– Стой! С проклятым не стоит связываться.
– С проклятым? – переспросил коренастый, точно не понял.
Но когда он вгляделся в Морена, глаза его распахнулись, отражая страх.
– Я бы предпочёл, чтоб меня называли по имени, – вмешался Морен. – Или хотя бы Скитальцем.
– Имя сути не изменит. – Старший окинул взглядом остальных. – Едем, нам до́лжно было разогнать языческое празднество, Бог сам покарает их за грехи.
Охотники понуро опустили головы. Коренастый взобрался на коня и следом за остальными развернул его в сторону деревни. Оставив людей в покое, не оборачиваясь, они скрылись во тьме так же, как и появились.
Когда топот копыт утих, деревенские стали расходиться. С опаской и затаённой благодарностью они поглядывали на Морена, пара девушек даже поклонились ему, прежде чем поспешить домой. Из леса показались и остальные, кто прятался там в ожидании, когда утихнет буря. Но лишь незнакомка с каштановыми кудрями смело подошла к Скитальцу как к давнему другу и улыбнулась ему.
– Я хочу отблагодарить вас.
– Я, по сути, ничего не сделал.
– А вот и неправда, вы за нас вступились. Говорят, вы чудовище, нечисть, и лика человечьего у вас нет. А по мне, так это они звери, что в человечьей шкуре прячутся. – Она вздохнула. – Жаль только, они вернутся. Всегда возвращаются.
– Неподалёку построили церковь? Не припомню Охотников здесь прежде.
– Верно, в Предречье. Её только недавно достроили, ещё и двора нет, а Охотников уже нагнали. А они вот нас гоняют. Вы не подумайте, мы супротив Бога не идём, да и праздник наш прежде ему не мешал. Другое им от нас нужно.
– Это что же?
Она игриво улыбнулась, повернулась к нему полубоком, повела плечом, словно зазывая за собой. Морен вскинул брови и не сдвинулся с места. Тогда она рассмеялась и заговорила вновь:
– Давай так: в благодарность я тебя к себе отведу, ночь у меня переждёшь. Наверняка не откажешься от сытного ужина да крыши над головой. А я расскажу тебе одну тайну. Хочешь снова стать человеком?
Но Морен замотал головой и только сейчас, опомнившись, убрал меч.
– Я не верю в сказки.
– А отец Ерофим, наш новый епархий, верит, оттого и отправляет к нам Охотников. Слышал когда-нибудь про огненный цветок?
– Что это?
– О-о-о, заинтересовался? – протянула она со смехом. – Раз в год распускается он, лишь на Купальи ночи. В лесу после захода солнца расцветает папоротник огненным цветом и сияет закатным заревом до утра. Коли сорвёшь такой цветок, он любое желание исполнит. Ну так что, пойдёшь ко мне?
Морен пристально вгляделся в смеющиеся карие глаза.
– Не боишься меня? – спросил он.
– Чего же мне тебя бояться? Я не чудовище, не бес, не нечисть. А коли стану ими, так только рада буду, ежели ты рядом окажешься.
– И отец с матерью не будут против?
Она рассмеялась пуще прежнего, но без былого веселья.
– Некому уж возразить, одна я осталась. Да и не нужен мне никто, оттого они меня ведьмой и кличут.
Но Морен упрямо покачал головой.
– О тебе дурная молва пойдёт, если на ночь останусь, не стоит.
Незнакомка, казалось, совсем не обиделась на отказ. Игриво улыбаясь, она сорвала с него шляпу и сунула в руки, сняла с себя венок и надела ему на голову. При свете костра её сияющие карие глаза чудились расплавленным золотом.
– Отец Ерофим позовёт тебя к себе, вот увидишь, и попросит найти тот цветок. Не отказывайся. Без тебя ему вовек его не сыскать.
Едва последнее слово сорвалось с её губ, она развернулась и убежала в сторону деревни, скрывшись в ночной темноте. Морен снял с головы венок и рассмотрел: сплетённый из тонких веточек молодой яблони, он был украшен жёлтыми цветами купальницы и яркими соцветиями иван-да-марьи. Купальница – красивый цветок, но бесполезный. А вот марьянник, иван-да-марья, служит хорошей защитой от чертей, если верно приготовить отвар. Опустившись обратно под дерево, Морен расплёл венок и приберёг марьянник на будущее.
Он заночевал под тем же вязом, устроившись в его корнях на палой листве и свежей зелени. Благо стояло самое сердце лета и ночи были тёплыми, лишь иногда освежающе прохладными. В такие ночи в лесу и полях спалось особенно сладко, не то что в душной избе.
К тому часу, когда Морен открыл глаза, деревенька уже кипела жизнью. Шумели разговоры, стучало в кузнице, квохтали куры и мычал скот. В десятке шагов поодаль орава мальчишек лет семи таращилась на него во все глаза, выглядывая из-за деревьев. На лицах читались страх, настороженность и любопытство – один в один поговорка «и хочется и колется». Морен улыбнулся, надеясь, что они по глазам прочтут его намерения, но увидав, что Скиталец заметил их, ребятня сорвалась с места и бросилась наутёк. Кто-то крикнул вдогонку остальным: «Ща башку оттяпает!», и Морен усмехнулся им вслед. Забрал сумки, на которых дремал, сложив под голову, и направился в деревню.
Лошадь он оставил на ночь у здешнего кузнеца, одного из немногих в деревне, кто мог приютить на время лишнюю животину. Вчера он был не против помочь, а сегодня даже плату за услугу отказался брать. В праздники негоже пользоваться людской добротой сверх меры, но в этот раз Морен не стал настаивать: собственные запасы монет были на исходе, а седло уж истёрлось, менять надо.
Но стоило вывести лошадь со двора, как к нему, сжимая в руках худой кошель, подошла молодая женщина. Платье висело на ней как с чужого плеча, будто, некогда пышная и округлая, она исхудала и осунулась. Глаза раскрасневшиеся и усталые, словно в горе провела она всю ночь, а то и не одну. Тёмная, как ржавчина, рыжина волос и россыпь веснушек на носу сейчас казались ярче, чем следовало, из-за побелевшего лица и делали её невзрачной. Ранее она наверняка считалась красавицей со своей тугой, пышной косой необыкновенного цвета, но следы измождения и тоски портили её, добавляя лишних лет.
– Могу я обратиться к вам? – заговорила она с Мореном. – Аксинья сказала, вы с моей бедой помочь можете.
Голос её звучал тихо и дрожал от волнения, а взгляд бегал, то поднимаясь к лицу Скитальца, то испуганно опускаясь в землю. Морен огляделся и предложил ей:
– Давайте отойдём в сторону, и вы мне всё расскажете.
Они нашли укромный уголок в тени отцветающих лип у околицы. Женщина представилась Арфеньей. Убедившись, что они одни и никто их не подслушивает, она заговорила быстро, бегло, перескакивая с одного на другое, словно боялась, что страх в любой момент одолеет её и на просьбу она не решится:
– Сестра моя Руслана русалкой стала. Я точно знаю, видела её, да и пошто она обратилась, тоже знаю. А вот как быть теперь, ума не приложу… Вы мне поможете?
– Пока я не совсем понимаю как. Расскажите, что случилось.
– Влюбилась она. В женатого, – со сбившимся дыханием выпалила Арфенья постыдное признание. – Молодые ей проходу не давали, а она на него одного смотрит. Говорила я ей, не водись с ним, дурное это дело, грешное. А она всё одно: взгляды на него украдкой, разговоры один на один, подарки, встречи… Как-то назначила она ему свидание на реке в ночь, а дальше… Дальше уж не знаю, как там было, да вам виднее, поди.
Голос её подвёл, она запнулась, и слеза скатилась по щеке. Но Арфенья в раздражении смахнула её, точно злилась на женскую слабость.
– Федька, парень тот, говорит, отверг её. Сказал: жену любит, а взгляды их и разговоры – смех это всё, баловство, и только. Она и разозлилась, что он её обманул. Наобещал, как она думала, а слово не сдержал. Утопить его пыталась из ревности. И пока боролись они, глаза у ней покраснели, клыки, когти выросли…
Арфенья глотнула воздух ртом, точно задыхалась. Слёзы, уже не сдерживаемые, бежали по щекам, голос дрожал, сипел, слова проглатывались, но она продолжала упрямо говорить, и Морен сумел уловить суть.
– Федька тогда еле ноги унёс. А её… никто её не видел больше. Окромя меня никто не видел. Я до последнего верить не хотела. Ревела, просила мужа отпустить меня к ней, найти её! Уж в нашей деревне все знают, где в Русальем лесу русалки житьё ведут… Насилу он меня удержал. А я всё равно из дому в ночь выбралась, нашла её. Всё как Федька сказал… – голос её вновь подвёл и надломился. – И глаза, и когти… Не моя сестра то больше, чудовище.
Морен дал ей время перевести дух, прежде чем спросил как можно мягче:
– Она пыталась убить вас?
Арфенья покачала головой:
– Я как её увидала, меня такой страх обуял… А она руки ко мне тянет и зовёт: «Сестра! Сестра моя, сестричка!» У меня чуть сердце не остановилось. Убежала я оттуда, дороги от слёз и страха не разбирая, до сих пор прийти в себя не могу. Знаю я, что русалка женщину никогда не тронет и что всех они сёстрами кличут, а сердце всё разрывается, как вспомню.
Она снова утёрла слёзы, лишь сейчас, видать, вспомнив о них. Морен молчал, давая ей время успокоиться и набраться сил.
– Так вы поможете мне? – Арфенья с надеждой заглядывала ему в глаза.
– От Проклятья нет лекарства.
– Знаю я… – Она опустила взгляд на свои руки, прижала кошель к груди напоследок и протянула Морену, не поднимая головы. – Мне нужно, чтоб вы нашли и убили, как то обычно делаете.
Тот оторопел и уточнил на всякий случай:
– Человека? Федьку?
– Что вы, что вы! – воскликнула Арфенья в ужасе, замотав головой. – Её найдите! Прекратите её мучения…
Тишина стеной встала меж ними. Морен не знал, что сказать, а главное, как сказать так, чтоб не разозлить и не обидеть, причинив ещё бо́льшую боль. Не найдя верных слов, он покачал головой.
– Она убила кого-нибудь?
– Нет… Пока нет.
– И Федьку вашего более убить не пыталась?
Арфенья распахнула глаза, не понимая, к чему он клонит и почему не принял кошель, который она всё так же протягивала ему.
– Откуда ж я знаю? Зачем вы мне сердце рвёте?! Не хочу я о таком думать!
– Я не возьму с вас денег, – уже твёрдо сказал Морен. – И заказ этот не приму. Ваша сестра стала проклятой – этого, увы, не изменить, и я сочувствую вашему горю. Но она сохранила разум и рассудок, никому не причинила вреда, и русалки безобидны, если не ходить к их реке. У меня нет причин убивать её.