Лука опустил голову, затих в раздумьях.
– Если ты прав, – начал он неспешно, – и прокляли меня боги, так, может, добрый поступок смягчит их гнев?
– Я никогда этого не говорил.
– Я хочу вновь стать человеком, – произнёс Лука, будто не слыша его. – Как мне это сделать?
Но Морен покачал головой.
– От Проклятья нет лекарства.
– Но ты ведь похож на человека, а я видел, как светились красным твои глаза. Ты такой же, как и я.
– Ты не можешь этого знать. – Он постучал пальцем по маске на своём лице. – И тебе не ведомо, чего мне это стоит.
– Я готов выслушать.
Но Морен колебался. В тишине, что окутала лес, раздался волчий вой. Пока ещё отдалённый, но Морен всё равно нахмурил брови, поворачивая голову на шум, а тело его напряглось, готовое к бою.
– Близко они не подойдут, – заверил его Лука.
Далеко не сразу, но Морен расслабился, перестав напряжённо вслушиваться.
– Я ни разу не видел, как волки пожирают проклятых, это так, – произнёс он. – Но я не раз и не два становился жертвой их охоты. А ты сам сказал: я такой же, как и ты.
– От тебя пахнет иначе: кожей и железом. Меня душит запах последнего, но им до него дела нет. От проклятых не несёт, несёт от их крови. Но, может, ты прав и так ощущаю лишь я.
Лука вдруг поднялся, встал на четвереньки и направился в сторону леса. Однако, сделав несколько прыгучих шагов, остановился, бросил беглый взгляд на спящего Ивана и вновь обернулся к Морену.
– Он смотрит на тебя так же, как ты смотришь на меня: со страхом и недоверием, с ожиданием беды. Он боится тебя даже больше, чем меня, и потому огрызается, словно волчонок. Дыбит шерсть, пытаясь казаться больше и сильнее, чем есть.
– К чему ты это? – прервал его Морен.
– К тому, что, глядя на тебя, он видит лишь чудовище. И ты, глядя на меня, видишь только зверя. А коли прав ты, то и он прав.
Морен не нашёл что сказать: мысли и сомнения терзали его, а вместе с ними – холодное, давящее чувство внутри, так похожее на стыд. А Лука уже направился дальше.
– Куда ты? – бросил Морен ему вслед.
– Поохотиться. К утру вернусь.
Широким прыжком он нырнул в чащу, где его поглотила ночная тьма.
Морен так и не сомкнул глаз. Волки ещё трижды подавали голос, но близко в самом деле не подошли.
Лука вернулся многим позже рассветного часа. К тому моменту солнце уже встало и пробивалось сквозь густой полог полосами света, похожими на золотые нити. Иван успел проснуться, позавтракать, умыться – и к возвращению Луки был уже не только свеж и бодр, но и нетерпелив. Они уж давно могли отправиться в путь, но решили всё же дождаться Луку. Решение-то принял Иван, но всё равно нервничал, то и дело спрашивая, где ошивается этот волк. Морен предложил подождать до полудня и, если волколак не явится, отправиться в путь без него, однако Лука воротился раньше. Через его плечо была перекинута потрёпанная кожаная сумка, измазанная землёй, и дно её пропиталось чем-то влажным. Морен нахмурил брови, уловив железный запах крови, идущий от Луки, и спросил прямо:
– Что это у тебя?
– Да так. Травы нарвал да ещё кой-чего прихватил для обрядов. Вдруг пригодится.
Из сумки послышался слабый, приглушённый писк. Теперь уж и Иван смотрел на неё с любопытством. Морен не спешил взбираться на коня, в упор глядел на Луку, и тот, поняв всё без слов, распахнул поклажу. Внутри и в самом деле лежали травы, грибы, цветы и коренья, а кроме того, мёртвые рыжие мыши со свёрнутыми шеями. Одна ещё слабо дёргалась, и задушенный писк шёл из её раскрытой пасти. Кровь отлила от лица Ивана, он отшатнулся. Морен поморщился и тоже отвернулся.
– Добей её лучше, – бросил он холодно.
Раздался тихий хруст, и писк прекратился.
– Мерзость какая… – прошептал Иван одними губами.
Лука изменился в морде, точно его задели слова царевича, и с обидой произнёс:
– Ворожбу мою мерзостью кличешь? Хочешь, докажу её силу? Будущее твоё предскажу.
Иван бросил взгляд на Морена, точно надеялся, что тот поможет ему: поддержит идею Луки или осудит. Но Морен молчал и только ждал у своего коня, чем же всё это кончится. Поразмыслив немного, Иван кивнул:
– Хочу.
– Тогда идём, времени много не займёт.
Лука повёл их обратно в лес, в ту сторону, откуда они пришли. И в самом деле вскоре выбрались к участку тропы, где всё ещё лежали тело задранного лешего и конь Ивана, испустивший дух. При свете дня картина ночного побоища выглядела отвратительно и жутко – от животного уже шёл смрадный запах, а трава и стволы чернели после недавнего огня. Луку не заинтересовал леший, он сразу же направился к коню, опустился перед ним на корточки, распахнул сумку. Иван подошёл ближе, с живым интересом наблюдая за всем, что делает Лука. Морен же остался в стороне, удерживая жеребца в поводу.
Лука достал толстый корешок, испачканный совсем свежей землёй, и мёртвую мышь. Одним махом откусил ей голову и часть корня. Прожевал, роняя ошмётки из пасти, предложил остаток корешка Ивану. Тот отказался. Тогда Лука поднял мышь над головой и выжал кровь из неё себе в горло. Поникшее тельце, теперь напоминающее шкурку, выбросил. Корешок Лука убрал в сумку и извлёк из неё охотничий нож с деревянной рукоятью. Последняя была тонкой, заострённой на конце и подражала форме звериного когтя. И вот этим острым концом Лука вогнал нож в землю и начертил знак.
– Что это за символ? – поинтересовался Иван.
И вновь, к удивлению Морена, Лука ответил:
– Знак бога, что поможет нам.
– Какому богу ты служишь? – теперь вопрос задал уже Морен.
Лука искоса глянул на него, и пристальное внимание, с каким Морен следил за ним, не укрылось от его волчьих глаз. Должно быть, он понимал, сколь многое зависело от его ответа, – Скиталец бродит по миру давно и наверняка знает и помнит каждого из Старых Богов.
– Сварогу я служил.
– Кто это? – спросил Иван, обернувшись к Морену.
– Бог кузнецов и творцов.
– А теперь не мешайте мне, – оборвал их Лука.
Он перекинул нож в руке, взял его по-другому и одним резким взмахом вспорол коню брюхо. Запах мертвечины наполнил воздух. Иван закашлял, прикрывая нос и рот рукой, жеребец Морена занервничал и взбрыкнул, желая убраться подальше. Морен же лишь поморщился, продолжая наблюдать. Внутренности животного вывалились наружу, нехотя потекла кровь. Лука забрался руками прямо в брюхо, подгоняя её, помогая ей бежать по земле. Добравшись до начерченного знака, ручейки крови наполнили его, окрасив тёмно-багровым. Морен стоял слишком далеко, чтобы разглядеть знак прежде, но теперь тот ярко выделялся на фоне влажной земли, и это был не символ Сварога. Рытвины от ножа изображали нечто, похожее на череп животного.
Морен никогда прежде не встречался с волхвами, только слыхал о них, а уж об их обрядах и вовсе ничего не знал, кроме поверий и слухов, так что пока он лишь сделал зарубку в мыслях спросить Луку об этом позже.
А тот уже вовсю копался в мертвечине. Одну за другой он вытаскивал кишки да внутренности, смотрел на них и откладывал в сторону, будто искал что-то. В лице Ивана кровинки не осталось, казалось, ещё немного, и его стошнит, но он продолжал следить, не отводя глаз.
Лука забрался глубже в тушу. Затрещали кости, и волколак вырвал их прямо с кусками плоти. Протянул царевичу ребро и сказал:
– Разломай, коли сил хватит.
Иван воспринял это как вызов. Взяв кость, не без усилий разделил её напополам и вернул Луке. Тот же выбрал обломок поострее, обхватил его, словно нож, и, держа во второй руке лошадиное сердце, с размаху пронзил его им. Кровь хлынула ему на руку.
– Любовь тебя ждёт, – заговорил Лука. – До самой смерти рядом с тобой она будет. Горя с тобой хлебнёт, а всё равно не оставит.
– Не врёшь? – Иван смотрел на него с недоверием.
– Ворожба не врёт. Не я, а она то говорит.
Лука потянул за кость, разрезая сердце сильнее.
– Недолгим будет твой путь. На что нацелился – не заполучить, но чего истинно сердцем жаждешь, само в руки придёт. Исполнится желание твоё, коли смелости хватит признаться себе в нём.
– Но… я не понимаю!
– То, чего истинно сердцем жаждешь, само к тебе придёт, – повторил Лука будто не своим голосом. – Но слишком горька может оказаться цена. Готов ли уплатить её?
– Н-наверное… – молвил Иван в нерешимости.
Лука же выбросил сердце, засыпал кровавый символ землёй и поднялся, вытирая руки о собственную шкуру. А Морен лишь сейчас обратил внимание, что зрачки его стали больше, заполнили собой всю радужку, сделав глаза чёрными, как у вороны.
– Боги плату приняли, будущее показали. Дальше сам думай.
Вид у царевича был растерянный.
– Идёмте. И так времени много потеряли, – поторопил их Морен.
Иван повязал свои сумки к его седлу, а лук и колчан со стрелами закинул за спину. Морен взобрался на коня, а царевич был вынужден устроиться позади. Лука же пошёл первым, показывая дорогу. Волколак на четвереньках пробирался через лес, обходя рытвины и бурелом, а Морен вёл коня по его следу. И хоть отправились они в путь куда позже намеченного, шли неспешно, щадя скакуна, на котором и так был излишне тяжёлый груз.
Лес дичал, становясь всё более и более непроходимым. Но сквозь полог пробивалось солнце, и листва играла переливами в этих лучах, когда её легонько касался ветер, будто драгоценные нити на платье царской дочери. Впрочем, хоть солнце и радовало глаз, в преддверии осени оно почти не грело и скорее обманывало, обещая то, чего не в силах было дать. Воздух ощущался сырым, прохладным, тень от деревьев и вовсе холодила до мурашек. А всё же лето пока не кончилось, и птицы брали от этих последних дней всё возможное: они порхали и прыгали на ветках, ловили ещё не успевших попрятаться насекомых, заливались щебетом, чириканьем и свистом. Иногда среди голосов леса эхом звучали кукушечий зов или сорочьи склоки, а где-то вдали ругались, сцепившись в драке, несколько ворон.
– Слушай, Лука, – заговорил вдруг Иван, разрушая тишину, что царила меж ними, и вырывая Морена из потока мыслей. Тот предположил, что царевичу просто-напросто стало скучно. – Ты же в этом лесу живёшь. Видел когда-нибудь жар-птицу?