– Треклятый лес, пропади всё пропадом, если не успеем!
Истлав бесновался и вымещал бессильную ярость на подлеске, что мешал им пройти к оврагу. Проще уж было спешиться и добраться на своих двоих, но Морен выждал ещё немного, пока Охотник не выдохся, выпуская пар, и лишь тогда предложил:
– Быстрее будет своим ходом дойти.
Истлав опустил меч, тяжело отдышался, сделал глубокий вдох и спустился с коня. Хоть он и не дал приказ, Морен повторил за ним. Наскоро стреножив лошадей, они оставили их в лесу прямо так, только Морен наказал Куцику сидеть на седле и сторожить. Тот недовольно нахохлился, распушил перья на груди, но возражать не стал. Однако стоило хозяину сделать пару шагов, как Куцик последовал за ним: перелетел с седла на ближайшую к нему ель и схоронился в ветвях. Морен остановился, зыркнул на него строго, пошёл дальше. Куцик вновь, тайком будто, последовал за ним: опустился на землю, зашагал в такт, а когда Морен обернулся, взлетел и спрятался в ветвях. Пришлось замахать на него рукой и повторить наказ. С дерева донеслось недовольное: «Э-э-э!», и Куцик вернулся к лошадям. Морен хмыкнул, догадываясь, что птица всё равно сделает по-своему, но на споры не было ни сил, ни времени. Куцику безопаснее остаться здесь – животных черти не трогают или по крайней мере не едят, – но как объяснить это упрямцу?
Пешком пробираться через подлесок оказалось легче. Морен никогда не был в этой части леса, однако по ориентирам, что дал ему Тихон, понимал – они уже близко. Небо неодолимо светлело. Интересно, в какой именно рассветный час цветок папоротника теряет свою силу?
– Вы хоть знаете, что с ним делать? – спросил Морен в спину Истлава.
– Епархий знает, мне этого достаточно. Моя задача – принести ему цветок.
Пожалуй, иного ответа ждать было глупо. Чего Истлав так желал? Он не собирался использовать цветок, но гнал вперёд, никого не щадя. И тут Морена осенило, когда он вспомнил слова Дария: «В то, что он может любое наше желание исполнить, я охотно верю».
Истлав желал получить сан обратно, вернуться в ряды служителей Церкви. Его желание не мог исполнить сказочный цветок, но мог епархий Ерофим, за которым стояли деньги, влиятельные покровители и власть. Вот почему он из кожи вон лезет, чтобы выслужиться перед ним. Станет ли Ерофим это делать? Зависело от того, в его ли то власти и за что именно изгнали Истлава. Но, видимо, проступок был не столь страшен, раз он надеется искупить грех.
Истлав рубанул куст волчьей ягоды, раздвинул остатки листвы и замер. Когда он обратился к Морену, голос его дрожал от еле скрываемого торжества:
– Мы пришли!
Он спрыгнул в овраг первым и побежал вперёд. Морен же остановился у края, держась за склонённую иву. Широкая низина оказалась вся устелена густым папоротником, как ковром. Когда Истлав спустился, папоротник поглотил его по пояс, настолько был высок. За густо растущими, жмущимися друг к другу большими листьями земли было не разглядеть, поэтому Истлав зря так смело рванул в заросли, не прощупав дорогу. Внизу могли притаиться не только черти, но и змеи. Однако глаза Истлава горели, блестели, как у безумного, и вряд ли кто-то мог призвать его к разуму, да Морен и не хотел вмешиваться.
А Истлав, остановившись в гуще, завертелся на месте, перебирая руками листву. «Ищет цветок», – понял Морен. Осторожно спустившись, он подобрал с земли сук и сначала раздвинул папоротник, прежде чем войти в него. И лишь теперь разглядел, что почти на каждом кусте рос маленький свернувшийся бутон. Широкие листья скрывали их от глаз, но, приглядевшись, Морен увидал тонкие красные прожилки спрятавшихся лепестков.
– Истлав, – позвал он Охотника и, когда тот обернулся, кивнул на бутон. – Это то, что нам нужно?
Истлав подошёл, взглянул на бутоны и скрипнул зубами.
– Нет. Они должны раскрыться, должны гореть, как огонь. Неужто опоздали?
Он заметался, ища глазами сияющий уголёк раскрывшегося цветка, но овраг был тёмен – солнце ещё не пробралось сюда сквозь высокие деревья, да и небо пока оставалось сизым, без оттенков рыжины. До рассвета ещё хватало времени.
– Кровь! – воскликнул Истлав, и лицо его озарилось. – Она сказала про кровь!
Он достал кинжал, стянул перчатку и не раздумывая полоснул ладонь. Сжал её, и алая кровь закапала на бутон. Тот впитал её, но не раскрылся. А Морен распахнул глаза, когда увидел, что кровь ушла в его лепестки, как в землю. Разве не должна была она скатиться с него, как роса с листьев?
– Не помогло, – заключил Истлав. – Давай ты!
Морену не нравилась эта затея. Наверняка они и русалку схватили, чтоб напитать цветки её кровью, на случай если он откажется идти с ними. Но он уже здесь и тоже сгорает от любопытства. Повторив за Истлавом, Морен вспорол ладонь собственным ножом и напоил цветок уже чёрной кровью, однако та стекла с бутонов, как с железа. Значит, проклятая кровь ему не по нраву?
Истлав упал на колени, утонув в папоротнике до самой макушки, схватился за голову и сжал пальцы, царапая себя до красных следов на коже.
– Почему не сработало? – спросил он с надломом. – Мы опоздали? Неужто ждать ещё целый год?!
– Может, крови мало?
Истлав вскинул на него дикий взгляд и кивнул. Поднялся на ноги, одёрнул одежду и будто подобрался, ибо в голос вернулся холод.
– Нужно ещё.
И он занёс кинжал над запястьем, когда над оврагом раздался смех.
Они огляделись, ища источник голоса, а тот лился вокруг, подобно ручью, по самому верху. Словно черти перемещались по кронам деревьев, скрытые густой листвой, и, вероятно, так оно и было. В конце концов переливчатые голоса достигли противоположной стороны оврага, где на краю пропасти стоял Михей. Ободранный, грязный, взъерошенный, он выглядел так, будто не один день блуждал по лесу, прокладывая путь через дикую чащу. Поняв, что его заметили, он расплылся в безумной улыбке и обнажил меч.
– Вот вы где. – Он спрыгнул в овраг и зашагал к ним. – Я вас искал.
Морен остался на месте и перевёл взгляд на деревья – черти его волновали больше, чем Михей. Быть может, это и не он вовсе, а лишь морок. Но Истлав, к его удивлению, извлёк оружие из ножен.
– Оставь его! – крикнул Морен. – Может, его здесь и нет.
– Вот и проверим, – холодно бросил Истлав, делая шаг к Михею.
Морен лишь теперь осознал, что́ тот задумал, и сердце ухнуло в груди, словно оборвались нити. Забыв про чертей, он выбежал вперёд, встал между Михеем и Истлавом, лицом к последнему. Ладонь легла на рукоять меча, он предупреждал, что не даст ему совершить задуманное. Но позади зашуршал папоротник, Михей почти добрался до них и закричал:
– Оба поплатитесь!
Морен успел выхватить меч и развернуться, принять удар на клинок. Однако Михей не остановился, продолжил давить изо всех сил, и лишь то, что Морен не человек, помогло ему удержать оружие. На губах Михея всё ещё играла улыбка, выпученные глаза, казалось, вот-вот вывалятся. Чудом Морен разглядел движение слева. Пнул Михея по колену, вынудив того ослабить нажим, а сам резко ушёл в сторону за миг до того, как меч Истлава настиг бы его руку.
«Да вы издеваетесь!»
Морен ждал нового удара, но Истлав замахнулся на Михея. Тот успел отбить оружие, Охотники схлестнулись на мечах. Над оврагом снова зазвучал колокольчиками заливистый смех. Морен выхватил из кармана бутыль с отваром чертополоха, откупорил и, подскочив к дерущимся, выплеснул содержимое в лицо Михея. И тут же принял на свой клинок меч Истлава, защищая от него второго Охотника. Михей же взвыл от боли, растирая глаза.
«Не исчез и боль чувствует, значит, не морок!» – с отчаянием понял Морен.
– Уйди! – потребовал Истлав, снова и снова обрушивая на него удары меча.
Морен не нападал, лишь защищался, отбивая его атаки.
– Я не дам вам поубивать друг друга!
– Щенок! Хватит лезть под руку!
Видать, Истлав забыл, с кем имеет дело. Пока черти держались поодаль, не осмеливаясь подходить близко, чёрная кровь Морена не закипала, не пробуждала Проклятье. И бился он с ними как человек, пусть и был сильнее. Стоило Истлаву открыться, Морен пнул его в грудь, перебив дыхание и заставив упасть на колени. И тут же едва не получил нож в спину – вовремя развернулся и перехватил руку, вывернул её, вынудив Михея вскрикнуть от боли. Нож тот выронил, но, сжав крепче меч, махнул им перед лицом Морена, заставив отступить и выпустить его из хватки.
– Вы обезумели! Что на вас нашло?!
Михей не стал тратить время на него – кинулся на Истлава. Морен поймал его голыми руками, перехватил поперёк груди, прижав руки к бокам, хотя тот был крупнее и мощнее его в разы. Однако силы удержать его Морену хватало, как бы Михей ни рвался.
– Они рассказали мне! – кричал он. – Рассказали про кровь! Обоих убью, и папоротник для одного меня раскроется, – зашептал он, как в горячке.
– Так вот в чём дело, себе всё забрать решил, – выдохнул Истлав, поднимаясь на ноги, и тут же занёс меч.
Морен взвыл – ему пришлось отпустить Михея и оттолкнуть его, чтоб не подставить под удар. Меч Истлава он встретил железной пластиной на рукаве. Попытался пнуть Охотника в колено, но тот отступил, уже выучив его приёмы. Замахнулся было, но удар обрушил на Михея, подскочившего справа. И снова они сцепились на мечах, не давая Морену вклиниться меж ними.
Смех над оврагом зазвучал громче, ближе. Черти забавлялись, натравив их друг на друга. На ум пришла безумная мысль: сжечь бы здесь всё дотла – но папоротник так просто не разгорится, а если огонь пойдёт дальше, то лес станет их общей могилой. Хотя Истлав и Михей и так вознамерились залить овраг кровью. Малодушно хотелось всё бросить и уйти, позволив им поубивать друг друга на потеху проклятым, но Морен понимал, что не простит себе, если так поступит.
«Это всё черти!»
Ни Михей, ни Истлав не стали пить отвар марьянника, вот черти и задурили их разум. Если убить или прогнать, дурман рассеется. Сила чертей в их количестве, однако если хорошенько их напугать, они отступятся, не станут сражаться друг за друга.