«Я не могу позволить себе устроить пожар, но ни черти, ни эти двое того не знают».
Приняв решение, Морен убрал меч, опустился на колени и быстро нашёл в зарослях папоротника сухой сук. Подобрал его, наскоро примотал к нему пучки марьянника, что так и носил с собой, да поджёг. Огонь занялся мигом, дым не выедал глаза, в отличие от чертополоха, но свет привлёк внимание Охотников.
– Опустите мечи или я всё здесь сожгу! – закричал им Морен.
Это подействовало – оба замерли, настороженно глядя на него. Смех вокруг утих было, но зазвучал вновь, более нервный, прямо за спиной. Черти подбирались ближе.
– Сделаете шаг – и я кину его в папоротник.
Морен отступил к краю оврага. Стоило сойти с места, и оба Охотника, как хищные псы, напряглись, готовые напасть. Однако Морен уже подобрался к возвышенности и ухватился свободной рукой за сухой корень, подтянулся, выбираясь из зарослей, а они так и не решились пошевелиться. Сук и трава догорали быстро, Морен уже чувствовал, как жар опаляет пальцы. Но ему было нужно подобраться ближе…
– Куцик, хватай! – крикнул он, будучи уверенным, что тот неподалёку.
Зашуршала листва, затрещали ветки, раздался ястребиный крик. Куцик вылетел из берёзового полога, держа в когтях брыкающегося, отбивающегося чёрта. Едва показавшись на глаза хозяину, Куцик разжал когти, швырнув добычу в овраг. Морен бросил горячий пучок на землю, наступил на него, не дав разгореться, и вскинул руку с арбалетом. Стрела пронзила чёрта прежде, чем тот коснулся земли.
Ветви над головой зашуршали громче, словно в них гулял ураганный ветер. Куцик, описав круг, расправил когти и нырнул в заросли снова. Морен выстрелил наугад ещё несколько раз – туда, где не мелькали рябые перья. Дважды он даже попал, и черти взвыли от боли, разбегаясь во все стороны. Одного он поразил намертво, другого Куцик вынес ему уже мёртвого в когтях и бросил к ногам, как трофей. Жрать такую падаль он не станет.
Когда шум утих, Куцик опустился на нижний сук над оврагом и издал пронзительный птичий крик. Морен же лишь теперь обернулся к Охотникам. Михей, бросив меч, упал на колени, схватился за голову и застонал, как от боли. Взгляд Истлава был пустым, мёртвым. Морен не сомневался, что, разбежавшись, черти сняли с них морок и разорвали путы, коими оплетали разум. И оба наверняка сейчас пытаются осознать, что натворили или хотели сотворить. В голове муть, как после хмеля, и нужно время, чтобы мысли прояснились. Михей, морщась и скуля, вопрошал потерянно:
– Где я? Откуда вы тут?..
Истлав подошёл к нему. Но не протянул руку, а схватил за волосы, задрал голову и вонзил клинок в грудь. Михей сдавленно вскрикнул. Морен бросился к ним. А Истлав вырвал меч и полоснул по горлу, не оставляя Михею и шанса выжить. Морен так и замер, понимая, что уже не сможет помочь ему.
– Ты вконец обезумел! – крикнул он Истлаву.
Но тот словно не услышал, за волосы подтащил тело Михея к цветку и наклонил над ним. Кровь текла ручьём, заливая бутон доверху, а тот жадно пил, и чем больше крови вбирал в себя, тем сильнее набухал и рос. Лепестки раскрылись, ярко-алые, но от крови иль сами по себе, уже нельзя было понять. Куцик снова издал клич за спиной Морена, и тот отступил к нему, доставая меч. Теперь он ждал от Истлава чего угодно. Когда цветок засветился, как тлеющий костерок, тот бросил тело Михея на землю, будто сломанную ветошь. Глаза его блестели, отражая сияние цветка, а тот разгорался всё ярче, заливая поляну закатным отсветом.
Подивиться бы красоте и чуду, но внутри Морена всё холодело от ужаса. Истлав вот так просто убил другого Охотника? Ради чего?! Упав на колени перед цветком, тот с благоговейным трепетом провёл ладонями над ним, боясь прикоснуться к лепесткам. Морен видел, как Истлав дрожит, как сотрясаются его плечи. Губы Охотника растянулись в довольной, счастливой улыбке. Блаженно прикрыв глаза, он глубоко втянул носом воздух и прохрипел:
– Как пахнет!
– Оно того стоило? – выплюнул Морен ядовито.
– Да-а-а… – С его губ сорвался стон блаженства.
Что-то было не так. С цветком что-то было не так. Куцик над его головой повторил голосом Истлава:
– Как пахнет!
– Лети отсюда!
Морен замахал на него рукой, и Куцик подчинился. Скиталец же не сводил глаз с Истлава, крепче сжимая меч, но пока лишь наблюдал, желая понять, что́ здесь происходит. Истлав же уронил руки вдоль тела, выпрямился, огляделся и улыбнулся радостно.
– Да-да, спасибо! Я приму, приму этот дар. Вы слишком добры… О большем я и не мечтал!
«Да он бредит!» – сразу же понял Морен.
А Истлав счастливо, заливисто рассмеялся и упал на спину, держась за живот.
– Я знал, знал! Всегда знал! Да воздастся по заслугам, да откроются райские чертоги перед праведниками… За заслуги пред Ним душа моя чиста, Он забрал порок из тела моего, усмирил плоть да охладил чресла… То не женщины, то нечистые твари… Я, воин Полка Света, за заслуги свои одарён Им…
Морен не стал больше слушать. Пока Истлав валялся на земле, смеялся и бормотал, выкрикивал да шептал бессмыслицу, он подошёл к цветку и осторожно дотронулся до него. Лепестки его оказались покрыты пыльцой, которая тут же взметнулась в воздух, – это она сияла, подобно болотным огонькам, а не сам цветок. Маска скрадывала запахи, но Морен уловил лёгкий, сладковатый дух падали. Вот что свело Истлава с ума – не черти, а цветы, коих здесь не счесть. То ли пыльца их, то ли запах, то ли всё и сразу действовало как дурман, исполняя желания людей на свой лад.
– Да-да-да! На колени, на колени передо мной… Разомкни губы, прими моё благословение…
Истлав издал сладострастный стон. Морен взглянул на него с отвращением. Так вот как цветок исполняет желания. Вряд ли Ерофим знал об этом, но в оговорённых условиях никогда и не значилось, что папоротников цвет способен на чудо. Пусть епархий сам решает, что теперь делать с ним. Срезав мечом лоскут ткани с рубахи мечущегося по земле Истлава, Морен прикрыл нос рукавом, сорвал цветок и осторожно, чтоб не повредить лепестки и не развеять летучую пыльцу, завернул в тряпицу. Спрятал за пазуху, схватил Истлава за ворот, рывком поставил на ноги и, всё ещё смеющегося, поволок за собой. Предстояло ещё как-то вытащить его из оврага. Тот не упирался, но и не особо помогал, норовя то и дело припасть губами то к листьям папоротника, то к его ладони. Морен каждый раз брезгливо отдёргивал руку, затем вновь ставил Истлава на ноги и тычками в спину подгонял вперёд.
На Михея он даже не оглянулся – не видел смысла, но слышал, когда выбирался из оврага, гнусное, глумливое хихиканье за спиной. Волной прокатилось оно средь деревьев, слилось в хор голосов, и зашуршал папоротник, как от сильного ветра. Черти вернулись пировать к своей добыче.
Когда Морен с Истлавом выбрались наверх, под ногами уже стелился туман. Он окутывал всё вокруг, подобно дыму, и скрадывал очертания леса. Небо светлело, и сизые облака подёрнулись ржой, будто раскалённое докрасна железо. К удивлению Морена, у коней их встретили Куцик, как ни в чём не бывало сидящий на луке седла, и Дарий. Морен сразу приметил, что тот один. Но лишь подойдя ближе, швырнув лепечущего небылицы Истлава к его ногам, Скиталец увидал девичью голову в руках Охотника. Перепачканные тёмной кровью ржаные волосы обвивали запястье Дария. Глаза мёртвой были закрыты, и лицо в веснушках казалось всё столь же красивым. Дарий же нахально улыбался, словно чувствовал себя победителем. Морен остановился перед ним и кивнул на отрубленную голову.
– Это Руса? – спросил он.
– Она самая, – ухмыльнулся Дарий. – Слышал, ты отказался убивать её по просьбе сестры.
«А, так вот в чём дело…» – осознал Морен, и безмерная усталость навалилась на его плечи.
Глаза Дария не улыбались, однако это мало что меняло.
– А ты, значит, согласился. – Он не спрашивал, а утверждал, признавая поражение.
Когда каждый ведёт свою игру, очень легко потеряться в правилах и упустить что-то из виду.
– Ага. Её сестра даже не просила – умоляла слёзно.
– Всё ради денег?
– Разумеется!
– Ты намеренно ловил именно её?
– Верно. Истлаву всё равно было, какую русалку схватить, а я убил двух зайцев.
– Где Милан и Неждан?
И лишь теперь улыбка сползла с губ Охотника.
– Сгинули, – выплюнул он зло.
– Твоих рук дело?
– Нет, чертей. Мы их недооценили. Лес же Русалий, вот к ним мы и готовились. Чертей никто не ждал. Парни не знали, как с ними справиться, да и я тоже.
– Ясно.
– А с этим что?
Дарий кивнул на Истлава, который подполз к лошади и попытался обнять её ногу. Пришлось отдёрнуть его, чтоб та не размозжила ему лоб копытом, но Истлав продолжил тянуть к ней руки, умоляя о большем.
– Головой тронулся, – дал ответ Морен, удерживая того за ворот плаща. – Михея убил. Теперь он твоя забота.
Морен вновь швырнул Истлава к ногам Дария, но на этот раз тот поймал старшого свободной рукой. Отдал голову ему в руки, и пока Истлав восхищался красотой убиенной русалки, Дарий снял с седла верёвку и связал его по рукам, прижав локти к телу.
– За что его изгнали? – всё же спросил Морен, пока Дарий занимался Истлавом. Он догадывался, какой может быть ответ, но всё же знать наверняка и предполагать – совсем не одно и то же.
– Истлава? Он домогался прихожанок и вроде даже брал некоторых силой или принуждал. Не скажу наверняка, всё лишь слухи, но когда обесчестил барскую дочку, его и турнули. А ей, говорят, и тринадцати не исполнилось.
Голову русалки он за волосы привязал к седлу. Морен подошёл к своей лошади, освободил её, погладил костяшками пальцев Куцика по грудке и взобрался верхом. Развернулся лицом к Дарию, дождался, когда тот закончит сборы, достал из-за пазухи свёрток и кинул ему в руки.
– На вот, отдашь своему епархию. Только сам не открывай, иначе закончишь как он.
Истлав так и остался связанный на земле, стонал, бормотал и молил о чём-то – никто его не слушал. Дарий протянул: «Э, нет!», оседлал жеребца и, прежде чем Морен сказал хоть слово, кинул свёрток ему на колени.