На развилке дорог
315 год Рассвета
Морен не знал, злиться ему или горько смеяться, когда услыхал, что именно от него хочет молодой царевич. Тот стоял нахмуренный, сдвинув брови у переносицы, до крайности серьёзный. Царевичу Ивану на вид было лет девятнадцать. Высокий, стройный, поджарый, как и подобает юному отпрыску царских кровей, со светло-золотыми, точно пшеница, курчавыми волосами, что то и дело падали на глаза, заставляя его в раздражении сдувать прядь со лба. Глаза у него были яркие, голубые, точно ручейковая вода, а над губой росли светлые, почти незаметные на бледной коже усы. Последние делали его старше на пару лет, но смотрелись совершенно нелепо. Юношей он был видным, красивым, наверняка притягивал к себе взгляды. Спину держал прямо, ровно, голову – высоко поднятой, глядя на всех сверху вниз, а в глазах временами вспыхивали искры презрения. И вот эти манеры говорили о его характере и происхождении куда лучше дорогих одежд.
– Вы шутите? – решил уточнить Морен на всякий случай.
– Вовсе нет, – выпалил царевич, задохнувшись от возмущения.
– Вы хотите поймать жар-птицу, я правильно понял? И за это ваш царь-отец пообещал вам трон? Точнее, тому из трёх сыновей, кто добудет её?
– Верно. – Парень пуще прежнего нахмурил светлые брови, явно не понимая, к чему он клонит.
– Вы хоть осознаёте, сколь нелепо это звучит? Начнём с того, что жар-птиц не существует. Это сказка, вымысел.
– Вовсе нет. Я знаю, где они водятся и как их поймать.
– Тогда зачем вам я?
– В тех лесах, где обитают жар-птицы, очень опасно, – вмешался в их разговор Радимир – круглый, пышный, мягкий, как сдоба, мужчина, носящий золотую мантию Его Светейшества.
Именно к нему – точнее, в Единую Церковь – обратился царевич Иван с просьбой о помощи. И именно в палатах Его Светейшества, в стенах Единой Церкви состоялся их разговор. Радим хорошо знал Морена и потому попросил оказать услугу их особому гостю, но теперь он чувствовал, что обстановка накалилась, и весь его тон, бархатный, спокойный, говорил о желании как можно скорее потушить конфликт, пока тот не разгорелся, перейдя в ссору.
– Лес тот дикий, – вставил слово царевич. – Врановы пущи, слышали о таких? Там водится прорва нечисти. Мне нужен сопровождающий.
– Охранник? – тут же уловил суть Морен.
– Можете считать себя таковым, коли хотите. – Иван источал недовольство всем своим видом. – И коли считаете, что справитесь. До меня доходили слухи о вашей силе, но я представлял вас несколько… иначе.
Иван окинул его оценивающим взглядом, и ядовитая улыбка тронула его губы. А Морен мысленно хмыкнул. Он слышал такое уже не раз – не всегда в лицо, чаще читал эти мысли в глазах, но неизменно сталкивался с разочарованием. Он разочаровывал людей невысоким ростом, субтильным телосложением, спокойным нравом и тихим голосом. Слава Скитальца шла впереди него, и люди ожидали зверя в человечьей шкуре, а получали… его, слишком простого и обычного на вид. Всего лишь человек в странных одеждах. И только извечная истина, что внешность бывает обманчива, заставляла заказчиков мириться с ним.
– Врановы пущи, насколько я помню, находятся на территории вашего царства, – проигнорировав колкость, продолжил Морен. – Так, может, проще послать туда прорву ратников прочесать лес?
– Прорва ратников, как вы выразились, поднимет прорву шума и только напугает её. Чтобы выманить и поймать жар-птицу, нужно действовать тихо.
Морену вновь захотелось рассмеяться ему в лицо. Вся эта затея казалась детским лепетом, неудачной шуткой. Какой царь отдаст корону за мифическую птицу, пусть и, по слухам, наделённую волшебной силой? Морен мог прямо сейчас озвучить этому пареньку целый перечень причин, почему требование его отца звучит нелепо, но был ли в том хоть какой-то смысл?
– Морен, – крайне миролюбиво и почти ласково обратился к нему Радим. – От тебя требуется всего лишь сопровождение. Если вы не найдёте эту… жар-птицу, то́ будет не твоя ответственность. К тому же Иван платит половину вперёд.
Царевич хмуро кивнул, подтверждая сказанное. И Морен согласился.
В следующий раз они встретились спустя два дня у границы Врановых пущ. Царевич был всё в том же песочного цвета кафтане с золочёной нитью, рисующей лиственный узор, и на светлом же, буланом жеребце – редкая и дорогая масть. За спиной Ивана висел колчан со стрелами, а к седлу крепился налучник с боевым луком – Морен понадеялся, что царевич умеет им пользоваться. Поприветствовав Скитальца, он сразу же направил коня по тропе в чащу леса, точно в самом деле знал верную дорогу. Ни одного сопровождающего с ним не было.
– Не боишься путешествовать один, да ещё и по чужим землям? – спросил его Морен, когда они углубились в чащобу.
– Я могу за себя постоять, – с достоинством ответил Иван. – Не словом – так золотом, не золотом – так мечом.
Морен хмыкнул, вполне веря ему.
Врановы пущи тянулись вдоль границы Радеи, но большая их часть простиралась на территории Визарийского царства – как раз оттуда родом и был царевич Иван. Визария считалась одним из вассальных государств Радеи и на бумаге подчинялась ей и её правителям. Но на деле так было лишь при Велеславе. Сейчас вассальные государства жили сами по себе, лишь платили дань да обязаны были предоставить войско в случае войны. А поскольку таковых не затевали вот уже три сотни лет, никто не мог сказать наверняка, выполнят ли вассальные царства свои обязательства в тот день, когда война начнётся.
Однако статус вассальных делал границы прилегающих к Радее государств размытыми. Люди спокойно перебирались из одного царства и княжества в другое, и никто не мог воспрепятствовать им в этом, даже если соседствующие правители враждовали. Но Морена никогда не интересовала политика, поэтому, покуда не менялись и не переписывались карты, ему не было дела до отношений власть имущих и государств друг с другом.
Однако он знал, что люди избегают Врановых пущ и не селятся рядом с ними, и дело тут вовсе не в пограничье. Это был дикий, непроходимый лес, опасный уже сам по себе из-за незаметных рытвин и поросших травой буреломов. Все тропы, что когда-то вели через него, давно затянуло кустарником да молодым подлеском. Лапищи елей склонялись низко, едва не касаясь опавшей листвы, и частенько преграждали путь, а дубы-исполины корнями разрывали землю. Буйствующий мох поглощал стволы, ветви, рваными лоскутьями свисал с наклонённых сучьев, пожирал поваленные бурей сосны и осины, из-за чего те стали похожи на причудливые холмы. А сквозь густую траву да низкие кустарники едва-едва угадывалась сырая земля, усыпанная иголками и пожухлой листвой. Лошадей приходилось вести шагом, дабы они не сломали ноги в какой-нибудь рытвине или не свалились ненароком в яругу, внезапно возникшую на пути. А где-то в чаще, под скрадывающим солнце пологом, прятались волки и проклятые.
Иван не ради красного словца сказал, что нечисти в этих лесах тьма-тьмущая. Морен и сам слышал истории, сколь опасны Врановы пущи и какие чудовища обитают в них. Люди настолько боялись, что не строили близ этих лесов ни деревень, ни городов, ни поселений, да и обходить старались за версту. Одна история об этих пущах была страшнее другой, но Морен не верил ни в одну из них. Дикий лес – раздолье для волков, медведей, рысей, даже для леших… но не для других, действительно опасных проклятых. Проклятые питаются людьми, их тянет к ним, лишь некоторые из них предпочитают отшельничество и единение со своим пороком.
Но пусть людские сказки оставались для него всего лишь сказками, пробираясь через Врановы пущи, Морен всё равно был внимателен и собран. Иногда ему казалось, что он чувствует на себе чей-то взгляд, но высмотреть кого-либо никак не удавалось. Да и дикие звери порой куда опаснее проклятых.
– Зачем твоему отцу жар-птица? – спросил Морен у своего спутника, когда они выбрались на относительно ровный участок леса, где больше не было нужды пристально следить, куда именно ступает лошадь.
– Говорят, она волшебная. – К удивлению Морена, Иван легко втянулся в разговор. – Перья её светятся и источают жар, о который можно согреться даже в лютую стужу. А ещё они исцеляют любой недуг.
– Даже будь это правдой, зачем она ему? Да и какой царь, будучи в здравом уме, отдаст своё царство за редкую птичку?
– А я никогда не говорил, что мой отец в добром здравии, – процедил царевич сквозь зубы. – И уж не знаю, как в Радее, а у нас слово царя, даже будь это сущий каприз, – закон, с которым никто не спорит.
Морен точно кожей ощутил, что перешёл границу и затронул неприятную, болезненную для Ивана тему, а потому осадил себя, решив не развивать её. Его вполне устроил и такой ответ.
Большую часть пути провели в молчании – обоих радовала тишина и вместе с тем не очень радовала компания друг друга. Их натянутая неприязнь оказалась удивительно взаимной, поэтому никто не торопился начинать разговор.
Солнце неспешно клонилось к закату, догорало рыжим заревом вдали, и там, где вековые деревья расступались, пропуская его лучи, листва окрашивалась огненным и золотым, будто осень наступила раньше срока. Лес медленно редел, тропа стала яснее – всё чётче проступали её границы среди молодого подлеска. Да и солнце всё чаще било по глазам, прорезая лучами неплотные ряды деревьев. И раньше, чем отгорел закат, они вышли к развилке.
Ведшая их тропа упёрлась в высокий, с человеческий рост, указательный камень, настолько старый, что мох поглотил его почти целиком, а дождь стесал края и сколы до гладких линий. Три пути вело от него, не считая того, откуда они пришли. Морен спрыгнул с коня, опустился перед указателем на колени и стёр мох рукой, открывая надписи на Первом языке.
– Что здесь написано? – в нетерпении спросил Иван.
– Камень слишком стар, дождь и ветер его сточили, – ответил Морен после недолгой заминки. – Всё не прочту, но это развилка трёх княжеств: Радеи, Верии и Ложны.
– Нам нужно в Верию.