Словно прочитав его мысли, женщина улыбнулась. Тень отступила, являя губы и хищную ухмылку. Последняя становилась всё шире и шире, уголки рта тянулись вверх, пока не разорвали щёки. Нижняя челюсть упала, лицо вытянулось, словно собачья пасть. Женщина ощерилась, являя острейшие клыки, средь которых юркнул длинный, как хвост ящерицы, язык. И глаза её вспыхнули алым.
А вот этот образ Морен уже помнил, только не так она умерла. И он отвернулся, теряя интерес к мороку, сотканному из его же кошмаров.
– Что-то увидел? – спросила Руса полушёпотом.
– Нет.
– Нельзя задерживаться, – прозвучал голос Истлава. – Пока стоим на месте, мы для них лёгкая добыча.
– Истлав прав, – вмешался Морен. – Близко они не подойдут. Не смотрите в чащу, не отходите от остальных, и всё будет хорошо. Это всего лишь морок.
– Истлав, – позвал вдруг Дарий, который, сощурившись, также всматривался в густой лес. – Ты сказал, Михей сгинул, верно?
– Так и есть.
Дарий смолчал. А Морен бросил взгляд туда, куда смотрел и он. И показалось ему, на миг мелькнула в темноте фигура – широкая, коренастая, мужская – и тут же пропала. Но как отличить морок от правды, а истину от лжи?
На кровных братьях, Неждане и Милане, всё ещё не было лица. Они переглядывались, Неждан жалобно, умоляюще смотрел то на Дария, то на Морена, ища у них помощи. Но те лишь могли пообещать ему, что верить нужно им, а не своим глазам.
Тронулись дальше. И снова смех зазвучал средь ветвей, накатывая, словно волны: то тише, то громче, то отступая, то накрывая. Лошади тоже нервничали от близости чертей: то и дело всхрапывали, а бока их подрагивали, как и уши. Всем было не по себе, и лишь присутствие рядом других успокаивало, прогоняло страх, словно огонь тьму. Никто не сговаривался о том, но всадники сбились кучнее, ступали так близко друг к другу, насколько позволяла тропа. Хотя какая тропа в этих местах? Один сплошной, непроходимый лес: кустарники, валуны, валежник да овраги.
Неумолимо светлело небо, но до рассвета ещё оставалось время.
Неждан рухнул с лошади, когда ничто не предвещало беды. Просто вдруг завалился и упал, как мешок, кобыле под ноги. Та встала на дыбы, заголосила, но Руса вцепилась в поводья и удержала, успокоила её, не дала затоптать парня. Истлав распахнул глаза, в ожидании беды уставился на Русу – ждал, что сейчас она хлестнёт лошадь и сбежит в лес, рванёт в чащу и скроется, воспользовавшись моментом. Он уже собирался крикнуть: «Держите её!», когда русалка сама спрыгнула на землю и склонилась над Нежданом даже раньше, чем перепуганный до смерти Милан.
Неждан часто, тяжело дышал, хватал воздух ртом. Тело его горело, словно печь, волосы налипли на лоб и шею, да и рубаха, выглядывающая из-под плаща, вся взмокла на груди. Ему явно было худо, теперь он даже глаза открыть не мог.
– Ну вот… – с тоской протянула Руса.
Ласково приподняла она его голову и уложила себе на колени.
– Что с ним? – бросил в раздражении Истлав, последним подведя коня к Неждану.
Дарий же поймал оставшуюся без всадника кобылу, дабы не дать ей сбежать в чащу. Морен настороженно осмотрелся, помня, что черти где-то неподалёку и всё ещё преследуют их. Он слушал, наблюдал, но пока не вмешивался.
Руса посмотрела на Милана и спросила:
– Кто его укусил?
– Твои и укусили, кто же ещё! – вспылил тот.
Взгляд у него был ошалелый, губы дрожали от тревоги.
– Да не то. – Руса подавила раздражение. – Как выглядела?
– Не запомнил я!
– Она под водой была, – вмешался Дарий. – Мы не видели.
Русалка удручённо тряхнула головой.
– Она зовёт его. Видать, думает, что он со мной. А лихорадка у него, потому что он зову противится. Крепкий парень – молчал, терпел, да только хуже от этого. Лучше б сразу ногу отняли. Теперь уж поздно. Его к воде надо. Коли сейчас к реке не сведём, до утра зачахнет. Чем дальше от неё, тем ему хуже.
– Ты просто хочешь вывести нас к своим! – выпалил Истлав.
Его трясло, и не было сомнений, что от гнева. Даже конь под ним нервничал, взбрыкивал, перебирал копытами, рвался с места – продолжить путь.
Руса вскинулась, вскочила на ноги, прокричала:
– Больно надо, сестёр губить!
– Мы и так уже задержались и потеряли время. Я не стану тратить его ещё и на мальчишку.
– Ну так и иди вперёд! – теперь уже вспыхнул Дарий: он прожигал Истлава взглядом, и конь под ним тоже занервничал, попытался отступить. – А я малого к воде сведу.
– Так и быть. Со мной пойдёшь, – бросил Истлав Морену.
Но тот упёрся.
– Нет. Сам управишься.
– И ты тоже, – приказал старшой Русе, словно не услышал Скитальца.
А русалка вдруг отступила к Морену, схватилась за его ногу, взмолилась шёпотом:
– Не оставляй меня с ним!
Морен диву давался, почему она его так боится? Не Дария, который её схватил, не его самого – того, кто убивал её сестёр, а именно Истлава? Но плясать под его дудку казалось уже оскорбительным.
– Сдались мы тебе, на склоки больше время тратим, – стоял на своём Морен. – Сам управишься, до оврага того всего ничего, пешком до утра поспеешь. Этим, – он кивнул в сторону братьев, – у реки куда опасней будет, чем тебе наедине с чертями.
– Я один на один с чертями не останусь! – беленился Истлав.
– Пустите меня с ними, я сёстрам скажу, чтоб освободили парня! – взмолилась Руса. – Путь я уже указала, до оврага почти довела, как цветок найти, рассказала. Без меня у реки они сгибнут!
– Ты пойдёшь со мной, девка, потому что твоя жизнь – единственная причина, по которой он ещё не всадил мне меч под рёбра.
– Я не убиваю людей, – отрезал Морен.
– Истлав, – словно одёрнув старшого, вмешался в их спор не менее разъярённый Дарий. – Руса дело говорит. Один я с русалками не справлюсь, а коли возьму её как заложницу, может, и отпустят парня в обмен на сестру. А с нами ты только время теряешь. Да и сёстры её от нас не отстанут, в любой момент напасть могут. Не сейчас, так на обратном пути. Морен же слово не тебе, а епархию дал. А если случится чего и ты не вернёшься из лесу, мы разнесём весть, что Скиталец на людей перешёл, своих убивает: Охотников, церковников. Не думаю, что ему охота без заработка остаться, в опале у Церкви. Всё же не простой люд ему платит – нет у них денег на его услуги, – а Церковь с наших заработков. Вот тебе и залог, что подле тебя останется и защищать будет. Всех такой расклад устроит?
Он пристально всмотрелся в глаза Морена, ожидая лишь его ответа.
– Уйдёшь сейчас, – добавил он, – и я найду, что шепнуть епархию, чтоб достатка тебя лишить.
Морен тихо хмыкнул. Умно Дарий придумал, не придерёшься. Обоих в щипцы взял и на каждого свою управу нашёл. Он встретился глазами с Истлавом и кивнул, признавая правоту Охотника.
– Меня устроит.
– Хорошо, – бросил Истлав сухо. – Идём. Русалка на тебе, Дарий.
И он вновь без жалости хлестнул жеребца кнутом, срывая с места. Морену пришлось пустить лошадь вскачь, чтобы нагнать его.
Михей плутал долго, очень долго. Казалось, он стёр ноги в кровь, потому что слышал противное чавканье на каждом шагу и ощущал то тёплую, то прохладную влагу в сапогах. Но продолжал идти, не чувствуя боли, – надо успеть, надо быть первым, опередить их. Они на лошадях, а он своим ходом, и всё, что может, – идти не останавливаясь. И наконец ноги и голоса вывели его к оврагу.
То была широкая низина, заросшая папоротником, как мхом. Колени уже подгибались от усталости, и Михей рухнул в неё, как подкошенный. Скатился кубарем, утонул лицом в тёмной листве, замер, тяжело дыша. Лицо приятно обожгла роса – прохладная, успокаивающая. Но голос, звучащий сразу отовсюду, заурчал вновь:
«Скорее, скорее! Нужно успеть, успеть. Солнце вот-вот взойдёт. Успеть, успеть…»
Порой Михею казалось, что голос не один – их десятки, и каждый произносит что-то своё или вторит другому. А порой он был уверен – голос тот один, просто звучит то здесь, то там, то тише, то громче, то весело, то настороженно. Вот и казалось, что их много, а он один.
Поднявшись на колени, Михей принялся раздвигать листву в поисках бутонов. Папоротник рос густо, высоко, закрывал его с головой. И вскоре он нашёл их – в самой сердцевине куста! Совсем маленькие, похожие на зелёные шишки. Только распустившихся среди них не было. Михей растерянно огляделся, и вдруг у него на глазах бутоны начали раскрываться. Медленно разворачивались лепестки, и каждый сиял, как горящий костёр! И покуда всё ярче вспыхивали цветки, земля словно исчезала в их свете. А под ней открывалось золото! Тысячи монет, колец, бус, браслетов и перстней, и всё сверкало солнечным жаром! У Михея перехватило дыхание. Но стоило ему потянуть руки, как наваждение исчезло. Золото пропало, а пальцы зачерпнули лишь сырую землю. И цветки все закрылись, как по мановению руки.
«Кровь, нужна кровь, кровь!» – вновь зашептал голос в голове.
Михей достал нож и разрезал ладонь, даже не смахнув приставшую землю. Не зная, что делать, он поднёс руку к папоротнику и окропил у самых корней. Кровь впиталась, но ничего не произошло. Ни цветки, ни золото не показались больше.
«Недостаточно, – зазвучало переливчато. – Недостаточно, недостаточно! Ещё нужно, ещё! Алой крови, чёрной крови…»
Чёрной крови? Что ж, он знал, где её взять.
Зашелестела, заколыхалась листва над головой, хотя тело не ощущало ветра, и раздался девичий смех. Дарий запрокинул голову, осмотрелся и разглядел в ветвях с дюжину красавиц. Нагие, кто с рыбьим хвостом, а кто без, они сидели прямо на деревьях, свесив ноги и плавники. Листья и предрассветный сумрак скрывали их от глаз, но сейчас речные девы не прятались и не таились, а сами раздвигали ветки, чтобы взглянуть на путников. Дарию стало не по себе – они стольких убили, а всё равно их так и осталось несметное множество. А ведь это лишь те, кто выбрался из воды им навстречу.
Когда шедшая впереди Руса раздвинула кусты бузины, глазам открылись спокойная заводь и русалки, ожидающие их. Казалось, нечисть была повсюду: они развалились на берегу,