– Да уж сочтёмся как-нибудь.
Дым рассеивался медленно, неохотно – столько его явно не могло быть от одного пучка цветов, но Лука и не говорил, что зажёг лишь тот единственный, что принёс в камеру. В стелющемся в ногах куреве угадывались силуэты стражников, лежащих у стен или прямо в коридорах. Не всех из них удавалось принять за спящих: у некоторых оказалась сломана шея, а у других – разорвано горло. Но, судя по всему, Лука действовал быстро, и никто не успел поднять тревогу или вовсе понять, что происходит.
Когда выбрались наружу, дышать стало гораздо легче, и Иван стянул тряпицу с лица. Ночь оказалась безлунной – месяц скрывали посеребрённые облака, – и они без труда добрались до конюшен, никого не встретив на своём пути. Лошади занервничали, подняли шум, когда Лука вошёл к ним, но дымный запах всё ещё следовал по пятам, и вскоре они успокоились. Морен быстро нашёл своего коня, однако ещё прежде, чем он вывел его из стойла, Лука взмахом руки поманил Ивана.
– Пойдём, нашёл я тебе коня взамен загубленного.
И царевич последовал за ним. Морен же остался седлать своего, потому и задержался. Когда он вывел коня во двор, Иван и Лука ещё возились. Но по шуму, что издавали лошади, напуганные появлением проклятого, Морен без труда нашёл их.
Конь, что выбрал для Ивана Лука, дремал в отдельном стойле в самом центре царских конюшен, и далеко не случайно. Высокий стройный красавец, он лоснился блеском, и шкура его казалась расплавленным золотом. Ухоженная грива и курчавящийся завитками хвост – словно из дорогого шёлка. Роскошью и статью веяло от этого жеребца, не было и сомнений, что это царский златогривый конь. Иван без зазрения совести закинул на него лучшее седло, что сумел отыскать, и даже уздечку взял под цвет ему, с позолотой.
– Попроще ничего найти не могли? – поинтересовался Морен, когда Иван вывел скакуна во двор.
– Пусть считает, что я принял его в счёт извинений, – ответил Иван заносчиво, взбираясь в седло и выпрямляя спину.
Будто в самом деле покидал царский дом с дарами, а не крал их, как вор, в ночи.
Лука тенью метнулся в ноги коню, преграждая Ивану путь. Жеребец, напуганный, встал на дыбы, пронзительный лошадиный верезг разнёсся по двору, и Морен испугался, что они сейчас перебудят весь дворец. Но Иван сумел успокоить коня и обозлённо взглянул на Луку.
– Чего тебе? – спросил он резко.
– А как же птица? – поинтересовался Лука, покорно и словно боязливо припадая к земле.
– К чёрту её. И царя, и дочь его.
– Дочь?
На миг показалось Морену, что глаза Луки сверкнули ярче во тьме, но он убедил себя, что лишь показалось: по-волчьи отражали они лунный свет, когда проступал тот из-за облаков, и оттого чудились мутными зеркалами.
Иван не посчитал нужным объяснять, попробовал было тронуться, но Лука прыжком обогнал его и снова преградил путь. Вновь конь возмутился, захрипел, раздувая ноздри, а Лука раболепно склонил голову и, заглядывая царевичу в глаза, заговорил:
– Куда же ты, Иван? Помнишь, что тебе ворожба сказала? Любовь она тебе обещала до смертного ложа, так, может, о царской дочери речь шла? Может, вот она, любовь та? Что же ты, уйдёшь и бросишь её?
– А что ты предлагаешь? – бросил Иван с раздражением.
– Давай заберём её.
– Нет! – Теперь уже Морен вмешался, желая поскорее убраться прочь.
Сердце его билось в неистовстве, но виной тому было не только то, что ветер вот-вот развеет дым от сожжённых волколаком цветов, а голоса перебудят стражу и их поймают, не дав выехать за ворота. То, что предлагал Лука, повергало его в гнев, но сомнение и задумчивость, мелькнувшие в глазах Ивана, пробуждали тревогу и страх за него.
– Это дурная затея, – давил он на царевича.
– Почему? – не понимал тот.
– Она отказалась уйти с тобой. Это уже не бегство влюблённых, а похищение против воли.
– Как посмотреть, – вставил слово Лука. – Может, теперь, когда ты на свободе, она охотнее за тобой пойдёт? Одно дело помочь бежать пленнику, и совсем другое – бежать самой. За первое и наказать могут, особенно коль не выйдет.
– Девушка сказала «нет»!
– Всего лишь хочет, чтоб ты боролся за неё, – медовым голосом нашёптывал Лука.
– Она не скажет тебе спасибо за то, что выкрал её у отца против воли.
– Хватит! – оборвал их Иван. – Я решу и ваших советов слушать не стану.
Лука присмирел было и, кажется, даже склонил голову ниже. Но затем заговорил вновь мягким вкрадчивым голосом:
– Подумай вот о чём, Иван: чего ты на самом деле хочешь? Чего истинно сердцем жаждешь? Заслужить её любовь? Или любовь отца, его уважение и почёт? Так разве ж знатная невестка не поднимет тебя в его глазах?
«Это не просто невестка, а знатная пленница-заложница – и способ надавить на соперника и врага», – с ужасом думал про себя Морен, надеясь только, что Ивану не пришли в голову те же мысли.
– Но, как ты и сказал, решать тебе, – продолжал Лука. – Как скажешь, так и будет. Мы за тобой пойдём.
И вот здесь Морен уже не выдержал.
– Нет. Я отказываюсь участвовать в этом. Я готов был помочь тебе с отцом, Иван, но в этом помогать не стану. Я не стану похищать девушку и тебе советую бросить эту затею. Возвращайся домой с тем, что у тебя есть.
Пелена раздумий тут же спала с глаз Ивана, и те сверкнули недобрым огнём.
– Да что ты говоришь? – прошипел он. – А что у меня есть? Позор и дурная молва за плечами? Я больше не намерен оставаться пустым местом, бельмом на глазу, от которого хотят избавиться и потому стараются не замечать. Я добьюсь своего, а с твоей ли помощью иль без тебя – мне плевать. Хочешь – проваливай! Наш договор расторгнут. Долмат освободил тебя, ты не обязан быть подле меня.
– Я оставался подле тебя, потому что хотел помочь!
– Так помоги! Или то, что ты сказал тогда в темнице, пустой звук?
Морен взглянул на Луку, что жался к земле у ног царского коня и посматривал на них снизу вверх, подобно верному псу. Покорный, безропотный… Неужто выбрал себе нового бога для служения? Людская милость всяко надёжнее, особенно когда Иван так рвался отблагодарить.
– Нет, – приняв решение, спокойно и оттого холодно ответил Морен, – но есть предел, граница. Черта, за которую не стоит переступать, иначе уплаченная цена будет слишком высока. Уверен, что признание отца того стоит?
Ударил колокол, затем ещё и ещё один, и их перезвон наполнил собой царский двор. Они проспорили слишком долго, и кто-то поднял тревогу. Послышались голоса, пока ещё отдалённая суета, но напряжение уже сгущало воздух вокруг них. Лука навострил уши, будто на охоте, резко повернул голову, прислушался к гулу шагов и сказал быстро:
– Я всё здесь осмотрел, я знаю, где палаты царевны. Мы ещё успеем забрать её.
Иван последний раз взглянул на Морена и коротко бросил ему:
– Можешь идти. У меня своя дорога.
Тронув коня с места, он пустился по следу Луки, а Морен развернул своего к воротам, спеша скорее убраться отсюда.
Солнце так и не показалось в тот день. Почти до самых сумерек небо окутывал дым посеребрённых туч, которые расступились лишь под самый закат. Морен спешил, допуская, что за ним возможна погоня, поэтому уже к вечеру добрался до просеки, по которой тянулась тропа до земель Радеи. Не по этой дороге они с Иваном вошли в чащу несколько дней назад, но какая теперь разница? Морен всё равно узнавал эти места и легко мог добраться от них до развилки и указующего камня.
Он расседлал коня, чтобы дать ему отдых, но сам не спешил устраивать привал. Его взгляд приковало к себе уходящее за горизонт солнце – оно опускалось со стороны леса, и пики елей будто пронзали его, окрашивая небо ягодным соком. Багряным, алым был сегодняшний закат, и даже Морену становилось не по себе. В народе такой прозвали кровавым и болтали, будто он предрекает чью-то бесчеловечно жестокую смерть. Морен не сильно верил в подобные россказни – будь они правдивы, такие закаты случались бы ежевечерне, – но сегодня и без тёмных знамений он предчувствовал беду. Казалось бы, уже привычное для него ощущение, так почему же из раза в раз он закрывал глаза на него?
«Дурное случается постоянно. Я просто привык всегда ожидать худшего», – пытался успокоить он сам себя, но безуспешно.
Морен и так знал, что дурное случилось в прошедшую ночь. Иван похитил девушку из отцовского дома и хорошо, если не обесчестил. Так не потому ли нутро его так мучилось, что он ничего не сделал? Не остановил, не помешал, не убедил, что так поступать неправильно? Морен не был Ивану ни отцом, ни нянькой, ни наставником, чтобы решать за него, и всё же случившееся не давало ему покоя. Словно он должен был что-то сделать, а в итоге – не сделал ничего.
«Девушка ни в чём не виновата. Если уж у меня не получилось спасти Ивана, то ей я помочь бы мог».
Дурные думы терзали его, и даже лесная тишь да безмятежность неба не могли их унять. Вечерело, оттого дневные птицы умолкли, а ночные ещё не заняли свой пост, и пуща казалась особенно таинственной и пугающей. Низко склонённые деревья давали тень, что казалась ещё чернее, ещё гуще из-за уходящего солнца и обволакивающей всё и вся зелени. Пушистые ветви и лапник теперь чудились единым тёмным полотном, а то и вовсе паучьей сетью. Попадёшься в такую – и не выберешься до конца дней.
Раздавшийся над лесом шум привлёк внимание Морена. Вороньё вдруг взвилось из гнёзд, завопило на десятки голосов, и целая стая взмыла над макушками деревьев. Чёрная россыпь на фоне кровавого зарева. И крик подняли такой, точно начался пожар. Однако на огонь то было не похоже, ведь иные птицы остались тихи и глухи к вороньему всполоху.
Невольно Морен вспомнил слова Луки: «Люди боятся Врановых пущ, поскольку вороньё над ними кружит. Говаривали, они здесь мертвяков клюют, что из загробного мира лезут».
В мертвяков Морен не верил, но что же тогда потревожило птиц? Прикинув направление и стороны света, он понял, что там как раз находится развилка. Наверняка Лука и Иван направились к ней и указующему камню, ведь Ложны, к которым вела одна из трёх дорог, – одно из княжеств Литавы. Быть может, эти двое и подняли такой шум?