустишь?
– Он слово дал, – вмешался Дарий. – Обещаю, я прослежу, чтоб слово своё он не нарушил. Да и Милан и Неждан свидетели, уж против троих он не пойдёт. Да и этот, в чёрном, за тебя вступится. Не боись, красавица.
Русалка словно не услышала его – смолчала. Но куда больше Морен подивился, что смолчал и Истлав, тем самым соглашаясь с Дарием. Неужто подыграть ему решил?
– А кто из вас старший? – полюбопытствовала вдруг русалка совсем иным тоном. Морен представил, как она запрокинула голову, чтобы взглянуть на Неждана. – И вы что же, близнецы?
– Я-я младший, – запинаясь и робея, ответил Милан. – И нет, мы погодки. А это ты на нас там, у реки, напала?
– Я, – без стеснения молвила та. – А что?
– Зачем? – подивился Милан.
– А вы нас зачем режете?
– Вы людей губите. В реку затаскиваете, топите, мучите. А порой и разум отнимаете.
– А кто меня, по-вашему, сгубил? Думаете, каждая девка на селе мечтает русалкой стать? Я вот замуж хотела, как и все.
– Почему ж не вышла? – наивно допытывался Милан.
Но русалка отчего-то замолчала. Морен легко мог представить, как поникли её плечи, как опустился взгляд на руки. Или, наоборот, вздёрнула подбородок, выпрямила спину и отвернулась, будто уязвлённая? С её характером вернее второе.
Куцик задержался на одной из веток и прокричал, разрывая тишину, окутавшую их:
– О смерти она не просила!
Морен поднял взгляд на птицу, давая понять, что не он это сказал, а она его голосом. Подставил руку, и Куцик опустился на неё, перебрался, цепляясь когтями, по ткани плаща на плечо. Воцарившаяся после тишина казалась теперь ещё более давящей.
Истлав вдруг подстегнул жеребца, поравнялся с Мореном, бросил:
– Не сам, так птица подслушивает?! Дальше я поведу. Коли не обманули, дорогу знаю.
И рванул вперёд, вымещая в ударе хлыста своё раздражение. Морен пробуравил ему спину взглядом, силясь понять, куда делись надменная холодность, с которой тот заходил в лес, и железное самообладание. Как рекой унесло, стоило русалку поймать. Но долго размышлять он не мог – Истлав гнал вперёд, и пришлось пустить лошадей рысью, дабы не отстать. Благо ума у Охотника хватило сбавить обороты, когда конь его едва не навернулся в неприметный овраг. Но видно было, что Истлав на взводе и терпение его как сорванная резьба – вроде держит в узде, да плохо.
Морен намеренно отстал, не желая ехать подле Истлава. Вскоре с ним поравнялся Милан и обратился к нему с детским любопытством:
– Откуда птица у тебя такая дивная?
– Заморская, – ответил Морен. – Сам не знаю, как её говорить обучили.
– А она только за твоим голосом повторяет или за любым может?
– За любым, только не по приказу. Сама болтает, когда и что вздумается. Я уж давно не пытаюсь пользу с того получить.
– А звать как?
– Куцик.
– Эй, Куцик, – позвал Милан. – За мной повторить можешь?
Куцик молчал, но повернул к нему голову, уставился жёлтым глазом.
– Скажи что-нибудь. Пожалуйста!
– Пожалуйста! – повторил Куцик его голосом.
И такой детский, щенячий восторг озарил лицо Милана, что Морен невольно улыбнулся. Ехавший неподалёку Неждан тоже восхищённо ахнул, позабыв даже про свой недуг, и оба наперебой начали упрашивать Куцика сказать ещё хоть слово. Тот угрюмо молчал, а затем и вовсе отвернулся. Милан расстроился было, но тут же начал расспрашивать, что тот ест, как за ним ухаживать и что он вообще умеет. Морен отвечал с охотой. И он, и Неждан ещё совсем дети, хоть по годам и взрослые. Вывести бы их живыми отсюда…
А Дарий меж тем пытался разговорить пленницу, ведя коня почти вплотную к ней:
– Как звать тебя, красавица?
Она смолчала.
– Ты уж как хочешь, но обращаться к тебе как-то надо. Имя всяко лучше, чем «русалка» или «проклятая».
– Руса, – сдалась та.
– Руса? – подивился Дарий. – Руслана, может?
Она прожгла его взглядом, а он примирительно улыбнулся.
– Руса так Руса. Кто ж тебе чудно́е имя такое дал? Неужто русалки?
Будто гордость её уязвили, вздёрнула девушка носик и не молвила ни слова. А Дарий рассмеялся.
– Гордая. Словно барыней в прошлом была, а не деревенской девкой.
– Тебе-то почём знать? – ядовито спросила она. – Может, и барыней.
– От леса этого за версту ни одного богатого двора. Если уж и барыней, то далеко заплыла ты.
– Хватит развлекать её разговорами, – оборвал их Истлав. – От голоса твоего даже птиц не слышно.
– Так я не её, я себя развлекаю, – не смутился Дарий. – От ваших мин кислых у меня аж вода в бурдюке тухнет.
«Как же разошёлся-то, стоило перед глазами девушке красивой появиться», – про себя подивился Морен, позабыв уже, что и с ним Дарий пытался разговор завязать. Только отвечал он сухо, вот и сдался тот быстро. А Руса хоть и стреляла злобно глазками, да нет-нет и мелькнёт усмешка во взгляде, дрогнут уголки губ, готовые улыбку выдать, и отвечала-то она с напускной неохотой, а не искренней. И чем дольше болтал Дарий, тем прямей и горделивей становилась осанка девушки, а из плеч уходило напряжение. Позабыла, что ль, кто именно её пленил?
И тут Морен запоздало вспомнил, что Истлав не сказал Дарию о его предательстве. Уж явно не пожалел, тогда почему же?
«Что-то у него на уме недоброе. И Михея не пытались искать даже – любым пожертвует, лишь бы достать цветок. На кой он ему?»
– Эй, Дарий, – обратился Морен к болтливому Охотнику. – Объясни хоть ты мне, зачем вам этот цветок? В Заречье болтали, он любое желание исполнить может.
– Верно, – с широкой ухмылкой произнёс Дарий. – Совершенно любое.
– И ты в это веришь?
– Я? Нет. – Он даже усмехнулся. – Но епархий Ерофим верит. А вот в то, что он может любое наше желание исполнить, я охотно верю.
– И какое у тебя желание? – кокетливо спросила русалка, прикрыв груди скрещёнными руками.
– Простое, красавица: деньги. Они любую дверь открыть могут, любую душу купить. А у Церкви, и епархия Ерофима особенно, денег этих в избытке.
– Так просто? – Руса казалась разочарованной.
– А сразу на ум не приходит, верно? – усмехнулся Дарий. – В том и секрет. Зачем сложности, если есть простое решение? Я лишь в достатке и покое хочу жить, большего мне не надо.
– Покой – это не про Охотников, – вставил слово Морен.
Дарий пожал плечами.
– Зато назавтра после такого похода мёд будет казаться слаще, чем вчера.
– Не всё в этой жизни можно купить за деньги, – насупилась Руса.
– Возможно. Но когда растёшь в нищете и борешься с собаками за каждый кусок хлеба, к деньгам начинаешь относиться иначе, нежели другие.
– Это… – раздался вдруг надломленный голос Неждана, – матушка?
Все тут же обернулись туда, куда смотрел и он. Но в чаще не было никого, а Неждан, и без того покрытый испариной, белел на глазах, словно жизнь уходила из тела. Взгляд его стал диким, как у охваченного страхом зверя. Дарий нахмурился и схватил за повод его лошадь, чтоб Неждан не думал и не смел кинуться в лес.
Милан, не менее испуганный, тоже вглядывался в синь меж тополей и сосен, но ничего не видел.
– Неждан, о чём ты? – спросил он, бледнея лицом от неясной тревоги.
– Там матушка в лесу! – срываясь до истерики, прокричал Неждан. – Откуда она здесь?! Мы должны помочь ей!
– Нет! – В тоне Истлава гремела угроза. – Это черти. Держи его, Дарий.
Истлав тоже глядел в чащобу, и ясно было – он что-то видит. Пристально всматривался он в неясные тени, хоть лицо его и оставалось неизменным, будто вырубленным из бруска. Но смотрел он совсем в другую сторону, нежели Неждан.
Морен огляделся, надеясь увидать чертей среди деревьев, – вдруг мелькнёт где-нибудь хвост, проскочит тень, вспыхнут огоньки глаз, – но меж сосен вдруг заметил женщину. Чахлую, исхудавшую до костей, с тонкими и спутанными космами, присыпанными сединой, словно пеплом. Или то и был пепел? Быть может, тусклый лунный свет? Она протянула к нему ослабевшие руки и позвала ласково:
– Морен.
Голос звучал, словно эхо, сразу отовсюду.
У неё не было лица – тёмная тень спадала на глаза, нос, губы. Ни чёрточки не разглядеть, и неясно даже, улыбается она или нет. Это и выдало морок – Морен не помнил её лица, лишь голос и болезненную худобу, вот черти и не смогли достать из его памяти давно стёршийся, позабытый образ.