Лживые предания — страница 24 из 73

Морен огляделся ещё раз и заметил, что лес за пределами света будто расплывается в дымке. Он долго напрягал глаза, силясь рассмотреть, в чём причина, пока не увидел дым, окутавший поляну. Едва различимый, он поднимался от факелов сизыми лентами и растворялся на ветру. Но чем дальше, тем плотнее становилась пелена, окружавшая их.

– Что это за дым? – спросил он прямо.

– Дым? А, должно быть, вы говорите о травах, что мы разжигаем на праздниках. Он безобиден, но отгоняет нечисть от нашего порога, – ответил Веслав.

«Занятная традиция», – решил Морен, принюхиваясь к запаху и безошибочно узнавая душистую руту. Проклятых она не прогоняла, будучи совершенно безвредной для них, но успокаивала тело и разум. Лишала агрессии, унимала злость, привносила покой. Не худший выбор, совершенно безвредный, а главное, Морен понимал, почему она работала, и решил не указывать местным на их ошибку.

Вея положила в его тарелку всего понемногу со стола и снова наполнила кружку подле него дымящимся отваром, но Морена больше увлекало наблюдение за людьми, чем еда. Ему казалось, он попал в какой-то дивный, чудной мир, совсем не похожий на тот, к которому привык. Лишь всеобщая худоба, будто каждый из них был тростинкой, легко ломающейся на ветру, вызывала тревогу и сомнения. Впрочем, для тех, кто жил вдали от городов и других поселений, питаясь исключительно дарами леса, нехватка пищи не казалась чем-то странным, даже если сегодня стол был богат на дары и яства. Вероятно, они откладывали провизию для таких вот праздничных дней или ели досыта исключительно летом. Но всё же сидящие за столом люди сегодня выглядели довольными и счастливыми. Легко удавалось поверить, что Проклятье обошло их общину стороной, ведь ни на одном из лиц Морен не смог углядеть даже тени печали или гнева.

– Вам нравится у нас? – спросил его Веслав с улыбкой, уплетая тушённые с луком грибы.

Весь его вид говорил о том, что он подобрел и смягчился с их прошлого разговора.

– У вас в самом деле очень тихо и… мирно.

– Сочту за комплимент. – Он коротко рассмеялся. – Уверен, вы полны вопросов. Можете задавать их. Если я сочту какой-то из них неуместным, то просто не отвечу.

– Благодарю. Мне довольно сложно поверить, что вы уже несколько поколений живёте… вот так. У вас совсем нет зрячих?

– Нет, зачем они нам? Как я уже сказал, нам вырезают глаза при рождении, никто из нас не успевает увидеть свет либо не помнит об этом. Нельзя тосковать по тому, чего у тебя никогда не было. Мы приспособились.

– Вы живёте обособленно. Как же вам хватает еды на столько человек?

– Ну, людей не так уж и много. Нас кормит лес. Мы собираем грибы и ягоды, выращиваем овощи на огороде, ставим в лесу силки на зайцев и тетеревов. Также у нас есть куры, они знают, кто их кормит, и всегда возвращаются к своей кормушке. Но главное – у нас всё общее, нет ничего своего. Мы помогаем друг другу, поддерживаем друг друга, и в этом залог нашей счастливой жизни.

– И в лесу нет лешего? Нет волков, нет медведей или проклятых из других деревень?

– Насколько я знаю, ближайшая деревня в паре дней пути отсюда. Хищники нас не тревожат – может быть, лиса украдёт пару кур, да и только. А нечисти, как я уже говорил, у нас отродясь не было. Этот лес тих и мирен, как и наша жизнь.

«Так не бывает», – то и дело звучало в голове Морена. Будучи странником, он побывал в сотнях сотен деревень и видел только бедность и страх, голод и разруху. Проклятые были повсюду, от них не могли спасти ни стены, ни частоколы, ведь в любой момент твой сосед или близкий друг мог обратиться в чудовище. Города же защищали от нечисти, что жила в лесах и полях, но не могли защитить от бедности. А тут его уверяли, что он попал в уголок, не тронутый Проклятьем, не тронутый Чёрным Солнцем, не тронутый бедами и пороком, что следовали за людьми по пятам. В такое было сложно поверить.

– Вы говорили, – решил поинтересоваться он, – что бог подсказал вашему деду, как излечиться от Проклятья. А что это был за бог?

– А вы знаете много богов? – уточнил Веслав с ироничной улыбкой.

– Больше, чем вы думаете.

– Есть лишь один бог, что обладает силой. По крайней мере, для нас.

«Весьма уклончивый ответ», – отметил про себя Морен. Веслав же вернулся к еде, потеряв интерес к разговору. Морен окинул взглядом стол, смеющихся и наслаждающихся трапезой людей, но не решился присоединиться к пиру, пусть рагу из зайчатины и пахло весьма аппетитно…

Вея робко коснулась его руки под столом, привлекая внимание. Когда Морен обернулся к ней, она скромно улыбнулась, будто почувствовала на себе его взгляд.

– Вы задержитесь? – спросила она чуть слышно. – Хотя бы до утра?

– До утра уж верно, но с рассветом я тронусь в путь.

– Куда вы направляетесь?

– Куда придётся.

– У вас нет дома?

– Можно сказать и так.

– Тогда почему бы вам не остаться у нас?

Её вопрос звучал так по-детски наивно, что Морен не сдержал тоскливую улыбку. Ведь, вероятно, столь радушно его принимают здесь только потому, что не видят его одежд, не видят маски на лице и не ведают, кто он такой на самом деле. Возможно, они даже никогда не слышали о нём, хоть в это и верилось с трудом.

Куцик вдруг расправил крылья и напомнил о себе его голосом:

– Чем это пахнет?

– Эт-то… это, наверное, вода! – залепетала смущённая Вея, схватила его кружку и поднесла к носу.

Морен вскинул руку, махнув ею перед клювом Куцика, будто собирался сбросить его с плеча в наказание за невоспитанность. Но, скорее всего, тот просто учуял аромат мяса и просил, чтобы его покормили, – запах руты ощущался едва-едва. Морен взял кусок зайчатины с тарелки и протянул Куцику, а тот умял его в два счёта.

– А что в воде? – осведомился Морен у Веи, желая перевести тему разговора.

– Душица и листья черёмухи. Если не нравится, я могу налить что-нибудь другое.

Морен оглядел стол. Он видел, что Вея разливала этот отвар и по другим кружкам, видел, что несколько человек, в том числе и роженица, пили его, как хмельной мёд, и решил, что ему нечего опасаться.

– Не нужно, всё в порядке.

Желая подтвердить сказанное, он взял кружку из её рук и отпил немного. Отвар уже остыл, но всё равно обжёг, словно крепкое хмельное пойло. Морен закашлялся, выплюнул то, что успел глотнуть. Отвар побежал по подбородку, и там, где касался кожи, она вспыхивала крапивным жаром. Разговоры за столом умолкли, и все обернулись к нему. А Морен хватал ртом воздух, и каждый вдох обжигал горло.

– Что-то не так? – Голос Веслава прозвучал холодно.

– Всё в порядке, – прохрипел Морен. – Я просто подавился.

Он заглянул в чужую кружку, но в ней был всё тот же отвар. В третью – и в ней он же. Все пили только его, ничего другого на столе не нашлось, но, судя по всему, одного лишь Морена он травил. Значит, в него точно добавили что-то ещё, кроме черёмухи и душицы.

Все лица были обращены к нему, тишина давила. Понимая, как это выглядит, Морен взял со стола кружку с отваром, а второй рукой достал из сумки на поясе бутылёк с настойкой шиповника. Он пил её только в крайних случаях, если потерял много крови, но ничего другого под рукой не нашлось. Откупорив бутыль зубами, он выпил её содержимое шумными глотками, а отвар из кружки выплеснул через плечо и со стуком поставил её на стол. Куцик, недовольный чрезмерными движениями плеч, спорхнул с него и скрылся за пределами света.

Все вернулись к еде и разговорам. Морен тоже занял своё место, убирая пустую бутыль обратно в сумку. Вея сидела бледная и напуганная, точно он при ней обратился в лешего.

– Вы можете налить мне простой воды? – как можно тише спросил её Морен.

– Д-да… – так же шёпотом ответила она.

– Буду признателен.

Вея встала из-за стола и убежала. Когда её силуэт вышел из круга света, ночь поглотила её, и Морен больше не мог следить за тем, в какую сторону она направилась. Мир размывался и плыл перед глазами, при попытках всмотреться во тьму огонь и травянистый дым, тянущийся от факелов, служили для него завесой.

Пир продолжился, словно и не прерывался, но Морен ощущал сковывающие его неловкость и тревогу, и стало казаться, что дым от трав подобрался ближе. Он окутал праздничный стол подобно туману, стал тяжелее и удушливее. Воздух сгустился и размыл очертания людей и вещей. Музыка чудилась чем-то далёким и иномирным. Казалось, травы дурманят его, дурят голову и путают мысли, но лишь он один ощущал их влияние, и будто никто другой их вовсе не замечал. Неужто за лёгким ароматом руты скрывалось что-то ещё, более сильное, но неуловимое? И как раз это что-то и не подпускало таких, как он, проклятых, к общине?

Морен запоздало понял, что у людей в кружках один лишь отвар, душица да черёмуха. Так почему же они смеются и веселятся, точно под хмелем или мёдом, которых не было на столе? Сами ли они счастливы или тому виной иное? Так, может, эти травы всё-таки дурили не только его?

Решив, что с него достаточно и он начинает видеть дурное там, где для этого нет причин, Морен поднялся из-за стола и обратился к главе поселения:

– Благодарю за гостеприимство, но мне нужно ехать дальше.

– Сейчас? Ночью? – удивился он. – Но позвольте…

– Не хочу вас стеснять.

– Вы не стесняете. – Веслав нахмурился и, как показалось Морену, даже разозлился. – Наоборот, я сочту за оскорбление, если вы покинете нас сейчас. Оставайтесь до утра, мало ли какая напасть может поджидать вас в лесу, да ещё и средь ночи.

– Поверьте, я управлюсь с любой напастью.

– Даже если у вас меч…

Их спор оборвал женский стон, перетёкший в крик. Роженица, схватившись за живот, сползла с лавки, и если бы её не подхватили под руки, упала б наземь. Жалобные стенания перешли в рыдания и всхлипы. Люди повскакивали с мест: женщины бросились к ней, мужчины, что были рядом, помогли ей подняться, удержали от нового падения – колени её подгибались, и ноги не держали. Но никого особо неравнодушного, кто мог бы сойти за отца ребёнка, рядом не было. Ни один мужчина из селения не взял её за руку, не сказал ласкового слова, не погладил по голове в утешение. Лишь женщины хлопотали над ней и причитали. А сама роженица обнимала живот, жадно хватая воздух между всхлипами, и Морен различил пятно влаги на её юбках.