– Будь мужчиной, – усмехнулся он, – и держи ответ перед заказчиком сам. Ерофим, конечно, рассвирепеет и, скорее всего, откажется платить, но ты что-нибудь придумаешь. Держу пари, тебе такое не впервой. А я уж, так и быть, дам ответ за Милана и Неждана.
И хоть про братьев он говорил со всей серьёзностью, Морену невыносимо сильно захотелось ему врезать. Но когда он сжал кулаки, Дарий виновато улыбнулся, почуяв беду.
– Если решишь оставить его здесь, – он кивнул на Истлава, – я тебя не осужу. И даже скажу, что он сгинул в лесу, как и остальные.
– Да пошёл ты!
Но Дарий только рассмеялся.
Морен спрыгнул с лошади и направился к нему. Он всё-таки надеялся вырвать Охотника из седла и врезать напоследок, однако Дарий усмехнулся и ударил коня пятками, сорвав с места. И лишь крикнул на прощание, уносясь прочь и пригибая голову от веток:
– Я ведь искренне хотел подружиться с тобой!
Морен проводил его глазами, оставшись один на один с Истлавом. Когда стук копыт затих, Куцик расправил крылья и зачем-то повторил:
– Хотел подружиться!
– Упаси бог от таких друзей, – мрачно изрёк Морен, смиряясь с тем, что Истлава тащить к Ерофиму придётся всё-таки ему.
Как и цветок папоротника, который валялся тут же в ногах, упавший на землю, когда он спрыгнул с лошади.
А небо уже окрасилось бледно-золотым. Заливался ручьём соловей, подпевали ему в ветвях другие пташки. Мгновение, и луч солнца разрезал чащобу, ударил по глазам, заставив Морена поморщиться и отвернуться. Рассвет наступил, завершая Купальи ночи.
Не вижу зла
329 год Рассвета
– Дорогой странник, не проводите ли меня до дома?
Юная девушка стояла прямо на дороге у кромки зелёного леса. Босая, в серых поношенных лохмотьях, но опрятная и чистая. Худая, тоненькая, колосок пшеничный – и тот крепче будет. Светленькая, волосы реденькие, что придавало ей кроткий, миловидный вид, как у полевой мышки. Морен не дал бы ей и шестнадцати. До ближайшего поселения почти день пути, а здесь, на дороге, она совсем одна, без каких-либо пожитков, что уже само по себе казалось странным. И это не говоря о том, что она была слепа. Глаза её прикрывала полоска серой ткани из того же поношенного сукна, что и её одежда.
Морен, остановивший коня, как только с ним заговорили, спешился и подошёл ближе. Куцик на его плече повернул голову, разглядывая незнакомку жёлтым глазом.
– В какой стороне ваш дом? – поинтересовался Скиталец у незнакомки.
– Всего час пути на запад от дороги.
– В лесу? – удивился он.
– Да.
Он глянул на чащу за её спиной. Ничего примечательного, обычный лиственный лес, в котором шумели берёзы, липы да осины, и конь его оставался спокоен рядом с ним. Обычно люди не селились в лесах, да ещё и в глубокой чаще, но это совсем не значило, что таких нет вовсе. Будто почувствовав его сомнения или догадавшись о причинах молчания, девушка молвила:
– Здесь безопасно, нет ни хищников, ни нечисти, но сами видите… одна я дорогу не найду.
– Я понимаю.
Морен и сам не мог объяснить, что именно вызвало в нём сомнения. Не то чтобы он не верил, что проклятых поблизости нет, – иначе незнакомка не дошла бы до дороги, – но неясная тревога не отпускала его.
«Если она заманивает путников в лес, уж лучше пусть это буду я, чем любой другой случайный прохожий. Вот и выясним, что есть страшного в этом лесу», – решил он для себя.
– Я провожу вас.
– Благодарю, путник!
Она низко поклонилась, развернулась и шагнула в лес. Но Морен поймал её за руку и остановил.
– Давайте я посажу вас в седло.
– Не стоит. Так я не найду дорогу к дому, когда выйду к ней. А без вас и до той не дойду.
Морен принял сказанное, отпустил девушку и последовал за ней, ведя коня в поводу.
Для слепой она в самом деле неплохо ориентировалась в чаще: ощупывала стволы деревьев и неспешно продвигалась вперёд. Ступала медленно, осторожно переставляя ноги, но успешно перешагивала торчащие корни или лежащие на земле ветви. Если забредала в заросли, то поглаживала низкорастущие листочки ладонями и уверенно обходила их, будто точно знала, сколько надо сделать шагов влево или вправо. Время от времени Морен ловил её за плечо и говорил, что она идёт не туда, и девушка благодарно улыбалась и разворачивалась туда, куда он её направлял. А Морен пытался разговорить её.
– Как вас зовут? – поинтересовался он первым.
– Верея, но вы можете звать меня Вея. А как мне обращаться к вам?
– Морен.
– Морен? Какое красивое имя… Знаете, от вас пахнет железом и… кровью?.. Вы воин?
– Можно сказать и так.
Вея часто делала паузы, словно пыталась вспомнить или подобрать верные слова. Речь её была кроткой, голос – мягким и нежным. Совсем ещё ребёнок, несмотря на лета.
– Как вас отпустили одну? – спросил у неё Морен, наблюдая, как она перешагивает корни могучего дуба.
Он то и дело порывался повести Вею за руку или усадить на коня, но, видя, сколь уверенно она преодолевает преграды, не решался предложить это. Казалось, что если он вмешается, влезет в видимый ею одною мир, то, наоборот, сделает её беспомощной.
– Я слепа с рождения, потому уже давно научилась видеть руками и босыми ступнями, ориентироваться на шум листвы и звуки леса, – подтвердила Вея его домыслы. – Мне доверяют собирать грибы и ягоды, я знаю, где они растут и как их искать. Я каждый день хожу в лес и знаю ориентиры, но сегодня… Видать, сегодня не мой день.
– И вы не боитесь?
– Здесь безопасно, если не сходить с тропы. Я вот… сошла.
– И всё же, как вы собираетесь найти дом? Я почти и не веду вас, лишь иногда направляю по солнцу в нужную сторону.
– Рядом с деревней есть ориентиры. Они вырезаны на деревьях, чтобы заблудившиеся могли отыскать дорогу. Если я найду их, то найду и верный путь. Но я сошла с тропы и… потеряла их. Знаю лишь, что надо двигаться на запад.
Вею он встретил уже под вечер, и столь же неспешно, как тёк разговор, солнце утопало за горизонтом. В лесу сумерки сгущались раньше, полог скрадывал закатный свет, обволакивал чащу тенями, и краски казались мягкими, приглушёнными, будто разбавленными водой. Над головами ухнула потревоженная их разговором сова, и Куцик расправил крылья и прокричал ей что-то в ответ. Вея испуганно вздрогнула и обернулась на Морена.
– Что это?
– Птица.
– Никогда таких не слышала, – прошептала, тяжело дыша от испуга.
– Это заморская птица, здесь такие не водятся.
Губы Веи распахнулись в недоумении, но вопросов задавать она не стала. Зашагала дальше, и бесцветная фигурка её почти сливалась с сумерками. Уже у следующего дерева, до которого она дотронулась, её лицо озарилось улыбкой. Тонкие пальчики ощупали кору, и Вея радостно воскликнула:
– Мы почти пришли!
Рысью бросилась она вперёд. Морен обошёл молодой дуб, который её так обрадовал, осмотрел внимательно и наконец увидел разметку: прямо на коре кто-то вырезал человеческий глаз, перечёркнутый крест-накрест двумя полосами.
«Видимо, сделали специально для неё», – решил Морен и поспешил нагнать девушку, пока она не убежала слишком далеко.
Больше Вея не осторожничала. Безошибочно выбирала она деревья, к которым стоит подойти, и неизменно прощупывала на коре резной рисунок слепого глаза. Морен следовал за ней по пятам. Вскоре до него долетели отдалённые звуки музыки, пока ещё приглушённые, едва различимые среди лесного шума, но Вея заприметила их даже раньше, и лицо её снова озарила счастливая улыбка. Шаг её стал шире, быстрее, она почти бежала через лесную чащу, ловко обходя преграды, которые в сумерках не каждому зрячему были по плечу. Морен едва за ней поспевал, таща за собой упирающуюся пред буреломом лошадь. Музыка становилась всё громче, уже угадывались напевы жалейки, губной гармошки и свистульки – множества духовых, среди которых почти как чужие звучали звонкие ложки. И вот деревья расступились, открывая взору маленькое поселение.
Деревня Веи расположилась на скрытой лесным массивом поляне, и ни заборов, ни частоколов, ни околицы вокруг обветшалых домов не было. Морен насчитал не больше двух десятков деревянных построек, выставленных полукругом, среди которых сновали люди, а из двора во двор свободно бегали куры. Хотя дворами это получалось назвать лишь условно, ведь даже между домов не существовало никаких преград, разделяющих соседей друг с другом. И в центре, на открытой площади, стоял длинный деревянный стол, застеленный белой скатертью, заставленный кувшинами и яствами – за ним, казалось, собралось всё поселение.
Мужчины пировали, разговаривали и смеялись, а женщины бегали из дома в дом и приносили всё новые и новые блюда. Люди шумели, веселились и перекрикивались через стол, но голоса их заглушала музыка. На крыльце самого большого дома, прямо на ступенях, сидело с пяток парнишек лет двенадцати, играющих на инструментах. Несколько мальчишек лет пяти спрятались под столом, и самый смелый из них прощупывал тарелки, пока не наткнулся на миску с пирожками. Умыкнув сразу несколько, он передал их друзьям, и все вместе они юркнули под скатерть. Детишки помладше же следовали повсюду за матерями, держась за полы их юбок, – ни одного ребёнка не пустили за стол. Вечерело, солнце давненько скрылось за лесной грядой, но празднующие не разжигали факелов, костров или свечей, оставаясь сидеть в полутьме.
Как только Морен и Вея вышли на поляну, девушка радостно вскрикнула и кинулась к своим. Седой старик, сидевший во главе стола, поднялся и распахнул для неё объятия. Морен последовал за Веей, но, сделав несколько шагов, остановился, разглядев наконец главное, и сердце у него похолодело.
Все жители деревни были слепы. И старик, что крепко обнимал Вею и гладил её по волосам, и празднующие, и музыканты, и даже совсем мелкие детки, что держались за подолы женщин. У всех, абсолютно у всех на глазах он разглядел те же ситцевые ленты, не дающие им смотреть на мир. Морен замер как вкопанный и не решался идти дальше, пока Вея не обернулась к нему. Взяв старика за руку, она подвела его к гостю.